Моя чужая новая жизнь - Anestezya
Наконец нам удаётся приблизиться к окопам противника. Один из пулемётов тут же уничтожаем гранатой, Шнайдер расквашивает прикладом лицо пулемётчику. Русские сопротивляются ожесточённо. Один из них пытается ползти после того, как ему проткнули штыком спину. Кребс добивает его выстрелом в затылок и успевает выбросить из окопа гранату, которую тот сжимал в руке. Мы ломаем заграждения, прорываясь через узкие ходы окопов. Кто-то бросает из-за угла гранату, и мы едва успеваем скрыться за бруствер. Позади слышен пулемётный стрекот, грохот орудий, земля содрогается. Мы то и дело спотыкаемся об обмякшие тела, изуродованные жуткими ранениями. Пробитые головы, развороченные животы, пальцы продолжающие сжимать винтовки, остекленевшие глаза…
— Они сдались, — подбежал ко мне Кребс и, поймав мой взгляд, достал фляжку. — Держите.
Я привалился к земляной стене, отхлебнув немного шнапса. Странно… Раньше, почему-то, после боя приходили сумбурные воспоминания: объятие матери, первый поцелуй, радость, которую я испытал, дослужившись до лейтенанта, мечты о тихой квартирке, где мы будем жить с Чарли. Подобные мысли мелькают и сейчас, вот только я не чувствую при этом того, что раньше. Словно кто-то изрешетил мою душу и отравил эти воспоминания, и я больше не могу испытывать те чувства. Осталась лишь тоска по месту, где больше никогда не сможешь оказаться. На пороге войны мы ещё могли о чём-то мечтать, верить в блестящее будущее, вдыхать радость от каждого дня полной грудью. Потом оставалась просто вера в то, что мы делаем что-то важное, значимое и оно обязательно настанет, нужно немного перетерпеть. Сейчас же хочется одного — чтобы всё это быстрее закончилось.
Я рывком открыл дверь ближайшей землянки, молясь, чтобы там оказались наши.
— Что будем делать с ранеными? — спросил Шнайдер, опознав в лежащих раненых русских.
— Отвезем вместе с нашими в госпиталь, — сухо отрезал я.
Будто сам не знает, что добивать раненых, пусть и врагов — противоречит военному кодексу.
— Продолжайте обыскивать остальные блиндажи.
* * *
— Герр обер-лейтенант, наших здесь нет, — сердито сплюнул Каспер. — Мы обшарили все землянки, только в одной нашлись их военники.
Я пролистал книжки, чтобы точно убедиться, что Фридхельм был здесь. Минс, Ленц, Варнер, Мюнке… Винтер. Они здесь точно были, но где же сейчас? Сердце тяжело оборвалось. Неужели всех расстреляли? Кругом всё замело снегом. Перерыть здесь всё по такому холоду нереально. Есть правда вариант, что пленных отправили в лагерь. Или Эрин всё-таки удалось вывести его отсюда и они сбежали?
Я подошёл к гауптману Манну, попросив его установить связь с нашим штабом.
— Противник разгромлен, — отчитался я. — Пленных освободить не удалось. У вас есть новости?
— Мне жаль Вильгельм, но ни Эрин, ни ваш брат не вернулись, — прошелестел Файгль. — Возвращайтесь. У нас есть новый план действий.
Я рассеянно отдал трубку Манну и отошел. Возвращаться — это значит даже не попытаться разыскать его? Конечно, если их увезли далеко, уже ничего не сделаешь, а если они здесь, и заблудились в лесу? Карту Эрин скорее всего пришлось выбросить, и я сомневаюсь, что девчонка хорошо запомнила дорогу. Кроме того, если они в спешке убегали от русских, они могли сбиться с дороги.
— Дайте прикурить, — ко мне подошёл Манн и, заметив, что я всё ещё сжимаю военную карточку Фридхельма, понимающе кивнул. — Товарищ?
— Брат, — я тоже полез за сигаретами. — Три дня назад попал в плен, а теперь я даже не знаю, где он.
— Может и удалось сбежать в такой неразберихе, — задумчиво ответил он. — Знаете, среди всего этого хаоса, когда порой кажется, что Бог оставил нас, всё-таки случаются чудеса.
Да уж, я сейчас как никогда нуждаюсь в чуде, но, увы, слишком хорошо знаю, что если вовремя не прийти на помощь, может случиться непоправимое. Сидеть сложа руки и ждать могут женщины, и то не все. А я привык действовать. Файгль приказал возвращаться, но что мешает мне отправить парней и немного задержаться? Эрин бы уже, конечно, съязвила по этому поводу, и вынужден признаться, что хотя ратую за безупречное соблюдение Устава, рано или поздно возникнет ситуация, когда без нарушения не обойтись. Иначе будешь чувствовать себя мерзавцем и предателем.
— Парни, возвращайтесь.
Никто из них не задал ни одного вопроса, но он читался в их глазах: «А как же Фридхельм и Эрин?» Я останусь и попробую поискать их в лесу, а что отвечать Файглю, придумаю потом. В конце концов, я не дезертировал с поля боя, пусть входит в моё положение.
— Мы с вами, герр обер-лейтенант, — меня догнал Кох.
— Разрешите остаться, — поддержал его Каспер. — Вместе мы быстрее найдём их.
— Парни, спасибо, но это излишне, — как командир я не могу отдавать им сейчас такого приказа. — Тем более я не уверен, что они действительно сбежали.
— Вы сомневаетесь, что Рени увела его? — хмыкнул Кребс.
— Вот только, скорее всего, они как всегда встряли в какое-нибудь дерьмо, — поморщился Шнайдер. Помню, на учениях наш фельдфебель часто говорил, что самая крепкая и в то же время недолговечная дружба случается на фронте. Я сам учил их, что мы — одна семья и в любой момент должны прикрыть спину товарища.
Я прищурился. Впереди огромная масса деревьев, причудливо облепленных снегом. Сколько возможно продержаться там, учитывая русский мороз? Я вспомнил, как Фридхельм маленький вечно терял перчатки, когда мы гуляли в парке. Даже смешно вспоминать, что тогда нам казалось, что мы промёрзли до костей. Беспринципность Эрин в том, что она пойдёт до конца, защищая то, что ей дорого. Так может и мне пора нарушить свои
