Опричник - Геннадий Борчанинов
А затем мы отправились к слободе.
— Никита Степаныч! Что случилось⁈ — вместо доклада воскликнул караульный, завидев меня, грязного с головы до пят.
Хотя больше он удивился, наверное, двум связанным пленникам.
— Этих в поруб, — распорядился я. — Допросить, прямо сейчас. Меньшого не трогать, большего дозволяю с пристрастием допросить. Потом доложите.
— Есть!
В слободе тут же поднялся переполох, но я в нём не участвовал, я отправился в баню, отмываться и греться. А моих пленников потащили на допрос, и я знал, что опричники вытянут из них куда больше информации, чем сумел вызнать я. Если не из немца, то из мальчишки тоже наверняка удастся что-нибудь вытащить.
И ко мне прямо в баню заявился дядька, чтобы наброситься на меня с руганью.
— Ты совсем ошалел? Опять один ездил⁈ — воскликнул он. — Всем говорил, а сам-то?
— Дядька, ну ты хоть выйди, — смутился я.
Леонтий тоже смутился, но не вышел, просто отвернулся.
— Ты смерти моей хочешь, Никитка? — спросил он. — Куда вот ты один опять гонял?
— В Москву, — сказал я.
— В Москву… — сварливо передразнил он. — Меня чуть удар не хватил сейчас, когда про тебя сказали!
— А чего сказали-то? — не понял я.
— Что с пленными приехал, в крови весь, в грязи!
— Так приехал же, — пожал я плечами.
Но я его понимал. Я для него был почти как родной сын, с самого малолетства.
— Смотри у меня, допрыгаешься! — напоследок погрозил мне кулаком дядька.
Я помылся, переоделся в чистое, утёрся полотенцем, вышел на двор. Давно уже стемнело, опричники отправились спать, и только караульные с факелами прохаживались по периметру, следя за порядком в слободе.
С одной стороны, нужно было пойти и проведать наших новых гостей. С другой, мне хотелось лечь на лавку и уснуть, внезапная схватка меня изрядно так потрепала, и всякий раз, когда я закрывал глаза, мне мерещилось, что первый выстрел из засады попадает не в лошадь и не мимо, а в меня, и от этого становилось не по себе.
Как говорится, не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, так что я пошёл к допросной. В слободе давно уже выстроили всю необходимую инфраструктуру и собственную небольшую тюрьму тоже. В допросной как раз заканчивали обрабатывать немца. Один опричник, писарь, царапал пером на бумаге стенограмму допроса, второй раз за разом повторял одни и те же вопросы в разных вариациях.
— Чем порадуете? — спросил я, глядя на Якоба Шефера, устало смотрящего в никуда.
— Вот, гляньте, — писарь протянул мне листок.
Я взял его осторожно, чтобы не смазать чернила, вчитался в сплошные строчки без пробелов и знаков препинания. В принципе, всё то же самое, что он и говорил мне там, на дороге. Разве что здесь немец вспомнил побольше разных подробностей. Назвал имена всех своих павших товарищей, сумму, которую им обещали, и так далее. Запел соловьём, короче говоря.
— Второго допрашивали? — спросил я, возвращая листок писарю.
— Маленько, — сказал другой опричник. — Припугнуть немного пришлось, но тоже заговорил как миленький.
— Говорил же, меньшого не трогать, — нахмурился я.
В конце концов, мальчишка только сторожил коней. Стрелял в меня Шефер со своими дружками.
— Так никто и не трогал, Никита Степаныч! — возмутился опричник. — Только инструмент показали!
— Ладно, — проворчал я. — Давайте сказку его сюда.
Писарь подал мне другой листок, исписанный мелким убористым почерком. Пришлось немного поломать глаза, чтобы прочесть, особенно при недостатке освещения, но я справился.
Мальчишка оказался куда более ценным источником информации, заложив абсолютно всех, и своих нанимателей, и своих товарищей, оставивших его стоять на стрёме. Похоже, Шефер не имел никакого представления об опричниках. А вот парнишка успел наслушаться всякого, и теперь выслуживался как только мог, пытаясь спасти свою жизнь.
И, что самое ценное, он раскрыл имя того, кто платил им за устранение опричников. Это оказался один из бояр, а если точнее, то боярин Хлызнев из рода Колычевых. Богдан Никитич Хлызнев-Колычев. И пусть это имя я слышал впервые, а мальчишка вполне мог назвать первого попавшегося боярина в попытке выгородить себя, всё равно стоит эту наводку проверить.
Глава 21
На следующий же день я почти с рассветом прискакал в Кремль. Бояр в Москве много, и Колычевых немало, но Хлызнев был только один, и я знал, где мне подскажут, кто это такой, и где можно его найти.
Я снова приехал в Разрядный приказ. Дьяки при моём появлении затихли, испугались, будто я снова пришёл за одним из них, но я поспешил их успокоить.
— Здравы будьте, уважаемые, — произнёс я, широко улыбаясь и почтительно снимая шапку. — Я по делу.
— Какому такому делу? — настороженно спросил один из них, Иван Клобуков, мой старый знакомец.
— Узнать хотел кое-что. А вы, вестимо, о каждом служилом ведаете, — сказал я.
Дьяки заметно расслабились, но мой визит наверняка ещё на пару недель выбил из них желание брать взятки или ещё как-то нарушать закон.
— Конечно, спрашивай, Никита Степанович, — закивал Клобуков, всем видом демонстрируя готовность к сотрудничеству.
— Хлызнев-Колычев меня интересует, — сказал я.
— Который? — спросил дьяк.
— Э-э-э… А их много? — спросил я.
— Ну… У Бориски Хлызня старшой сын Иван, у того сын тоже Иван, новиком записан, Никита Борисыч под Казанью сгинул, у того сын Богдан… — начал расплывчато перечислять Клобуков.
Способности местных так ловко разбираться в хитросплетениях родственных отношений, в общем-то, абсолютно чужих людей, я откровенно завидовал. Я пока так и не научился. А ведь это только о живых, о текущем поколении. Местные умудрялись ещё и помнить родословные на несколько поколений назад.
— Богдан, — сказал я.
— Ну этот в Звенигороде служит, у князя Старицкого, — сказал Клобуков, обращаясь к огромной толстой книге. — Дай-ка гляну… Вроде бы как сотником…
— Этого достаточно, спаси Христос, — кивнул я.
Стоило
