Ювелиръ. 1809 - Виктор Гросов
Толстой молча забрал оружие. Никаких эмоций. Я с холодным любопытством наблюдал за его действиями. Методично, с отстраненной, деловитой скоростью граф принялся перезаряжать трофеи. Засыпать порох, забить пулю, взвести курок. Один за другим. В этих скупых движениях — смертоносная сосредоточенность профессионала, готовящегося ко второму раунду. Закончив, он так же буднично рассовал арсенал по пустым седельным кобурам своего уцелевшего жеребца.
— Уходим, — бросил он, вскакивая в седло. — Быстро.
На набережной уже начали собираться зеваки. В окнах близлежащих особняков задергались занавески, на набережную начали осторожно выползать первые любопытствующие — сонная, жадная до чужих бед чернь и слуги, посланные господами на разведку. Петербург требовал зрелищ, но давать ему это представление в наши планы не входило. Следовало исчезнуть. Немедленно.
Приблизившись к фургону, я оценил масштаб бедствия. Зрелище не для слабонервных: правый борт представлял собой обугленное месиво, стыдливо прикрытое грязными, дымящимися лохмотьями — тем, что осталось от казенных шинелей и моего щегольского фрака. Из-под груды мокрого сукна, шипя, вырывались клубы пара — снег продолжал борьбу с остаточным жаром. Подошедший следом Кулибин протянул руку к черному дереву. Его перевязанные пальцы дрожали, касаясь вздувшейся краски с той же смесью ужаса и брезгливости, с какой касаются чумного больного. Лицо механика, посеревшее от копоти и пережитого шока, будто состарилось на десятилетие. Он поднял на меня взгляд, в котором читался один-единственный вопрос: «Жива?»
Ответа у меня не было. Внутри все сжалось от предположения. Вскрывать? Прямо здесь, посреди улицы, превращая миссию в балаган для толпы? Технически это безумие. Сбить массивные замки, которые наверняка деформировались от температуры, — задача на добрых полчаса. А потом пытаться заколотить всё обратно? Нет, исключено.
Однако главная проблема крылась глубже. Что, если под обугленной обшивкой мы найдем груду металлолома? Термическая деформация, перекос осей, потекшая смазка. Если мы откроем ящики сейчас и увидим труп машины — даже не представляю нашу с Кулибиным реакцию. Не хочу даже думать об этом. Уж лучше жить в неведении до последнего момента.
— Не надо, Иван Петрович, — произнес я, перехватывая его руку, тянувшуюся к запору. — Сейчас это бессмысленно. Потеряем темп. Вскрытие проведем на месте, в Монетном дворе. Там есть инструменты и, главное, нет лишних глаз.
Граф Толстой, завершивший инспекцию своего трофейного арсенала, подошел к нам.
— Мастер прав, — за его внешним спокойствием угадывалась сжатая пружина. — Уходим. Живо.
Короткие, лающие команды офицера привели остатки отряда в движение. Раненых, стонущих и ругающихся, спешно погрузили в уцелевшую карету. Тела погибших егерей уложили рядом с мрачным почтением — мертвые сраму не имут, но и места занимают много.
— А этот мусор, — граф небрежно кивнул в сторону сваленных в кучу трупов в черных тулупах, — грузите на те сани. Это доказательство. Полагаю, господину Сперанскому будет любопытно взглянуть на «подарки» от неизвестных доброжелателей.
Искалеченный кортеж медленно тронулся с места. Колеса загрохотали по брусчатке, увозя нас прочь от места бойни. Внутри салона было тихо. Иван Петрович, откинувшись на подушки и закрыв глаза, беззвучно шевелил губами — то ли молился, то ли проклинал врагов. Я же, глядя в окно, ощущал пустоту. Адреналин уходил, оставляя взамен ноющую боль в мышцах и иррациональное предчувствие катастрофы. Мы выиграли бой, но война с обстоятельствами только начиналась.
У Монетного двора нас уже ждали. Слухи о стрельбе в центре столицы распространяются быстрее холеры. Суматоха, встревоженные лица офицеров охраны, беготня адъютантов. Нас пропустили без волокиты, проведя через анфиладу залов. Сперанский и Император еще не прибыли — у нас была фора.
Зал, отведенный для демонстрации, подавлял своими масштабами. Высокие сводчатые потолки, теряющиеся в полумраке, строгие портреты императоров, взирающие со стен с немым укором, и пустота. Идеальная акустика для провала.
Кулибин, мгновенно забыв об усталости и ожогах, превратился в фурию. Он лично руководил разгрузкой, покрикивая на солдат, которые недостаточно нежно несли тяжелые ящики.
— Ломы! — рычал он, метаясь вокруг установленного в центре зала груза. — Да поживее, черти криворукие!
Крышки поддавались с жалобным стоном и треском. Отшвырнув солдат, мы с механиком одновременно кинулись к машине. Я бросился к «программируемому» блоку, он — к основной станине.
Это была хирургическая операция, а не осмотр. Пальцы с трепетом касались холодного металла, проверяя люфты, зазоры, натяжение. Я скользил по дискам-копирам, искал малейшие следы деформации. Кулибин, словно слепой, ощупывал рычаги и тяги.
— Удивительно… Цела… — выдохнул он.
— Блок в норме, — отозвался я, чувствуя, как немного отпускает. — Геометрия не нарушена.
Броня фургона в сочетании с толстым слоем войлока сотворила чудо. Они приняли на себя и ярость топора, и температуру горения. На массивной чугунной станине виднелось несколько глубоких царапин да пара вмятин в местах особо сильных ударов, но функционал не пострадал. Мой ювелирный блок и вовсе остался девственно чист.
Толстой наблюдал за нашей суетой.
— Хотел бы я попробовать то пойло, что вы пили, Иван Петрович, — мрачно, но с уважением произнес он. — После такой встряски…
— Все ушло на угощение для незваных гостей, ваше сиятельство, — буркнул Кулибин, не оборачиваясь и продолжая осматривать машину. — До последней капли.
Итоговая сборка заняла не больше десяти минут. Вскоре машина возвышалась посреди зала. Лишь запах гари, въевшийся в древесные детали, напоминал о том, через какой ад ей пришлось пройти. Она выглядела целой. Но выглядеть и быть рабочей — в механике понятия разные.
Кулибин подошел ко мне вплотную. Его лицо снова приобрело землистый оттенок.
— Надо проверить, — прошелестел он едва слышно, чтобы звук не долетел до ненужных ушей. — До приезда Государя. А ну как не сработает? После такой тряски… после перепада температур… Настройка могла уйти. Хоть на волосок, на долю линии. И всё…
Я перевел взгляд с него на наше детище. Старик был прав. Рисковать, запуская механизм впервые после аварии на глазах у Комитета министров и самого Александра — преступная небрежность. Один скрип, заедание, либо фальшивая нота в работе сложнейшей кинематики — и все наши труды пойдут прахом.
Нужен тестовый прогон.
Я оглянулся на Толстого. Граф перехватил мой взгляд. Кажется, объяснять ничего не требовалось — боевой офицер прекрасно понимал, что такое проверка оружия перед боем. Он тряхнул головой, развернулся и, подойдя к массивным дверям зала, встал поперек прохода, положив ладонь на рукоять палаша. Живой засов. Он дарил нам несколько драгоценных, спасительных минут.
Ну что, проверим?
Глава 3
Парадный зал Монетного двора отторгал наше присутствие. Мы приволокли сюда
