Ювелиръ. 1809 - Виктор Гросов
— Полагаю, у вас найдется время и для меня? Нужен гарнитур для выезда в Тверь. Ничего сложного: диадема, колье, серьги. Уверена, вы справитесь.
Вот так, приказ, упакованный в светскую обертку. Меня ставили перед фактом, загоняя в классическую «вилку». Согласишься — прогнешься и, весьма вероятно, обесценишь только что заявленный приоритет заказа Императрицы-матери. Откажешь — своими руками создашь могущественного врага. Ситуация где любой ход ведет к ухудшению позиции. Быстро придумать нейтральный ответ не получилось. Пришлось выбирать меньшее из зол.
— Ваше Высочество, — поклон вышел максимально почтительным. — Исполнить ваш каприз — высочайшая честь. Однако приступить к заказу смогу лишь после того, как завершу поручение ее августейшей матери. Работа для Ее Величества требует полной самоотдачи и времени. Разорваться, чтобы выдать два шедевра одновременно, невозможно, а работать вполсилы я не умею. Технический брак — это не про меня.
На лице Великой княжны не дрогнул ни один мускул. Маска вежливости осталась на месте, зато в глазах на секунду полыхнуло злое пламя. Так смотрят люди, чей словарь лишен слова «нет».
— Я умею ждать, — ее голос стал бесцветным, лишенным интонаций. — Но не люблю, когда мое терпение испытывают.
Спорить она не стала. Настаивать — тоже. Просто дала понять: отказ принят к сведению, запротоколирован и подшит в личное дело.
Первая «черная метка» получена. Плохо. Не планировал на ровном месте получить врага, но и загонять себя в какую-то кабальную ситуацию не хочу.
После реплики Великой княжны все стало неуютно. Даже Мари, гений светской болтовни, не нашлась что сказать, чтобы смягчить ситуацию. Да и не смела вмешиваться в беседу. Разряжая обстановку, Мария Федоровна не стала ждать приглашения. Шорох тяжелого шелка по паркету — и она уже у темной ниши в стене.
Мы двинулись следом. Спину жгло. Я чувствовал на себе встревоженные взгляды моей команды и прицел глаз Екатерины Павловны.
— Покажите же нам вашу гордость, мастер.
В глубине ниши, обитой черным бархатом, царила «Саламандра». Моя гордость и главный маркетинговый актив. Инсталляция стоила мне бессонных ночей и мотка нервов, но эффект того стоил. Маска подвешенная на невидимых нитях, парила в пустоте, а скрытая за панелями система зеркал и свечей творила чистую оптическую магию. Свет, многократно преломленный, падал так, что прорези глаз маски будто пульсировали от малейшего движения воздуха.
— Вы нашли ей достойное место, — с удовлетворением кивнула императрица.
Так любуется трофеем коллекционер, чей экспонат признан шедевром.
Она перевела взгляд с маски на меня:
— Скоро в Гатчине состоится большой бал-маскарад. В честь виктории над шведами. Право, я была бы рада видеть там Поставщика Двора.
Мягкий тон и приказ.
— А то вы, получив звание, совсем забыли дорогу ко мне во дворец. Это огорчает.
Склонив голову, я ощутил, как перекрестье взглядов на моем затылке стало почти физически невыносимым. Я в жизни столько не кланялся, сколько за сегодняшний день.
— Ваше Императорское Величество, исправлю эту непростительную оплошность. Сочту за честь явиться.
Она милостиво махнула головой, принимая капитуляцию. В голове не сходились логические цепочки. Бал? Ехать ко мне ради приглашения? Бред.
Цель визита иная. Ей нужно было, чтобы все — от последнего зеваки у витрины до моих скрытых недоброжелателей при дворе — усвоили: Саламандра — ее человек. Она ставила на мне свое клеймо, знак качества, публично подтверждая особый статус. Это был и щит, выставленный перед моим носом, и поводок, наброшенный на шею. Или нет?
А визит Екатерины? Мать привезла ее не на экскурсию, чтобы ткнуть носом в ценный актив и обозначить границы владений. Мария Федоровна расставляла фигуры на доске, вводя дочь в курс партии. Та же, едва завидев перспективного ферзя, немедленно попыталась смахнуть его в свой карман, наплевав на правила этикета. Попыталась «отжать» ресурс, подчинить своей воле здесь и сейчас.
Ситуация — хуже не придумаешь. Зажатый в тиски между мягкой, обволакивающей силой матери и агрессивным напором дочери. А мой вежливый отказ только что подлил масла в этот тлеющий конфликт. Или все не так и я делаю неверные выводы из-за недостатка информации?
Аудиенция завершилась. Обменявшись дежурными любезностями, венценосные особы двинулись к выходу, увлекая за собой свиту. Мы с Толстым и мадам Лавуазье, соблюдая протокол, следовали на почтительном расстоянии. Шорох шелка, шлейф тяжелых духов, ритмичный стук каблучков по паркету. Напряжение начало медленно таять. За спиной шумно, не таясь, выдохнула Варвара. Еще пара секунд — и захлопнувшаяся дверь отсечет нас от большой политики, вернув в уютный мир ювелирного дома «La Salamandre».
У самого порога Мария Федоровна замерла. Обернулась и, с обезоруживающей улыбкой, словно вспомнила о пустяке, о забытом веере или перчатке.
— Ах да, мастер, — голос звучал так непринужденно, по-свойски. — Вы ведь будете на балу. А по нашей гатчинской традиции гости привозят небольшие дары. Я была бы счастлива получить ваш вклад в малахитовое собрание. Это стало бы украшением вечера.
Бросив эту фразу, она милостиво кивнула и, не дожидаясь ответа, шагнула за порог. Тяжелая дубовая створка с громким стуком отрезала нас от внешнего мира.
Мадам Лавуазье сияла — очередной триумф, очередное доказательство монаршей милости в копилку бренда. Варвара выглядела так, словно выиграла в лотерею. Даже вынырнувший из подвала Толстой удовлетворенно крякнул. Для них это звучало как высочайшая честь.
Я же стоял, опираясь на трость, и пытался понять последнюю фразу.
Пятнадцать минут назад, глядя ей в глаза, я русским языком сказал: идеи нет, эскизов нет, повторяться не буду. Работа предстоит долгая и сложная. Она кивала, улыбалась, демонстрировала понимание. А теперь, на выходе, ставит невозможные временные рамки. Бал через несколько недель. Создать за этот срок малахитовый шедевр, превосходящий предыдущий, — задача безумно сложная.
Что это? Она не расслышала? Склероз? Исключено. Ее интеллект остер, а память цепкая, как у старого ростовщика. Тогда зачем?
Варианты прокручивались в голове, отбрасываемые один за другим. Хитрый ход, чтобы ускорить работу и освободить меня для дочери? Глупо, мелко. Не тот масштаб. Не почерк политика, держащего в кулаке половину двора.
В мозгу сработал предохранитель, запуская цепную реакцию догадок. В памяти вспыхнул холодный, оценивающий взгляд Екатерины Павловны. Ее плохо скрытое раздражение после моего отказа. И тут же — всепрощающая, понимающая улыбка матери.
Передо мной стояли два полюса власти: эпоха уходящая и эпоха грядущая. Мать — мастер тонкой интриги и полутонов. Дочь — прямая, амбициозная, жаждущая получить всё здесь и сейчас. Екатерина хочет свой заказ. Мать видит ее нетерпение. И этим «невозможным заданием» загоняет меня в такую ситуацию.
Сотворю чудо, выдам к балу малахитовый шедевр
