Ювелиръ. 1809 - Виктор Гросов
Провалюсь? Приеду с пустыми руками или, того хуже, с наспех сляпанной халтурой? Репутация чудо-мастера будет помножена на ноль. Я перейду в категорию «не справился». И тогда интерес Екатерины, возможно, угаснет. Зачем ей фаворит, не способный выполнить прямой приказ?
Это жестокий мастер-класс по управлению персоналом. Экзамен, устроенный матерью, чтобы одновременно испытать меня на прочность и показать наследнице, как можно ломать людей через колено, не повышая голоса и сохраняя благожелательную улыбку. Меня использовали как инструмент, как наглядное пособие.
Сумерки поглотили последние отголоски императорского визита, оставив меня наедине с чистым листом бумаги: «Малахит. Бал. Три недели». Мозг, работающий на предельных оборотах, перемалывал варианты, но на выходе выдавал системную ошибку: «Невозможно». Любая идея казалась мелкой, вторичной, недостойной. Ощущение, будто я фокусник, у которого в самый ответственный момент вместо кролика из шляпы вываливается дохлая крыса.
Тихий скрип кабинетной двери заставил напрячься, но я знал кто вошел — тяжелую, кошачью поступь графа Толстого ни с чем не спутаешь. Он вошел без стука. Остановился в тени у камина, где дотлевали угли, и долго сверлил взглядом угасающий огонь.
— Недоволен? — его голос звучал тихо, с грустью.
— Есть немного, — я не сводил глаз с белого прямоугольника бумаги, больше напоминающего саван.
— Суть всегда одна, — продолжил граф. — Сначала осыпят милостями, набьют чувством собственной значимости. А когда расслабишься — накинут удавку. И затянут так, что дышать невозможно.
В отсветах углей его лицо казалось маской, похожей на ту, что висит в зале. От лоска светского льва не осталось и следа. Передо мной снова стоял «Американец» — человек, видевший изнанку власти и знающий реальный курс монаршей любви. Он был зол. При этом не на меня, и не на императрицу лично, а на Систему. На эту вечную игру в кошки-мышки.
— Тебя красиво поставили в стойло, мастер, — усмешка вышла злой. — Указали место: ты не творец, ты — обслуга. Исполнитель высочайших капризов. Сегодня малахит, завтра прикажут сплести ожерелье из лунного света — и ты расшибешься, но сплетешь. Потому что отныне твой режим — галеры. Без права на сон и отдых.
Граф обернулся.
— Радуйся, Григорий. Ты теперь на арене. И публика ждет чудес по расписанию. Каждый день.
Бросив эту фразу, он вышел из кабинета.
Федор был прав. Арена. Чудеса по графику. Я загнан в угол. На одном плече висит невозможный «малахитовый» дедлайн для Марии Федоровны. На другом — сложнейший, требующий нано-точности проект для Жозефины. «Зеркало Судьбы» с его микроскопическим рельефом и адской полировкой черного обсидиана требовало стопроцентной загрузки моего процессора. Вести два таких проекта в одиночку — самоубийство. Ресурсов не хватит. Я просто сломаюсь. Нужно делать заказ императрицы.
Я встал и подошел к окну, прислонившись к стеклу. Оно холодило лоб. За ним, в снежной круговерти, тонул ночной Петербург, но меня больше занимал внутренний шторм. Я начинал злится. Кто они такие, чтобы загонять меня в рамки, как зверя на облаве? Я — Анатолий Звягинцев. Я пережил девяностые, дефолты и такие «стрелки», что этим напомаженным аристократам и не снилось. Я вырвался из «рабства», построил этот бизнес с нуля. Я не ремесленник, а системный архитектор.
А архитектор не кладет кирпичи сам. Он строит процесс.
Взгляд упал на эскиз «Зеркала Судьбы». Идея — моя. Инженерный расчет — мой. Но исполнение… Полировка обсидиана — это часы монотонного, тупого труда, требующего усидчивости робота и твердой руки. Илья — лучший камнерез, какого я встречал в этом веке. Механизм проекции, оправа — тут справятся Степан с его звериным чутьем металла и Кулибин, одержимый шестеренками. Они выросли как мастера, впитывали мои методы, как губки. Видели, как я пилил сапфир, как заставлял камень «жить». Они готовы.
Делегировать им заказ для французской императрицы? Доверить пацанам и Кулибину работу, от которой зависит международный престиж? Риск колоссальный. Любая ошибка, любая неточность — и скандала не избежать. Но альтернатива — провалить оба проекта — была куда хуже. Меня не торопили с заказом Жозефины, но моя интуиция, которая не раз меня спасала, кричала о том, что надо закрывать этот заказ.
Что ж, а почему, собственно, нет? Это будет их экзамен. Настоящий краш-тест, боевая задача. Справятся — значит, у меня есть полноценная Команда. Моя школа. Нет… что ж, тогда вся эта «империя» — мыльный пузырь.
Вернувшись к столу, я почувствовал, как ярость сменилась спокойствием.
Чистый лист, предназначенный для малахитового кошмара, полетел в сторону. На его место лег эскиз для Жозефины. Ручка заскрипела, внося последние, детальные правки в техзадание.
Малахит подождет денёк. Сначала нужно убедиться, что тыл надежно прикрыт моими сотрудниками. Аутсорсинг — великая вещь, даже в девятнадцатом веке.
Друзья! Если вам нравится эта история, то я буду счастлив вашим лайкам — ведь это говорит, что история про ювелира вам интересна. Моя мотивация прямо пропорциональна количеству❤))))
Глава 18
К утру созрело решение — дезертировать.
Сон в ту ночь так и не пришел. Кабинет превратился в карцер, где шаги отмеряли секунды утекающего времени, а тяжелый набалдашник трости в виде саламандры стучал по паркету в такт воспаленным мыслям. Кстати, у меня такое ощущение, что у меня несколько тростей. Будто Прошка периодически меняет их, чтобы потренироваться в шлифовке. Причем этих тростей явно несколько, из разных материалов. Не о том думаю, тут проблемы сложнее бытовых вопросов.
На столешнице, залитой мертвенным лунным светом, белел капризный обсидиановый проект для Жозефины Богарне, супруги корсиканского чудовища. Песочные часы в голове, казалось, ускорили бег, и каждая падающая песчинка била по нервам.
Французский заказ нужно делегировать. Это решено. Воевать на два фронта в одиночку — верный способ проиграть обе кампании.
Гвардия была поднята по тревоге еще затемно. Илья, Степан и Кулибин с тревогой вглядывались в мое лицо, посеревшее от бессонницы. Перед ними, подобно карте генерального сражения, развернулись детализированные до последнего штифта чертежи «Зеркала Судьбы».
— Господа мастера, — мой голос, вопреки усталости, был наполнен уверенностью. — Ситуация критическая. На кону два заказа государственной важности: один для Зимнего дворца, второй — для Тюильри. Сроки горят.
В мастерской слышалось гудение тяги в плавильной печи. В глазах соратников читалась гремучая смесь профессиональной гордости и животного страха перед
