Моя чужая новая жизнь - Anestezya

Я уже не уверен что это возможно. Этот народ годами терпит жесточайшую блокаду и не сдается, чудом держится, терпя голод, холод, страшные лишения и потери. Их миллионы — на место погибших солдат приходит еще больше.

— Винтер, гляди, подвезли очередных новобранцев, — хихикнул Бартель. — Пари готов держать, их распугают русские коровы.

Шнайдер насмешливо хмыкнул — на прошлой неделе наши «желторотики» стремглав бежали из зарослей пшеницы, крича что там прячутся в засаде русские партизаны. Которые оказались всего лишь одичавшими лошадями.

— Идите на кухню, поешьте, — распорядился Кребс. Подкурив сигарету, он мрачно заметил. — Только что из учебки. Совсем дети.

Я пожал плечами. Когда-то такими же «детьми» сюда пришли и многие из нас.

— Чем дольше идет война, тем моложе солдаты.

— Здравствуйте, я хочу представиться… — к нам подошел рыжий веснушчатый паренек.

— Шнайдер, ты помнишь сколько у нас продержались предыдущие парни? — лениво спросил я. Тот безмятежно усмехнулся.

— Кажется пару дней.

— Один из них подорвался на гранате, — вспомнил Бартель, — я уже не помню как его звали.

— Продержитесь хотя бы пару недель, тогда и познакомимся, — это было жестоко с моей стороны, но я устал встречать эти наивные дружелюбные взгляды, а потом закрывать их глаза. А еще я злился потому что у меня больше не будет этой невинности, которая навсегда осталась в той жизни и которую не удастся сохранить никому их них.

— А пока вы первый и второй, — ухмыльнулся Шнайдер. Мальчишки, сникнув, отошли.

— Ну зачем вы так? — укоризненно спросил Бартель. Шнайдер вяло пожал плечами. Я заметил что Вильгельм вышел из штаба. Наверняка снова ломали голову с гауптманом, обдумывая план наступления. Только какой толк от этих разговоров? Все равно наше мнение никому неинтересно, мы обязаны выполнять приказы, которые отдают генералы.

— Извините, герр обер-лейтенант, когда мы будем уже наступать? — ты посмотри целая делегация собралась. — Или будут наступать русские?

— Нет, мы будем наступать. Немцы всегда наступают.

Шнайдер красноречиво кивнул — мол, а ты еще спрашиваешь зачем? Вильгельм с невозмутимым видом смотрел прямо перед собой, игнорируя вопросы.

— Фюрер сказал война закончится до зимы.

Бартель, не выдержав, фыркнул — сколько раз мы уже слышали подобное.

— А он сказал до какой зимы?

— Осторожнее, — тихо сказал я. — Сейчас достаточно не так истолковать неосторожно брошенное слово — и сфабрикуют обвинения в паникерстве или измене.

— Парни, уже поздно, идите спать, — спокойно ответил брат.

— Пойду наберу воды, — поднялся Бартель и кивнул Шнайдеру. — Ты со мной?

Наблюдая как возбужденно галдят новобранцы у входа в казарму, я небрежно заметил.

— Тяжеловато будет вдохновлять их на победу, когда они поймут что здесь происходит.

— Они должны понять, что победа не дается легко, — холодно ответил Вильгельм, — вы все тоже пришли сюда самоуверенными юнцами.

— Вопрос лишь в том, что продолжает поддерживать каждого из нас, — я перехватил взгляд Вильгельма. Интересно, что его так заинтересовало? Картина была довольно обычная — вечером у колодца собирались местные жители, чтобы набрать воды.

— О чем тут рассуждать? — рассеянно сказал он. — Наша верность Германии и фюреру…

Я прищурился, переводя взгляд на женщин, которые чересчур поспешно заводили детей в избу.

— Осторожнее! — внезапно заорал Вильгельм. — Шнайдер! Бартель! Уходите оттуда! Живо!

Черт, как я мог забыть что русские способны устраивать диверсии прямо у нас под носом.

— Ложись! — брат толкнул меня на землю. Прогремел оглушительный взрыв. Даже отсюда я ощутил мощную волну, всколыхнувшую воздух. Видимо партизаны не пожалели взрывчатки — на месте сруба колодца полыхал настоящий костер. Немного придя в себя, я бросился вслед за Вильгельмом.

— Живой? — Шнайдер растерянно кивнул, не замечая как по его лбу стекает струйка крови. Впрочем других ранений на нем не было, похоже просто повезло. А вот Бартель… Я отвел глаза — его голова представляла собой кровавое месиво.

— Боже… — пробормотал Вильгельм. Его лицо исказилось от злости и он направился к казарме. — Кто-нибудь сюда! Быстро!

Я присел рядом со Шнайдером.

— Так и не дождался он отпуска, — глухо пробормотал он. Я мрачно подумал: «Единственное, чего мы можем тут дождаться — это смерть».

— Мне жаль, — Бартель не относился к числу моих друзей, но мы многое прошли вместе. Острое чувство потери сдавило сердце.

— Он прошел через столько битв, чтобы вот так бессмысленно погибнуть, — со злостью процедил Шнайдер. Рени часто говорила, что следуя русской поговорке: «Судьба и на печке найдет». Все мы пытаемся бороться, избежать смерти, но рано или поздно она настигнет каждого.

— А ты еще пытался убедить нас, что нужно следовать дурацким правилам совести, — сплюнул Шнайдер. — Тут впору стрелять в каждого русского что попадется на пути. Похер в кого — в мужчину, женщину или ребенка. Будешь спорить, доказывая обратное?

— Нет, — невозможно оставаться пацифистом, попадая в мясорубку войны.

***

— Все причастные немедленно понесут наказание, — распорядился Файгль. — Мы допросили жителей и выявили виновных.

— Я поручаю это тебе, — тихо сказал Вильгельм когда мы вышли из штаба. — Проследи, чтобы все было сделано как нужно.

Это означало, что гауптман отобрал виновных и их требуется немедленно казнить. Я вошел в казарму и наугад кивнул.

— Ты, ты и ты, пойдемте со мной.

— Куда нас ведут? — спросил меня один из парней. — Говорили что мы выступаем в бой только через три дня.

— Не задавай глупых вопросов, — во мне как всегда боролись противоречивые чувства. С одной стороны мне претило расстреливать безоружных людей, гражданских, но с другой я прекрасно понимал, что иначе их сопротивление не остановить. Мы пришли к сельской площади, где уже были выстроены шестеро партизан. Я заметил среди них двух женщин. Одна из них совсем молодая — не старше Рени. Могла она заложить взрывчатку? Вполне. Как бы там ни было, это сделал кто-то из местных и они должны понести наказание. Следуя правилам, я огласил приговор, специально для собравшихся жителей продублировав его и на русском.

— Оружие