Прорвемся, опера! - Никита Киров
— Сергеич! — крикнул я на кухню. — Поехали мы в отдел с Толиком и этим Вагоном. Кросс прямо туда придёт.
— Да и пусть идёт! — прохрипел Вагон с пола. — Я ему докажу, что не при делах. Хрен вы меня чё заставите ему сказать.
— Вот и посмотрим. Поехали.
Устинов и Филиппов тут сами справятся с оставшимися двумя. Сейчас наверняка будут им говорить, что Вагон их уже сдал с потрохами, и те в итоге признаются во всём. Так бывает часто.
Ну что делать, приходится похитрить. Добрались мы с Толиком до ГОВД, выгрузили там Вагона и привели его в наш кабинет. Я посадил его у своего стола, мы прошлись по всему, что нужно, под запись, а Сан Саныч всё это время сидел напротив, не сводя с Вагона глаз. Толик же поехал назад, помочь перевезти оставшихся бандюков.
Но Вагон этого не знает. Я взял один лист из пачки, расправил, начал писать вводные, молча, пусть понервничает. Иногда смотрел на часы. Тот хоть и кричал всю дорогу, что ни в чём не виноват и докажет это Кроссу, но слишком уж сильно потел. В машине он помариновался достаточно.
Сидеть Вагон смирно не мог, так и норовил встать, но собака не давала. А я подтянул к себе аппарат и набрал номер наугад, зажав при этом рычажок.
— Да это я. Угу, угу, — произнёс я и положил трубку. — Через полчаса обещал подъехать, — уже погромче сказал я. — Занят он у вас.
— Да ты мне гонишь, начальник… ты…
— Тише, — я поднял указательный палец ко рту. — Ты мне тут подпиши. Это вот изъятые у твоих товарищей ценности, пропавшие у гражданки Никишиной, внучки покойного Захарова.
На листе было написано совсем другое, но Вагон этого не заметил.
— Какие ценности⁈ — он аж зарычал.
— У высокого обнаружены золотые серёжки, а у второго — часы женские, «Чайка», позолоченные. Не сами же вы их носите. А родственники жертвы как раз указали, что это пропало. Есть их показания и даже фотки, где потерпевшая в этих цацках. Или что, с тобой не делились? Ну, бывает.
Пока он возмущался, я снова взялся за телефон.
— Васильев это. Ага, что? Раскололись? Что говорят? Признались? Ага… и кинжал нашли? — я смотрел на Вагона, наблюдал, как он меняется в лице. — Вот и отлично. На экспертизу его. Проверить, им или не им зарезали.
Я положил трубку — сегодня много приходилось разговаривать с глухим телефоном.
— Вот и всё. Твои друзья всё рассказали, признались, и виноват угадай кто? Ты! И кинжал — сказали, что твой. В один голос поют, что ты всё организовал, всё спланировал.
Задержанный из красного сделался бледным. Глаза таращил и раздувал щеки.
— Да какой это мой⁈ — он отчаянно поднялся, но сразу плюхнулся обратно на стул, когда Сан Саныч зарычал. — Это Ганса кенжик. Ганса! Не мой!
Подбородок у него трясся, ну просто ходил ходуном.
— А кто такой Ганс?
— Да я… — Вагон сообразил, что ляпнул лишнего.
— Знаешь, что мне сказал Кросс? — я приподнялся и наклонился к нему. — Что из-за квартир-то он сильно недоволен и ищет виноватого. Но это что — как только он узнает, что это вы киллера ищете, чтобы тот мента завалил… он тебя закопает, Ванька Вагон, чтобы ты его вот так не подставил. И, может, даже живьём. А раз я в курсе, то и он скоро может узнать.
Тот замолчал. Никогда бы он мне такое не сказал, я просто знал, что маховик уже должен раскручиваться. И именно поэтому попал в точку.
— Ну что? — спросил я. — Говоришь всё мне? Или ждём, когда он приедет сам?
— Не надо… не надо ждать, — торопливо сказал Вагон.
Пот застилал ему глаза, а голос осип.
— Кроссу хоть засылаете долю за эти квартиры? — начал я издалека, и бандит повелся.
— Нет, — замотал он головой, — он не в курсах. Эти хаты за речкой, там Артур рулит, и если Кросс узнает, что я там…
— От тебя всё зависит… Ведь он как раз ищет, — вкрадчиво проговорил я, — кто этим занимается. А то из-за вашей мутки у него тёрки с Артуром образовались, а никому из них это не надо. Как думаешь, что он с тобой сделает, когда все узнает? Давай так… Ты даёшь мне полный расклад, я оформлю, как явку с повинной. Проявишь раскаяние, будешь сотрудничать со следствием и все такое. Срок получишь по минималке, в СИЗО я позабочусь, чтобы Кросс тебя не достал, а на зону уедешь далеко отсюда. У них свои паханы, у Кросса там власти нет.
Вот он и поехал. Ещё немного додавить, и ему придётся говорить.
— Кросс-то не достанет, другой достанет. Он везде подвязки имеет…
— Кто этот другой? Давай всё сначала, а потом и про мента, и про кинжал, и всё остальное. Кто у вас главный?
— Сёма, — неохотно сказал Вагон. — Блатной, у него две ходки уже было.
— Во как, — я задумался. — Он под Слепым ходит?
— Нет, сам двигается, вместе с Гансом.
— А это ещё кто?
— То ли осетин, то ли грузин, — Вагон задумался. — Не в курсах, он не говорит. Ходит со своим ножиком, кинжалом целым… это его кинжал, отвечаю, не мой! Я его вообще в руках не держал!
А это уже интересно. Капля за каплей, но я узнаю всё больше и больше, а между всеми этими обрывками информации появляются связи.
— Та-а-ак, — я кивнул, мол, всё правильно, излагай дальше. — Привёз он его откуда-то?
— Не, самодел, в депо из клапана сделали. Но он им машет так, что аж свистит, — он хотел показать рукой, забыв про наручники Сан Саныч сразу напрягся.
— Понял, — махнул я рукой, успокаивая обоих, и пометил это себе в уме. — Ну и как ты спелся с блатным и этим Гансом… почему, кстати, Ганс-то?
— Так злой, как эсэсовец, — он нервно хихикнул и снова начал потеть. — Он этим своим ножиком…
— Всех порешил? А ты, выходит, соучастник. И помогал прятать тело внучки Захарова.
— Да я-то ни при чём, отвечаю! — вскричал
