Моя чужая новая жизнь - Anestezya
Вот же сучка, чему она учит этих мальчишек?
— Отойдём? — я бесцеремонно схватила её за рукав бушлата. — Ты зачем засираешь им мозги?
— Они ещё спасибо мне потом скажут, — невозмутимо ответила она.
— За что? За совет выпилиться при первом шухере? Они не снайперы и не обязаны любой ценой избегать плена.
— Ну да, я и забыла, — насмешливо протянула она. — Ты же, если что, пойдёшь и договоришься с русскими, чтобы вытащить их.
Вот оно значит как. Я прищурилась.
— Ты не слишком много на себя берёшь? Инструктаж солдат — это обязанность командира.
— Да ваш командир только и занят тем, что нянчится то с тобой, то с твоим мужем, — фыркнула Катарина.
— Думаешь, ты была бы лучше? — меня всегда коробили шовинистические утверждения, мол, куда ты, дура, лезешь на территорию крутых мужиков, но уж больно хотелось поставить на место эту стерву. — Вот только выше рядового тебе не прыгнуть, так что уймись.
Её глаза вспыхнули от злости. Видать, задело.
— Надо же, как ты завелась. Защищаешь обер-лейтенанта, хотя все слышали, как вы ругались тогда. Впрочем, как там говорится, от ненависти до…
— Заткнись, дура, — прошипела я.
Дура или нет, но направление её мыслей мне однозначно не нравится.
— А что такое? — промурлыкала она. — Правда не нравится?
— Какая правда? То, что ты под него копаешь и мелешь всякую херню?
— Херню? А чего тогда он побежал к тебе в тот вечер вместо того, чтобы проводить подготовку к бою?
Нет, я сейчас точно втащу этой сучке! Словно разгадав мои мысли, она шагнула чуть ближе и проворковала.
— Ну давай. Только бей так, чтобы следы остались.
— Эрин, тебя с утра разыскивает герр гауптман, — прервал мои кровожадные фантазии Вилли. Катарина выразительно подняла брови, и я снова подавила порыв ткнуть её мордой в ближайший сугроб.
— Иду, — буркнула я.
Нет, так по-тупому я не подставлюсь. Мало того, что она будет выглядеть как жертва малолетней истерички, так ещё и будет трудновато объяснить причину драки. Ну и разумеется, она окончательно утвердится в своих подозрениях. Да пусть болтает что хочет! Ей никто не поверит.
— Эрин, вы бы не могли разобрать вещи погибших для отправки родным?
Ну, Файгль, ну, удружил. Это было одним их моих нелюбимых поручений. Вроде не страдаю излишней сентиментальностью, но как можно остаться равнодушной, когда перебираешь чужие письма и фотографии?
У Ланса, оказывается, было двое детей, у Минса тяжелобольная мать. Я открыла ранец Крейцера и стала аккуратно перекладывать вещи в коробку. Странно, нет ни одного письма. Я почувствовала, как защипало глаза. На дне ранца лежал учебник по физике… Ни в какой институт он уже не поступит. Возможно, у него даже нет близких, кто будет оплакивать эту бессмысленную гибель. Я заметила в страницах белеющий уголок бумажки.
— Что это? — тихо спросил Фридхельм.
Я даже не слышала, когда он зашёл. Это была не бумажка, а фотография, с которой чуть насмешливо улыбалась молодая женщина. Я заметила, что фотка была разорвана пополам, а затем склеена вновь.
— Похоже, у него была тайная любовь.
Я прочитала на обороте:
«Когда-нибудь мы не будем ни о чём жалеть. Только друг о друге».
— И видимо, несчастливая.
— Он никогда о ней не рассказывал.
— Самые интересные истории те, что нельзя никому рассказать, — вспомнилась фразочка из какого-то фильма.
Фридхельм смотрел на меня острым, внимательным взглядом. Может, он такой пришибленный из-за того, что я практически призналась в том, что попаданка? Я вот не помню, он отключился до или уже во время. Если он слышал, почему ещё не задал ни одного вопроса? Представляю, если бы мне заявили, мол: «Милая, так и так, я на самом деле выходец с Марса». А я такая: «Да? Ну ок, бывает». Нет, не хочу я больше гадать что да как.
— Фридхельм, что происходит?
— Ты о чём? — он отложил моток шпагата, которым мы перевязывали упакованные коробки, и повернулся, непонимающе глядя на меня.
— Ты вернулся из госпиталя каким-то другим. Мы же договорились говорить друг другу всё.
В его взгляде промелькнула тяжёлая усталость и хорошо знакомое мне презрение.
— Отнесу их в машину, — он подхватил несколько коробок.
Давить и настаивать бесполезно. Он порой бывает ещё упрямее чем я.
Я открыла ему дверь и вышла следом на крыльцо. Как же холодно. Или это холод внутри меня? Мы снова пытаемся скрыть своих демонов. Я ведь тоже не говорю ему, почему меня до сих пор мучают кошмары.
* * *
— Поздравляю, — Вилли обнял брата.
Файгль наконец-то объявил о его повышении, так что у нас сегодня гулянка. Может, выпьет, немного расслабится и наконец-то расскажет, что за хрень творится уже вторую неделю.
— Ты уже написал родителям?
— Думаешь, отец теперь будет гордиться мной? — губы Фридхельма скривились в ироничной усмешке.
— Мама давно ждёт от тебя письмо, — спокойно ответил Вилли.
— Будешь меня опекать, даже когда мне стукнет сорок? — на этот раз по-доброму улыбнулся Фридхельм.
— Это называется забота, — Вильгельм потянулся, поправляя отворот на его кителе.
Напомнив, чтобы мы разошлись вовремя, он как-то поспешно ретировался. Может, устроит междусобойчик на пару с Файглем, а может, ушёл к себе рефлексировать. Вчера пришло распоряжение от генерала — отпуска солдатам временно запрещаются, и я даже знаю почему. На носу январь и знаменитое Сталинградское сражение. Если нас бросят туда… Это всё, пиздец. Чёрт, как же я устала всего бояться. Хочу хотя бы ненадолго почувствовать себя счастливой, а тут, блин, даже на личном фронте сгущаются тучи. Фридхельм выглядел так, словно ему сообщили не о повышении, а о смертельном заболевании.
— Ты не рад? — осторожно спросила я.
Он плеснул в стакан чуть ли не треть бутылки шнапса.
— Рад? — его губы искривила осточертевавшая горько-ироничная улыбка. — Наверное.
Он что, решил выпить в одно лицо эту чёртову бутылку?
— Хотя бы закусывай, — я подтолкнула какой-то бутерброд.
Фридхельм проигнорировал совет, пристально наблюдая за весельем остальных.
— Шнайдер или Каспер бы плясали от радости на моем месте, но ты-то ведь понимаешь, что это очередные оковы?
Сердце сжалось от пронзительной боли в его глазах. Понимаю, родной, как никто понимаю. Ты ведь тоже по-своему чувствуешь себя
