Самый лучший пионер: Том второй - Павел Смолин
— Мы же не городские сумасшедшие, товарищ сержант, — опередил я ее и показал корочки. — Не знаю почему, но мои читатели и слушатели решили, что с проблемами нужно писать мне. Там три четверти, — кивнул на мешки. — О ваших коллегах из регионов. Кому сгрузить, чтобы утолить жажду народа в справедливости?
— Тут девять из десяти — личные обиды, — кивнул на мешки сержант и попросил. — Автограф дашь?
— И я это прекрасно понимаю, — кивнул я. — Но одна десятая — это уже слишком много, чтобы закрывать глаза. Автографы давать мне нравится, я пока не избалованный! — по порядку ответил я. — Мы можем сразу к Анатолию Ивановичу Волкову пойти — он просил забегать, если что, но понимаю, что у него дела гораздо важнее есть, чем первичная фильтрация сигналов с мест, — легкий шантаж не помешал мне подписать потрепанную «Юность» с «Зорями».
— Это правильно, у него другие задачи, — горячо закивал сержант. — Присядьте, пожалуйста, сейчас за вами придут, — указал он на скамейку и снял трубку стоящего на столе телефона.
— Я чувствую себя бесполезной, — тихонько поделилась ощущениями мама.
— У меня хорошо получается общаться с функционерами всех уровней, — пожал плечами я. — А у тебя хорошо получается все остальное, поэтому не надо переживать.
— И что же у меня получается? — захотела комплиментов родительница.
Чисто спинным мозгом выдал пятиминутный спич о том, как мне с ней повезло. Все, хандры как не бывало! Из коридора выглянул целый майор лет сорока, усатый, черноволосый и голубоглазый.
— Здравствуйте. Это у вас сигналы? — безошибочно (потому что кроме нас в приемной никого нет) направился он к нам.
— Здравствуйте. Мы Ткачёвы, у нас, — ответила решившая принести немного пользы мама.
— Петров, Алексей Савельевич, — представился он, пожав ручку маме и мне. — Пойдемте ко мне в кабинет, чаю попьем и решим, что делать. Давайте помогу.
Он подхватил мешки, и мы пошли на третий этаж под звуковой ряд из майорских похвал моему контенту. Спасибо, да, все еще очень приятно. Портреты Ильичей — в наличии, равно как и портрет Щелокова. Советская форма Красного угла, так сказать. Впрочем, святейший лик у нас вообще вешать любят, а потом эти же люди рассказывают нам про культ личности. А кто его выстроил, мать вашу?!
Сели за стол, интендант в чине лейтенанта выдал нам чашки, поставил на стол тарелки с сушками и карамельками и откланялся.
— Не знаю, почему так, Алексей Савельевич, — решил я не «майоркать». — Но читатели и слушатели решили, что я могу помочь им с их проблемами. Но я не против — как пионер, я просто обязан помогать гражданам родной страны. Полагаю, что в некоторых местах кумовство и блат достигли таких высот, что народ просто не знает, у кого просить помощи. Сам я должными полномочиями не обладаю, поэтому решил прийти к вам — у меня к Московской милиции доверия больше, чем к региональной, уж простите.
— Хорошо, — выслушав, кивнул майор. — Письмами мы займемся обязательно, на этот счет можешь не переживать.
— Спасибо большое! — поблагодарил я. — А можно мне какой-нибудь номер телефонный, чтобы я мог время от времени звонить и узнавать, как идут дела — люди же будут ответов ждать, а написать «отнес письма в милицию, дальше не мое дело» мне совесть не позволит.
Товарищ майор посмурнел — теперь в мусорку это все не выкинешь, придется работать. И ведь придется — я же не хрен с горы, а двойной член с неземной репутацией, о которого успешно «убилась» пара нечистых на руку ментов, значит со мной жизненно и карьерно необходимо дружить изо всех сил.
— Хорошо, — решил он, взял со стола чистый листочек и написал на нем номер. — Это помощника моего, Антоном Сергеевичем Цекало зовут.
Хе, Цекало! Просто совпадение, очевидно.
— Спасибо больше, Алексей Савельевич! — снова поблагодарил я, приняв ценный номер. — Обещаю не злоупотреблять, но к концу недели позвоню, можно?
— К концу недели что-нибудь уже станет известно, — одобрил майор и улыбнулся. — А мы тебя с самого утра ждем — на «Маяке» передачу слушали.
— Мы всей семьей тоже слушали, — кивнул я. — Даже вырезать ничего не стали, а я думал пожалеют эфирного времени.
— Такое вырезать никак нельзя, — проявил гражданскую сознательность майор. — Мне теперь коллеги бутылку конька должны — говорили, не придешь! — не удержавшись, похвастался верой в меня.
— Слово надо держать, — пожал я плечами. — Мы пойдем тогда? Нас в машине девочка ждет, можно я ее угощу? — указал на миску с карамельками.
— Да все забирай, — щедро одарил сладкоежку добрый милиционер.
Попрощались, майор лично проводил нас до выхода, и мы поехали на Лубянку — ее адрес мама знает. А кто нет?
— Может все-таки и этот милиции отдашь? — снова попросила мама.
— Никто не знает, — невнятно (потому что Таня) ответил я про деда Юру. — Ты же видела, какая там грязь — цеха подпольные, покрытие изнасилований, взяточничество, строительство дач из выделенных на ремонт ДК материалов, мошенничество… Извини, но, судя по тому, насколько офигенно себя чувствует советский черный рынок, БХСС мышей не ловит совсем. А это — прямая угроза государственной безопасности, значит и идти с этим всем нужно в Комитет!
— И ведь не поспоришь, — вздохнула мама. — Вот как так — тишь да гладь, а приглядишься… — горько вздохнула.
Почти тридцать лет кушаешь теле— и газетный позитив, а тут раз, и такая куча мрачняка. Обидно маме за державу. И мне обидно!
— В нашем омуте черти топятся! — процитировал я. — Ерунда, просто все боятся высунуться, а власть, если не поднимать шум, заочно считает, что все в порядке. Теряется связь с народом, преданность идее подменяется набором привычных, выхолощенных ритуалов. Раз уж я здесь, придется это чинить! И сейчас мы делаем маленький, но важный первый шаг, создавая самый настоящий прецедент. Поможем десятку людей — и пойдет «сарафанное радио»: «если написать Сереже Ткачеву, он поможет». А дальше они сами масштабируют этот тезис на остальных писателей и композиторов. Видела лица у милиционеров? Да они такую фигню первый раз за все время службы увидели! Ой не думаю я, что пишут одному
