Моя чужая новая жизнь - Anestezya
К полудню нам удалось отбить атаку, но я не обольщался этой победой. Русские вернутся, у них много артиллерии, танков и самолетов. Бои предстоят нешуточные. Пользуясь передышкой, мы стали расчищать окопы, вытаскивая убитых и раненых. Я равнодушно наблюдал, как санитары грузят в машину стонущих раненых. Мы ничем не могли помочь им — перевязывать и возиться с каждым просто невозможно когда идет бой, к тому же порой раны даже нечем перевязать.
— Где мой товарищ? — новобранцы получили первый урок войны — на передовой смерть косит всех без разбора. — Неужели он погиб?
— Чего разорался? — хмуро спросил Кребс.
— Мы должны разыскать моего товарища, мне не хватает его.
— А мне не хватает мамы! — рявкнул наш фельдфебель. — Бросай свои причитания и иди лучше помоги санитарам!
— А нам что делать, герр лейтенант? — меня окликнул кто-то из новобранцев. Я повернулся — они уже вытащили убитых из окопа и теперь переминались, ожидая от меня указаний.
— Их нужно похоронить, — ответил я. — И не забудьте снять их жетоны.
Я заметил, что один из них не уходит, нерешительно поглядывая на меня. Присмотревшись, я узнал рыжего «философа». Надо же, пережил первый бой, повезло.
— Герр лейтенант…
— Ну, что еще?
— Мне стыдно за… ту истерику, — пробормотал «философ», пряча от меня глаза.
— Ничего, — я успокаивающе похлопал его по плечу, — поначалу со всеми бывает.
***
Это действительно была величайшая танковая битва, но она не принесла ожидаемых побед. Вильгельм оказался прав — русские откуда-то знали о наших планах и хорошо подготовились. Наши потери были огромны. Уже несколько дней мы ждали подкрепления в городке с труднопроизносимым названием.
— В двух километрах отсюда телеграфная станция, — Файгль провел пальцем по карте, — ваша задача взять ее и удерживать любой ценой.
— Танковая поддержка будет? — деловито осведомился Вильгельм.
— Русские сопротивляются упорнее, чем мы предполагали, — это означает что нас снова бросают на произвол. — Мы потеряли половину танков. Все резервы брошены в бой.
Русские сражались ожесточенно, как тогда зимой в Сталинграде. Этот квартал мы уже пытаемся отбить второй день. Кое-как мы добрались до какого-то полуразрушенного задания. Знакомая картина — развалины, сгоревшая техника, начинающие разлагаться трупы. Картина, от которой сердце так и пронзает безнадежным холодом.
— Вроде тихо, — коротко осмотрелся Шнайдер.
— Что дальше? — спросил я.
— Телеграфная станция здесь, — Вильгельм снова развернул карту. — Первым наступает второй взвод, за ним, вы, парни, третий взвод нас будет прикрывать. Все ясно?
— Так точно, герр обер-лейтенант.
— Девушки, подъем, — как всегда полушутливо прикрикнул Кребс. — И не забудьте зарядить оружие. Марш, марш, марш!
— К тому проходу первая группа вперед.
Улица казалось безлюдной — зияли пустыми проемами окна зданий, повсюду валялись груды битого кирпича и штукатурки. Русские ударили внезапной пулеметной очередью. Кто-то упал, сраженный выстрелом в грудь, еще один попытался метнуться в укрытие и, коротко вскрикнув, повалился ничком. Шнайдер, Кребс и я отстреливались в ответ, но мы не можем прикрывать всех неопытных новичков. Нужно что-то делать, пока их всех не перестреляли. Ожесточенная перестрелка продолжалась, пока Вильгельм не крикнул:
— Гранаты! Бросайте гранаты!
— Шнайдер, по моей команде! — я осторожно выглянул. Задача ему предстояла практически невыполнимая — незаметно подобраться к зданию, чтобы забросить гранату внутрь.
— Прикрываем огнем!
Снова послышались выстрелы вперемешку с пулеметной очередью, а затем последовал взрыв. Значит у него все получилось.
— Перебежками вперед! — скомандовал Вильгельм. Мы осторожно двинулись к зданию. Я заметил что «философ» задержался, с ужасом глядя на своих товарищей, которые так и остались лежать на куче битых кирпичей.
— Быстрее, — подтолкнул я его, — если, конечно, не хочешь лежать рядом с ними. Снова послышались выстрелы — значит русских внутри довольно много и одной гранатой здесь не обойтись.
— Винтер, Зиггер, прикройте! — обернулся Кребс. Я быстро вскинул винтовку, увидев мелькнувший силуэт в проеме окна.
— Ттам… танк, — дрожащими губами пробормотал мальчишка, пытаясь забиться за какой-то автомобиль.
— О черт, — я повернулся, чтобы увидеть медленно двигающуюся к нам махину. — Быстрее уходим отсюда!
Танк пальнул буквально через минуту. Стена передо мной словно сложилась и я упал ничком, прикрывая голову и лицо от кирпичного крошева. Словно сквозь вату я услышал крик Вильгельма:
— Назад! Отходим назад!
— Где чертово подкрепление? — рыкнул Шнайдер, наскоро перевязывая руку. — Они про нас забыли? Он еще не понял, что никакого подкрепления можно не ждать?
— Где обер-лейтенант Винтер? — я узнал Бертока. — У меня сообщение от гауптмана Файгля. Под Орлом русские перешли в наступление, а союзники высадились в Сицилии.
— Это война на два фронта, — побледнел Вильгельм — значит фюрер перебросил на запад второй танковый корпус.
Брат устало потер переносицу.
— Нам обязательно нужно подкрепление. Иначе мы не сможем взять Курск.
— Приказ остается прежним — хмуро ответил Берток. — Взять телеграфную станцию.
— Они сдают Сицилию, а я должен жертвовать своими людьми за какой-то кусок улицы?! — с бессильным отчаянием выкрикнул брат. Да, так и есть. Точно также мы жертвовали нашими людьми при Сталинграде, когда уже было понятно что из этого котла никому не выбраться.
— До утра будет тихо, — сказал Берток, — а завтра будьте готовы с новыми силами выступить.
Мы снова выиграли у времени небольшую отсрочку, но что будет завтра? Я чувствовал такое же отчаяние как в детстве, когда мне снился очередной кошмар, что я заблудился в лесу и не могу найти дорогу домой. Чертова война все больше и больше запутывала нас, отрезая малейший путь , саму возможность вернуться домой, а я не могу этого допустить. Пусть домой мне вернуться не суждено, но я должен вернуться к Рени. Перед моими глазами до сих пор стояло ее лицо, взгляд полный любви и отчаянной надежды. Я нашел в ее глазах все что искал, обрел целый мир и теперь боюсь потерять это все. Сердце тревожно сжалось — да, она сейчас в более безопасном месте, чем я, но ей нельзя оставаться рядом с Штейнбреннером. Слишком велика опасность разоблачения. К тому же насколько я знаю Ирма не уехала в Германию, а значит снова может попытаться распространять мерзкие слухи о ней.
— Дамы, советую не терять время
