Моя чужая новая жизнь - Anestezya
Никогда я не смогу понять, откуда у наших столько стойкости, что даже дети могли терпеть такую боль. Ладно, с девочкой всё понятно — она отца спасала, — а другие? Парни и девушки, которые были готовы на всё. «За Сталина, за Родину»? Я слабо могла представить, что полезу на амбразуру ради нашего правительства. Мы привыкли считать, что Гитлер грамотно промыл мозги немцам, но у нас, получается, тоже была неслабая пропаганда. Не верю, что такая идейность возьмётся на ровном месте. Может, я уже настолько прожжённый циник, что не верю в тот самый бескорыстный патриотизм, о котором нам столько рассказывали на уроках истории.
Мои опасения насчёт Химмельштоса полностью оправдались. Каждый раз после его допросов я приходила морально выжатая, как лимон, пропущенный через мясорубку.
— Партизаны не могут питаться святым духом, а больше здесь посёлков нет, — он выжидательно смотрел на перепуганную женщину, которую притащили вместе с ребёнком. — Им помогает кто-то из вас, — он лениво закинул в рот очередную конфету и усмехнулся, заметив, с какой жадностью девчушка за ним наблюдает.
— Я ничего об этом не знаю, — разрыдалась она. — Прошу вас, поверьте, господин офицер.
— Может быть, не знаешь, — он лениво поднялся из-за стола и расстегнул ольстру. — А может, нагло мне лжёшь.
Послышался оглушительный выстрел, а затем истошный крик. Женщина рухнула как подкошенная, прижимая обмякшее тельце девочки.
— Я же сказала, что ничего не знаю, — простонала она.
— Сколько у тебя ещё детей? — небрежно спросил Химмельштос. — Двое? Будем считать, на этот раз я тебе поверил, но помни, что с ними произойдёт, если ты вздумаешь покрывать партизан. Всё, пошла отсюда.
Я потрясённо сжалась на своём стуле, избегая смотреть на место расправы.
— Скажите кому-нибудь, пусть уберут здесь, — Химмельштос окинул меня невозмутимым взглядом и спросил: — Вы шокированы моими методами?
— Мне казалось, мы воюем с советской армией, — постаравшись по максимуму смягчить тон, ответила я.— При чём здесь дети? К тому же, оказалось, что эта женщина ни в чём не виновата.
— Если бы повидали столько, сколько видел я, не задавали бы таких вопросов, — Химмельштос протянул мне жестяную коробочку.
Совсем ёбнулся? Думает, я буду как ни в чём ни бывало трескать конфетки?
— Несколько месяцев назад вот такая милая девчушка принесла в казарму свежее молоко. Трое моих солдат после этого угощения умерли в мучениях, ещё пятеро не одну неделю провалялись в госпитале.
Ну что ж, бывает. Не всё же вам жечь и расстреливать народ.
— Они не те дети, которых вы привыкли видеть в Германии. Это полноценные враги. Та маленькая дрянь шипела словно исчадие ада, проклиная нас, — Химмельштос усмехнулся. — А потом визжала как свинья, когда мои парни медленно выпускали её кишки.
Мне было что сказать ему по этому поводу, но усилием воли я заставила себя молчать, если не хочу, чтобы уже мои кишки наматывали на «ритуальные» кинжалы.
— Знаете, Эрин, я не поклонник всех этих хитрых уловок, к которым порой прибегают, чтобы добиться своего. Страх — вот лучшее оружие, чтобы держать в узде этих людей. Ничего эффективнее человечество ещё не придумало. Эта баба теперь будет помнить, что может лишиться остальных детей, и в случае чего, не станет никого прикрывать.
Я часто думала, что попади я тогда не в роту Винтера, а к тому же Химмельштосу, точно бы вскрылась. Или реально поехала бы кукухой. Вспоминая историю, эту войну смело можно смело назвать самой бесчеловечной. Во время Первой мировой соблюдались хотя бы какие-то понятия чести. Самое ужасное, что благодаря таким вот тварям, ненавидеть во всём мире будут всех солдат без разбора.
* * *
— Ну, куда тебя несёт, чудище?
Леди так шустро учесала к окраине посёлка, что я едва поспевала за ней. Хитрая зверюга занырнула с разбега в глубокий сугроб и притаилась. Знаю я эти игры. Сейчас выскочит и набросится на меня, пытаясь извалять в снегу.
— Только попробуй, — с притворной строгостью предупредила я, но было поздно.
Шерстяная зараза без видимых усилий опрокинула меня. Ну, точно лютоволк. Вон как вымахала за пару месяцев.
— Ну и кто ты после этого? — я увернулась от шершавого языка, лизнувшего щёку.
— Леди, место, — Фридхельм протянул руку, помогая мне подняться.
Вот почему его она всегда слушается, а меня через раз?
— Пойдём, нам ещё нужно найти подходящую ель.
— Далось вам это Рождество, — проворчала я.
Нет, праздники я люблю, но какое уж тут веселье? Мы до сих пор торчим в этой дыре в компании эсэсманов, да ещё и со дня на день ожидаем атаки русских.
— Возможно, это глупо, но снег всегда почему-то напоминает о детстве. Хочется верить в чудо, и Рождество для этого — самое лучшее время, — улыбнулся он.
Нет никакого чуда. Война не закончится по мановению волшебной палочки, но портить настроение ему не хотелось.
— Ладно, пойдём, добудем елку.
Праздновать с нашими «сослуживцами» жуть как не хотелось, но забить на вечеринку я тоже не могла, так что пришлось собираться. Выбирать наряд долго не пришлось. Чёрное коктейльное платье было, пожалуй, единственным, которое я взяла на фронт. С берцами оно явно не смотрелось, и я захватила туфли. Переобуюсь на месте. А вот с причёской я наверное перемудрила, вспомнив школьные годы, и наплела на ночь кучу косичек. Теперь вот разбираюсь с последствиями. Получилось не то чтобы совсем плохо, но для этого времени непривычно. Дамы либо крутят на голове валики и пучки, либо укладывают плойкой локоны. С косметикой совсем беда — помаду уже вон вымазываю спичкой, да и тушь вот-вот закончится. Чёрт, я так скоро стрелки разучусь рисовать.
Вроде всё. Я бросила быстрый взгляд в зеркало. К платью, конечно, просится какой-нибудь оригинальный браслет
