Моя чужая новая жизнь - Anestezya

— Все мы в этих оковах, раз подписались служить вермахту.

— Простой солдат — всего лишь винтик и выполняет то, что скажет ему командир. Такой как я. Теперь я должен принимать решение, отдавать приказ пытать какого-нибудь мальчишку, чтобы вырвать нужные сведения, и расстреливать пленных.

Мне нечего было ответить. Я старательно избегала мыслей, что когда-нибудь он может стать палачом. Всё-таки есть разница: или ты бездумно стреляешь, спасая свою задницу, или выстраиваешь рядком женщин и подростков, подписывая им приговор.

— Чего такие кислые, голубки? — подсел Шнайдер и плеснул в стаканы остатки шнапса. — Давайте выпьем за нашу победу.

Я без особого энтузиазма подняла стакан и чуть пригубила мерзкое пойло.

— Да что ты как замороженный, — он шутливо толкнул Фридхельма по плечу.

— Отстань.

— Опять строишь из себя невесть что? — недобро прищурился Шнайдер. — И почему таким кретинам вечно везет?

Фридхельм коротко, зло рассмеялся.

— А что, скажешь, нет? Звание лейтенанта получил, правда тебе оно, я вижу, нахрен не сдалось. Жёнушка за тебя готова идти под пули…

— Заткнись!

Я вскочила вместе с Фридхельмом. Только драки сейчас для полного счастья не хватает.

— Ты лучше за своей фрау присматривай.

Катарина, вон, явно не скучает, слушая, как ей ездит по ушам Берток. Глаза Шнайдера вспыхнули от злости. Ну, ещё бы. Они почему-то так и не обнародовали, что в отношениях, и скорее всего по её инициативе.

— Уж она точно не будет никуда рваться, если ты попадёшь в плен.

— Какая же ты всё-таки стерва, — прошипел он.

Я даже хуже, но собачиться некогда. Я вышла на крыльцо. Фридхельм нервно чиркал одну за другой спички, пытаясь подкурить.

— Так всё дело в этом? — осторожно спросила я.

Он не ответил.

— Да пусть болтает, что хочет. Или ты тоже считаешь, что я задела твою гордость?

— Да при чём тут гордость! — он со злостью отбросил окурок и снова полез в карман за пачкой. — То, что ты сделала… это… Ты хоть понимаешь, что бы я чувствовал, если бы ты погибла из-за меня?

— Но ведь не погибла же.

— Да мне было бы в сто раз легче коротать время в плену, зная, что ты жива!

— А если бы вас расстреляли?

— Пусть так. По крайней мере, я бы не чувствовал своей вины. Думаешь, я не вижу, как ты каждую ночь просыпаешься от кошмаров? Да ещё и не говоришь, что с тобой случилось, ведь не просто так они тебе снятся.

— Я просто сильно испугалась, но это ничего. Главное, ты жив и сейчас здесь, а не где-то на лесоповале.

— Что это за любовь такая? Я не хочу, чтобы ты жертвовала собой из-за меня, а ты как всегда меня не слышишь. Делаешь по-своему.

— Не понимаешь? — разозлилась я. — А на хера ты тогда прочитал столько книг? Зачем, по-твоему, суициднулись Ромео и Джульетта? Или Орфей спустился в ад за своей Эвридикой? Любовь бывает разная и она порой толкает людей на самые безрассудные поступки. Ты просто понимаешь, что не можешь поступить по-другому.

— Прости, я веду себя как скотина, — он обнял меня. — Я злюсь не на тебя.

— И что хорошего, что ты себя изводишь? Ты не можешь меня постоянно защищать, здесь на фронте от нас мало что зависит.

— Рени, так больше не может продолжаться, — он обхватил мои плечи, притягивая ближе. — Ты должна уехать в Берлин, и когда я приеду в отпуск, мы можем попробовать сбежать. Из Германии проще выехать в ту же Швейцарию и уже там что-то придумать с паспортами. Послушай меня хотя бы раз.

Мольба в его глазах рвала сердце. Уехать и оставить его в этом дурдоме? Сходить с ума, гадая, выжил ли он в очередном бою? Но с другой стороны я чувствовала, что, если останусь, окончательно сломаюсь морально. Сколько ещё подлости мне придётся сделать для того, чтобы выжить? Сколько смертей возьму на душу? Я привыкла сама решать свою судьбу, но возможно сейчас стоит уступить. Для Фридхельма это важно.

— Хорошо… — я провела кончиками пальцев по его щеке.

Фридхельм слегка улыбнулся, будто бы с облегчением. Дверь распахнулась с сухим треском.

— Как насчёт того, чтобы выпить с нами, герр лейтенант? — окликнул Каспер и, заметив, как мы нехотя отодвинулись друг от друга, понимающе усмехнулся. — Видимо, уже не сегодня.

***

— Хочу тебя, — сбивчиво пробормотал Фридхельм, торопливо расстёгивая молнию на моей юбке. Ненавижу зиму в том числе за то, что приходится тратить херову тучу времени на это бесконечное «одеться-раздеться». Тянусь к нему, прижимаюсь к его губам своими, провожу по ним языком и не могу сдержать стон, когда он обнимает меня, усаживает к себе на колени, запускает ладонь в мои волосы. Прижимаюсь к нему. Кожа такая горячая, что через ткань обжигает, а от того, как его стояк упирается в промежность, едет крыша. Он проводит губами по моей щеке, касается языком шеи, закручивая новые волны желания. Зарываюсь пальцами в его волосы, сжимаю сильнее, когда он обводит сосок языком, втягивает его в рот. Желание горячими стрелами от его прикосновений устремляется к низу живота, закручивается в узел, срывает с губ стоны. Каждый его прерывистый выдох, взгляд ощущается так правильно, совершенно, что внутри что-то обрывается. Телом я словно сгораю от того, что он делает. От поцелуев, касаний… А сердцем понемногу умираю от того, как это сильно, как люблю его, как он нужен. Он подталкивает меня на кровать, ложась сверху, и я с готовностью обхватываю ногами его бёдра.

— Подожди… я сейчас, — Фридхельм отстранился, потянувшись к ранцу лежащему на стуле. Может, ну к чёрту эти резинки? Я знаю только один способ откосить от службы.

— Не надо…

— Ребёнок? — тихо прошептал он. — Ты уверена?

Не уверена, но если так рассуждать, я ещё не скоро решусь примерить на себя материнство. Сейчас, когда появилась надежда вырваться из этого ада, я готова попытаться.

— Так ты уверена, — он целует меня в щёку, скользит губами к уху, — что нам действительно… можно?

Торопливо киваю, обнимая его плечи. Его губы опускаются по животу, по ткани белья, к бедру. Выгибаюсь от нетерпения, когда он касается кожи над резинкой чулка. Он стягивает с меня