1914 - Василий Павлович Щепетнёв
— Почему именно туда?
— Здесь мне делать нечего. Великая княжна — это не профессия, а ничего другого меня не ждёт.
— Это почему?
— Мы даже в гимназию не ходим. Об университете и думать не моги. И что прикажешь делать? Быть патронессой общества защиты бабочек и стрекоз?
— Ну…
— Не хочу.
— А чего же ты хочешь?
— Я хочу… Я хочу заниматься кинематографом!
А! Понятно! В апреле и сейчас мы смотрели фильмы с Мэри Пикфорд. Сейчас все девицы мечтают стать Мэри Пикфорд, и Анастасия, хоть и великая княжна, не исключение.
— То есть быть актрисой?
— И актрисой тоже. Но не только. Хочу самой решать, какой должна быть фильма. Как писатель сам решает, какой должна быть книга, от замысла до точки.
— Интересно. А почему именно Северо-Американские Соединенные Штаты?
— Я слышала выражение… «Большому кораблю — большое плавание». Америка — это большое плавание. В Америке кинематографическое дело поставлено на широкую ногу. Но главное в другом, — и она посмотрела на меня «загадочным» взглядом. Мэри Пикфорд, конечно, Мэри Пикфорд!
— В чём же? — подал реплику я.
— И здесь, и в Европе я — великая княжна. А великой княжне не пристало идти на сцену. Mama не позволит.
— А в Америке позволит?
— В Америке я и спрашивать не стану! В Америке титулов нет! В Америке все равны!
— Резонно. Но…
— Что «но»?
— По американским законам, несовершеннолетние не вправе подписывать контракты. За них это делают родители. А кинематограф, сцена — это контракт на контракте бежит и контрактом погоняет, — сказал я. Есть такой закон в Америке, или нет, я не знал, но ведь и Анастасия не знала. И потом, очень может быть, что и есть. Это ботинки чистить, газеты разносить или в шахтах трудиться может всякий, а сцена… кинематограф… гонорары!
— Я не подумала…
— Но это ладно. Не век же ты будешь несовершеннолетней. А пока — кто мешает заняться кинематографом у нас, в России?
— Думаешь, Mama позволит?
— А это как подать. Домашний театр ведь позволяет? Ну, и кинематограф для начала будет домашним. Ты же не думаешь сразу замахнуться на «Войну и Мир», фильму в шестнадцати частях, с таинственной Анастаси в роли Наташи Ростовой?
Судя по всему, Анастасия была бы не прочь и замахнуться, и побыть «таинственной Анастаси», но понимала, что это слишком уж по-детски, что дом с крыши не строят.
— Будешь снимать видовые фильмы, затем маленькие сценки, «Трех поросят» и им подобные, изучая и кинематограф, и актерскую технику, и режиссерскую профессию, и всё, сопутствующее кинематографу. Дальше видно будет, но знай — мир меняется, и меняется куда быстрее, чем ожидаешь.
— И ты считаешь, что так можно?
— Я считаю, что всякому делу нужно учиться, учиться и учиться. И у тебя гораздо больше возможностей для обучения актерскому мастерству, чем у американской девочки Мэри. Нашего Станиславского считают очень серьёзным режиссером, очень. Вот у него ты и будешь учиться. Мы все будем учиться.
— У Станиславского? Константина Сергеевича?
— У него, — хотя насчет имени-отчества я не был уверен. Ничего, спрошу, узнаю.
— Но он же в Москве, в Художественном театре! Как же мы будем учиться?
— Знаешь, я тут беседовал с одним писателем, известным, хорошим. И писатель мне рассказал, что ему довелось часа три провести с Чеховым за разговором, помимо прочего шла речь о литературе. И этот разговор дал ему как писателю больше, чем все наставления по сочинительству вместе взятые. До этого он был слепым кутёнком, а тут глаза открылись. Вот и я думаю, что нам не нужно учиться годами, посещать студию и тому подобное. Приедет Станиславский на недельку, прочитает несколько лекций, проведёт несколько занятий, с нас и довольно.
— А с чего это он вдруг приедет?
— Из благодарности. Ты, Анастасия, поможешь ему избавить театр от беды, а он в ответ и приедет.
— От какой беды? У Константина Сергеевича в театре никакой беды нет!
— Сегодня нет, а завтра как знать. Если у ведущих артистов найдут революционные прокламации, запрещенные книги — их, артистов, и арестовать могут. И театру неприятности большие. Тут ты и поможешь. Попросишь Papa, он их и помилует. Ограничится предупреждением.
— Подбрасывать прокламации? Подбрасывать? Это низко!
— Ради искусства артист должен быть готовым пойти на всё! Только зачем подбрасывать? Подбрасывать не нужно. Запрещенные книги, прокламации и прочая нелегальщина есть у каждого артиста или писателя, стоит только поискать повнимательнее. Мода сейчас среди артистов и писателей — помогать всяким бунтовщикам. Андреева, знаменитая артистка, вместе с Горьким, тоже знаменитым, даже в Америку ездили, деньги для них собирали. Да и сейчас…
— Но всё равно, это нехорошо.
— Тебе решать.
Анастасия подумала минутку, и спросила:
— Ты считаешь, можно?
— Я считаю, что это будет полезно. Артисты поймут, что играть в революцию можно, а заигрываться не стоит. К тому же они получат репутацию «пострадавших от власти», что придаст им популярности. Станиславский считает, что вся эта возня вокруг нелегальщины отвлекает от сцены, и будет только рад, если артистов тряхнут разок-другой. Но можно и проще. Заплатить. У нас ведь есть деньги, деньга барона А. ОТМА. Вот и заплатим из них. Цену за недельный мастер-класс пусть назначит сам Станиславский.
— Я подумаю, — сказала Анастасия.
— Подумай, подумай. А петербургские корифеи будут учить нас пластике, танцу, что там ещё у артистов? Ставить дикцию…
— А это зачем? В кинематографе ведь не говорят.
— Не кинематографом единым жив человек. А театр? А выступать на собраниях? Перед народом, наконец? И это сегодня кинематограф немой, а лет через пятнадцать, через двадцать и заговорит, и запоёт, никаким граммофонам не снилось.
— Через двадцать… — протянула Анастасия разочарованно.
— Сестрица, через двадцать лет тебе будет тридцать три. Для актрисы это даже не расцвет, а предрасцвет, лучшее впереди. И звуковой кинематограф покорит весь мир.
— Кинематограф и сейчас покорил весь мир!
— Это только начало. Кинематограф будут показывать в каждом уездном городе, да что городе! В каждом селе будут! И вечерами пейзане семьями станут собираться в просторных залах и смотреть фильмы — российские, германские, американские, разные. О приключениях в африканских джунглях, на дне океана или на Марсе. Или Княжну Джаваху. Или — да много что будут смотреть.
