Опричник - Геннадий Борчанинов
— Чужой, государь, — кивнул я. — Самому бы ему смелости не хватило чужую смерть покупать.
— Вот как? — хмыкнул царь. — И чей же грех на нём?
Он и сам прекрасно знал ответ. Знал, но не желал произносить это имя вслух, не хотел признавать, что его двоюродный брат пошёл на такое преступление, пусть и чужими руками. Хотел, чтобы я назвал имя. Чтобы всегда можно было пойти на попятную и сказать, что это я ошибся, а не он.
Вот только я не ошибался.
— Владимира Старицкого, государь, — сказал я.
Иоанн тяжело вздохнул, перекрестился, пробормотал короткую молитву. Я видел, как идёт борьба в его душе, как он не хочет признавать очевидное, как он устал от постоянных интриг и заговоров, опутывающих его с самого детства. Желание пресечь все эти заговоры всё-таки победило.
— Владимира, говоришь… — прикрыл он глаза, стискивая пальцами край пюпитра. — Будет тебе Владимир.
Глава 22
Обещанного, как говорится, три года ждут. Я рассчитывал, что царь даст мне приказ брать Старицкого немедленно, пока он находится в Москве, здесь, под боком, но Иоанн почему-то медлил, осторожничал. Это было полностью в его характере, царь семь раз отмерял, прежде чем отрезать, но лично меня это несколько раздражало.
Хлызнева-Колычева, однако, взяли под стражу по приказу царя, и на этом дело пока заглохло, а мы снова погрязли в рутине. Я негласно установил за Старицким наблюдение, насколько это было возможно с нашими ограниченными ресурсами. Всё же внедрить в его окружение своих людей было нереально, князь принципиально не набирал новых слуг в Москве, а привозил из своей вотчины. Так, в принципе, делали почти все.
Я каждый день мотался из слободы в Москву по делам и не только, регулярно встречался с Евдокией, несколько раз заехал к мастеру Рыбину и на Пушечный двор к мастеру Ганусову. Всё шло своим чередом.
Ездить приходилось в сопровождении, хоть оно мне и не нравилось, тяготило, как привязанная к лодыжке гиря. Привыкнуть к тому, что я теперь важная персона, которой требуется постоянный эскорт, я пока так и не мог.
К царю пока не ездил и не заходил, даже если по делам оказывался в Кремле, предпочитая лишний раз не мозолить ему глаза и не напоминать о себе, хотя, наверное, стоило бы. Как минимум стоило напомнить о его обещании выдать разрешение на арест Старицкого.
Время близилось уже к лету, вовсю зеленела листва на деревьях. Я с ужасом осознал, что уже почти год нахожусь здесь, а толком ничего так и не сделано. Ну, разве что патрон внедрил, да то бумажный, а не промежуточный. Самогонный аппарат, который я всё-таки смастерил, в промышленных масштабах я пока внедрять опасался. Споить русский народ, познакомив его с дистилляцией, так себе достижение для попаданца. Да, стрельцы применяли мой устав, единороги потихоньку поступали в войска, но этого мало.
Но сколько бы я ни думал о новых свершениях и прорывных изобретениях, ничего толкового в голову так и не приходило. Все мои мысли были заняты службой, и на этом поприще я добился гораздо больших успехов. Изменники и предатели лишались постов, чаще всего вместе с жизнью, а те, кто ещё не успел предать, получали шанс передумать, опасаясь за свои жизни. И одно только это, на мой взгляд, укрепляло государство.
В Ливонии война тоже шла ни шатко, ни валко, армия Мстиславского громила орденцев в поле, вела осады с переменным успехом и без громких побед. Все ждали, когда в войну вступит Сигизмунд со своими ратями. Но Сигизмунд осторожничал. Или ждал, когда русская рать ослабит Ливонию настолько, что её можно будет забрать самому.
Короче говоря, ни у меня, ни в Московском царстве ничего особенного не происходило. До тех пор, пока в мою избу не ворвался вдруг Леонтий, взъерошенный и перепуганный.
— Никитка! Пожар! — воскликнул он.
Я подскочил на месте. Пожар это серьёзно, учитывая, что абсолютно все здания тут, кроме Московского Кремля и церквей, строились из дерева. Москва горела регулярно. Её и строили-то, заканчивая улицы тупиками, «концами», чтобы огонь не пролетал сквозь весь город, а сам собой гас, после того, как выгорит тот или иной конец. Это даже за крупные пожары не считали.
— Где пожар? — спросил я.
Погода в последние дни стояла сухая и ветреная. Идеальная для дикого огня.
— Москва горит! — ответил дядька.
Я выбежал на двор. На западе виднелось красное зарево. Опричники, занимавшиеся во дворе боевой подготовкой, стояли и глазели на это зарево, как бараны.
— Твою мать… — выдохнул я. — Боевая тревога!
Тут же поднялась суматоха, опричники, заслышав команду, забегали по двору, закричали, повторяя команду для тех, кто не услышал с первого раза. Я и сам кинулся обратно в избу, чтобы взять всё необходимое. Москва горела, горела серьёзно, и там наверняка требовалась наша помощь.
Да, мы не пожарные. Но пожарной службы, как таковой, тут и не было, пожары тушили всем миром. Да городовые стрельцы, как и мы же, приходили на помощь в критической ситуации. Никаких пожарных машин, длинных рукавов и брезентовых курток, только топоры, багры и крючья, чтобы растаскивать и ломать горящие постройки.
Но судя по зареву на горизонте, топоры нам не понадобятся. Всё выгорит само.
С другой стороны, наша помощь всё равно пригодится, например, в борьбе с мародёрами, неизменно появляющимися в подобных ситуациях. Наше присутствие будет создавать хотя бы видимость порядка.
Опричники вскочили в сёдла, в слободе остались только несколько караульных, все остальные, даже больные и готовящиеся к дежурству, отправились со мной.
Кавалькада помчалась к Москве, на всех парах, не жалея лошадей. Зарево становилось всё ярче, с той стороны слышался какой-то нескончаемый гул, рокот. Стихия бушевала, пламя вырвалось на свободу. Никогда не видел, как горит целый город, и не думал, что доведётся увидеть, но зрелище одновременно пугало до чёртиков и восхищало до глубины души. Надеюсь, это первый и последний раз.
Навстречу нам ошалело бежали люди, спасаясь от огня. Простоволосые бабы, чумазые дети. Тащили с собой то, что могли спасти, скарб, мешки, домашних питомцев. Какая-то баба зачем-то волокла с собой здоровенную прялку. Громко брехали собаки, надрывный лай смешивался с бабьим плачем, гулко бил набат. Атмосфера царила жуткая.
И всё-таки мы ехали вперёд, чтобы хоть как-то бороться с огнём, который распространялся всё дальше и дальше. Вскоре мы достигли стены огня,
