Моя чужая новая жизнь - Anestezya
— Неужели вы ничего не боитесь?
Я неопределенно пожал плечами. Самое страшное уже случилось — я теряю на этой войне своих близких, самого себя.
— Как вы таким стали?
— Не надо пытаться на войне оставаться человеком.
Я почувствовал горечь от собственных слов, но сейчас это лучший совет что я могу дать. Увидев смятение в его бесхитростных глазах, я немного смягчился.
— Война по-разному меняет нас, единственное я знаю точно — никто не может остаться таким, каким он был раньше.
— Я… я никак не могу преодолеть страх, — пробормотал «философ». — Как вы справились с этим?
— Всегда надеешься что убьют не тебя, — неохотно ответил я. — Хороший солдат в основном трус и лишь иногда смел.
— Тогда он плохой солдат, — отвернулся он. Где-то внутри резануло пониманием что он прав, я наверное плохой человек. Еще полгода назад я бы пришел в ужас от своих циничных слов. Но я не Вильгельм, я не могу ему говорить заученные слова про чувство долга и счастье умереть за фюрера. Постепенно я отбрасывал свои принципы — совесть, милосердие, но уж быть честным я могу себе позволить. «Философ» осторожно поднялся.
— Пригни голову, — посоветовал я, — у русских есть охотники, они с трехста метров попадают в монету.
Я проснулся словно от толчка, услышав вдалеке глухой артиллерийский залп. Кажется я ненадолго задремал — уже стемнело. Я повернулся — «философ» что-то писал.
— Подружке?
— Нет, матери, — он сложил листок и спрятал его в карман. — Пишу ей, что не смогу летом учиться у Хайбигера.
А мальчик довольно неглуп.
— Я не могу погибнуть.
Я вздохнул.
— Хорошо если так.
— Вы не понимаете, ведь я — все что у нее есть. Она растила меня одна. И пришла на призывной пункт, умоляя разрешить мне идти учиться, ведь я у нее единственный сын.
— Смелая женщина, — моей матери, разумеется, это бы ни пришло в голову. Представляю как бы отреагировал отец. — Что же ты не сбежал, пока здесь такая неразбериха?
— После ее заявления маму продержали всю ночь в полиции за пренебрежение гражданским долгом. Я должен доказать, что это не так. Мы ведь должны защищать тех кого любим, правда?
Этот мальчишка словно голос моей совести как-то умудрялся задеть самые сокровенные струны внутри души. Защищать тех, кого любишь. С этим-то я как раз плохо справляюсь. Я должен был прислушаться к тому что говорила Рени и уехать, когда еще была такая возможность. Никогда еще я не чувствовал себя настолько дезориентированным и.собранным одновременно. Наверное только бешеная злость сейчас и помогала держаться в этом аду. Вильгельм и остальные погибли. И ради чего? Чтобы оборонять бесполезный кусок улицы?! Бросить пехоту против русских танков — чем думали наши генералы? Я помотал головой, пытаясь отогнать жуткую картину до сих пор стоявшую перед глазами — искаженное болью лицо брата, его медленно оседавшее на гору битого кирпича тело. Смерть ждет нас всех и все эти недели мы это знали, в отличие от новобранцев, которые наивно полагали что смогут задать жару русским иванам. О чем думал Вильгельм в свои последние мгновения? Что умирает, до конца исполняя свой долг? Или вспоминал улыбку Чарли? Я отцепил фляжку с водой и сделал пару глотков. Снаружи продолжался грохот орудий и стрекот пулеметов. Скоро русские займут эту бесполезную точку. Ну нет, я пока что жив. Плевать на приказы командиров, которые наверняка уже отступают в тыл. Я должен выбраться отсюда и вернуться за Рени. Спасти ее, чего бы мне это ни стоило.
— Вы женаты?
— Да, — я рассеянно коснулся обручального кольца.
— Наверняка она вас очень любит и ждет.
Я горько усмехнулся. Любит и ждет, если еще жива. Бросив взгляд на часы, я приподнялся.
— Нам пора уходить.
Услышав позади сухой щелчок выстрела, я медленно обернулся. Мальчишка с остекленевшим взглядом с глухим стуком упал на пол. Говорил же ему держаться подальше от окон! Черт, значит там полно русских. Которые вот-вот могут заявиться сюда. Я быстро вытащил его письмо и расстегнул цепочку с жетоном. Виновато подумал, что так и не удосужился узнать его имя.
— Мне жаль, приятель, но я не могу взять тебя с собой.
Я медленно поднялся, прикидывая как выбраться из этой ловушки. На глаза попался скрюченный труп русского солдата. Не задумываясь о моральной стороне того что я собираюсь сделать, я стянул с него форму. Эрин бы на моем месте поступила бы точно также. Я достаточно хорошо знаю русский, значит могу попробовать выбраться из города под этой личиной. Воздух был пропитан пылью и гарью, повсюду были убитые солдаты, наши, и их тоже. В конце квартала дымился русский танк. Я мысленно прокладывал путь, пытаясь сориентироваться куда могли отступить наши.
— Не видел нашего командира? — спросил меня какой-то красноармеец.
— Он там, — я махнул рукой в сторону. Русские, ничего не заподозрив, направились туда. Мне следует поторопиться — этой маскировки не хватит надолго. Все-таки меня выдает акцент, да к тому же для разоблачения достаточно потребовать предъявить документы. Ускорив шаг, я направился к окраине города. Понятия не имею куда сместилась линия фронта и кто из наших еще жив. Все что я хочу — найти Рени, а там будет видно. Нещадно раскалывалась голова, к тому же я наконец-то почувствовал чудовищную усталость. Что немудрено после такой ночи. Я остановился и допил остатки воды. Осталось немного, я уверен наши где-то здесь. Они не могли отступить далеко. Каждый шаг давался неимоверным усилием, словно мои ноги были налиты свинцом. Только сейчас я понял насколько я устал от этой войны. Вся ее грязь, бессмысленность предстали передо мной четко и ясно. Меня душит запах крови и пороха. Я хочу вдыхать вместо него запах волос Рени. Рени… Где она сейчас? Я должен вернуться за ней, должен спасти. За посадкой в конце поля я увидел движение машин. Надеюсь это наши. Осталось пройти совсем немного. Слишком поздно я вспомнил
