Опричник - Геннадий Борчанинов
— Ну ты это, заходи, если что, спрашивай, всегда поможем, подскажем, — затараторил Клобуков.
— Конечно, конечно, — улыбнулся я.
Звенигород, значит. Ближнее Подмосковье, хотя по нынешним меркам, не совсем ближнее. Но рядом. За день обернуться можно.
Сразу я туда не поехал. Нужно было всё обдумать, поразмыслить, как сделать так, чтобы не спугнуть ни Хлызнева, ни его хозяев. Вместо этого я отправился к царю. Иоанна стоило поставить в известность, прежде чем ехать за людьми Старицких, иначе может получиться такая неловкая ситуация, что Старицкие, по требованию царя живущие в Москве, сделают свой ход, пока мы ездим в Звенигород. В Москве у них тоже есть свои люди, и при царском дворе тоже.
Государя удалось застать в Кремле, и он принял меня незамедлительно, в последнее время я нечасто беспокоил его своими визитами. И раз уж я напросился на приём, то ситуация должна быть как минимум незаурядной.
Он принял меня в присутствии своего лекаря, который мазал Иоанну колени какой-то жирной мазью.
— Здрав будь, государь, — чуть поклонился я и покосился на совершенно лишнего здесь врачевателя.
— Вишь, над тем и работаем… — мрачно пошутил царь. — И тебе не хворать, Никитка. С чем пожаловал?
— По делу… Особому, — сказал я.
— Говори, он по нашему не разумеет всё равно, — махнул рукой царь.
Лекарь и впрямь даже ухом не повёл, с каменным лицом продолжая втирать мазь.
— Do you speak English? — обратился я к лекарю. — Sprechen Sie Deutsch?
— Ja! — улыбнулся вдруг лекарь и разразился быстрой тирадой на немецком.
Ни слова не понял.
— Мы же с немцами воюем, — удивился я, наблюдая за реакцией лекаря.
Тот быстро покосился на царя, видимо, чтобы проследить за его реакцией.
— С Ливонией, — исправил меня Иоанн.
— Врёт твой лекарь, всё он разумеет, — кисло произнёс я.
Царь нахмурился, оттолкнул немца от себя, заглядывая ему в лицо. Немец заметно испугался.
— Nein! Nein! — зачастил он.
— Нет, говорит, не разумеет, — перевёл я.
— Вот ведь… — проворчал Иоанн, явно жалея о том, что успел при этом лекаре сболтнуть. — А ну, пошёл прочь, собака!
Это он тоже понял без всякого перевода. Спешно засобирался, сгребая свои склянки и микстуры.
— Василий! — царь кликнул рынду, в покои вбежал охранник, готовый к любому приказу. — Дохтура уведите. Под стражу взять его.
— Слушаюсь! — гаркнул рында, крепко схватил врача за локоть, потащил прочь.
Тот почти не сопротивлялся.
— Всё-то переполох вокруг тебя, Злобин… — недовольно произнёс Иоанн.
— То не моя вина, государь, — пожал я плечами.
— Знаю, — сказал он. — Ну, с чем пришёл?
Я помолчал секунду, подбирая слова и думая, с чего начать. Старицкого царь уважал, в конце концов, это был его двоюродный брат, с которым они вместе прошли через многое. Владимир Старицкий и в походы с ним ходил, и на богомолья, и в Думе неизменно занимал сторону Иоанна, и в Москве вместо царя оставался во время его отлучек. И во время болезни царя беспрекословно присягнул малолетнему царевичу, хотя большинство приближённых отказались целовать крест на верность маленькому Дмитрию. Короче говоря, прилежно играл роль верного союзника и сподвижника.
— Хлызнев-Колычев супротив нас, опричников, татей нанял, — сказал я. — Одного убили. Меня убить пытались.
— Хлызнев? Сын? Или внук? — насторожился царь.
— Богдан Никитич, — сказал я. — Владимира Старицкого человек.
Иоанн Васильевич откинулся назад в кресле, вздохнул, провёл рукой по лицу. Услышать такое известие должно быть неприятно.
— Точно ли он? Может, Ивашка Хлызнев? — уточнил царь.
— Как нам тать поведал, так я тебе и говорю, государь. С его слов, — сказал я.
Жаль, не догадался прихватить с собой протокол допроса, Иоанн наверняка почитал бы с большим интересом.
— Может, навет? — не оставлял надежды Иоанн.
— Может и навет, — кивнул я. — Вот я и хотел у тебя дозволения спросить. В Звенигород съездить, Хлызнева поспрашивать. Князя Старицкого, знаю, не позволишь тревожить.
— Ох, грехи мои тяжкие… — вздохнул государь.
Он задумался, замолчал. Детство, проведённое среди боярских интриг, в этой банке с пауками, отравившими его мать, Елену Глинскую, научило его не доверять никому. Он и мне сейчас не доверял, это было заметно, однако и игнорировать мои слова он тоже не мог. А двоюродному брату он хотел верить, всё же, родная кровь. Даже жаль стало его разочаровывать.
— Что ж… — пробормотал Иоанн. — Ежели надо… Поезжайте в Звенигород, берите Хлызнева. Татей своих ему покажете. Признает или нет.
Не совсем то, чего я ожидал. Но тоже неплохо, лучше, чем ничего.
— Слушаюсь, государь, — снова поклонился я.
Способ, предложенный царём, не слишком-то хорошо подходил для нашего дела. Нет ничего проще, чем на очной ставке просто сделать каменное лицо и сказать, что впервые видишь этих людей. А что хуже всего, двоих наших пленных Богдан Никитич Хлызнев мог и не видеть вовсе, потому что, по словам немца, договаривался обо всём другой человек. Трупы, конечно, тоже можно показать, похоронить их пока не успели. Но мёртвые, как известно, не рассказывают сказок.
Я помчался к слободе. Дядька, теперь сопровождающий меня везде без исключений, молча ехал следом, а я думал, кого взять с собой в Звенигород, чтобы это не выглядело так, будто опричники собрались на войну с целым городом. Для того, чтобы взять сотника, нужно немного больше людей, чем трое штурмовиков, хотя я очень надеялся в этот раз обойтись без кровопролития. Всё должно быть добровольно, по обоюдному согласию. Думаю, двух десятков хватит.
Утром следующего дня мы поехали напрямик через Москву, и процессия из двух десятков всадников в чёрном внушала страх врагам государства. Все почтительно расступались перед нами, долго глядели вслед, гадая, за кем в этот раз выехали опричники. Высказывали самые безумные варианты, но не угадал никто. Звенигород находился почти в полусотне вёрст от Москвы, и никому даже в
