Моя чужая новая жизнь - Anestezya
— Насколько я знаю вы даже были арестованы из-за подозрений в предательском сговоре, — невозмутимым, холодным тоном продолжал Штейнбреннер. «Да что ты пялишься на меня как змеюка на кролика?» — мысленно чертыхнулась я. По спине поползли ледяные мурашки при воспоминании о моих недавних «приключениях».
— Это было недоразумение, — как можно естественнее улыбнулась я. — Видите ли, журналистка, которая приехала запечатлеть нашу победу — старая знакомая моего мужа. И как оказалось безответно в него влюблена. Она попыталась подставить и очернить меня перед генералом, и, уверяю вас, он тщательно проверил все факты перед тем как меня полностью оправдали.
— Да, я тоже слышал именно эту версию, — медленно кивнул он. — Ну тогда вам следует быть вдвойне осторожной впредь. Или горький опыт вас так ни в чем и не убедил?
Я постаралась изобразить покаянную мордаху. Штейнбреннер вздохнул и покачал головой.
— Вы до сих пор воспринимаете их как людей, которые равны нам. Но русские — это дикари, волки. Кому придет в голову справиться с диким волком лаской? Нет, чтобы справиться с волком, он должен тебя бояться. Надеюсь вы меня услышали и сделаете правильные выводы.
— Конечно, герр штурмбаннфюрер, — пробормотала я. Чувствую себя порой хуже самой распоследней шлюхи, ибо шлюха может послать клиента по известному адресу, а я нацистскую власть послать не могла никуда.
— Иначе, боюсь в следующий раз мы с вами будем уже разговаривать по-другому.
Мне реально поплохело при мысли, что я попаду в руки гестапо и меня будет допрашивать такая сволочь. Спокойно! Без паники! Если все пройдет хорошо и мы смоемся, то пусть сколько угодно пробивает кто я. Главное — чтобы Фридхельм вернулся, а дальше разберемся. А если… нет? Ведь случиться может все что угодно. Тогда я останусь одна в этом гадюшнике, и учитывая сколько раз уже попадала под подозрения, рано или поздно меня раскроют. Это лишь вопрос времени. Паника активно призывала бросить все и бежать, теряя тапки. Пофиг куда — главное подальше отсюда. Нет, так тоже нельзя. Я столько нервов и сил положила на то, чтобы быть вместе с любимым и — теперь вот так бросить его? Привыкла не сдаваться до последнего, прорвусь и сейчас. Лишь бы он выжил в этой жуткой мясорубке.
***
— Штурмбаннфюрер, у меня срочное донесение, — в штаб ворвался Конрад. Я медленно перевела взгляд на Штейнбреннера. Тот завис, сжимая в руке телефонную трубку.
— Русские практически разбили штурмовую пехоту…
Я почувствовала как его голос словно куда-то уплывает. Фридхельм… Оставалось только надеяться на чудо, что он жив. Только я ведь знаю, что везение далеко не бесконечно.
— Эрин, возьмите себя в руки, — я пришла в себя от резкого голоса Штейнбреннера. — Сохраняйте спокойствие.
— Я подготовлю вашу машину, — Конрад бросил на меня быстрый взгляд. Штейнбреннер отвернулся от окна и жестко добавил.
— Прежде чем мы уедем, нужно решить еще один вопрос.
Он что — как всегда собирается отыграться на местных жителях?
— Вы знаете что нужно делать.
Конрад побледнел и вроде как собрался что-то сказать, но под ледяным взглядом этого упыря быстро скис и привычно зиганув, отправился выполнять приказ.
— Ну а вы чего сидите? — Штейнбреннер невозмутимо подошел к своему столу. — Собирайтесь.
— Я дождусь приказа гауптмана или обер-лейтенанта, — быстро ответила я.
— Здесь слишком опасно, — Штейбреннер начал торопливо выгребать в портфель какие-то бумаги. — Вы едете со мной и это не обсуждается.
Я сверлила его спину ненавидящим взглядом. Такие как он всегда умудряются выйти сухими из воды. Эти чертовы стратеги пускают солдат как пушечное мясо ради своих безумных идей. А этот к тому же напоследок подписал смертный приговор десяткам невинных людей. Все по упоротой классике жанра. Никого я не ненавидела с такой силой, как этого ублюдка. Я припомнила все что он творил в Ершово и Алексеевке, да блядь! Из-за этого больного садиста мне пришлось убить ни в чем неповинную девушку. А сколько еще он натворит? До конца войны еще далеко, а этот упырь словно заговоренный — ни царапины. Еще бы — эсэсманы как падальщики стараются не светиться там, где реально жаркие замесы. Только и могут издеваться над беззащитными женщинами и детьми. Пора положить этому конец, пусть даже это и последнее, что я успею сделать в этой жизни. И момент как раз удачный — в этой суматохе так легко потеряться… Медленно я расстегнула ольстру.
— Эрин? — обернулся Штейнбреннер. — Не разочаровывайте меня. Где ваше хладнокровие? Эта битва еще не проиграна, а вы ведете себя как напуганная крестьянка.
— Интересно, что вы будете говорить когда поймете что она проиграна? — пробормотала я.
— Что за пораженческое настроение? — снисходительно усмехнулся он. — Здесь сражаются лучшие дивизии Вермахта.
— И тем не менее вас ждет поражение.
— Глупая девчонка! Я понимаю что вы напуганы, но учтите что за такие слова можно получить обвинение в измене.
Я не сдержала усмешки. Кто же меня в ней сможет обвинить? Явно не тот, кто уже мертв. Штейнбреннер нехорошо прищурился и сухо сказал.
— Учтите, Эрин, я теперь глаз с вас не спущу. И если еще раз услышу что-нибудь подобное, нам не избежать серьезного разговора.
— А зачем тянуть? Я могу сделать «страшное признание» и сейчас, — чувствую себя булгаковской Маргаритой, которая знатно отыгралась в квартире Латунского. — Думаете почему я так уверенно говорю о победе русских? Потому что я тоже русская. И мне известно об этой войне куда больше, чем вы можете себе представить.
«Что же ты творишь, идиотка?» — простонал внутренний голос, но меня уже несло дальше. Как же достало столько лет притворяться! Могу я хоть раз высказать в лицо вражине все, что о них думаю?
— Ну что же, в гестапо знают как поступать со шпионами.
Надо отдать должное — арийцы умеют держать покер-фейс при любых обстоятельствах — в глазах Штейнбреннера не было ни капли удивления или возмущения. Лишь ледяное презрение.
— Вы так уверены что я туда попаду? — я медленно отодвинулась, чтобы он увидел что под прицелом.
— Маленькая дрянь! — выругался он. — Ты не сделаешь этого — кишка тонка. Я же прекрасно знаю, что ты не переносишь
