Александр Афанасьев - Наступление. Часть 1
Кстати, оттуда, с позиции на него могут просто сбросить гранату. И если им повезет, если метателя гранаты не снимет снайпер, то граната может упасть прямо ему на темечко.
Ну и хрен с ним. Хоть отдохну…
Слезящимися от ветра и недосыпа глазами осатаневший прапорщик посмотрел на часы — четырнадцать часов, восемнадцать минут. Время еще есть. С этой мыслью он достал пачку патронов, распотрошил ее и, отогрев во рту пальцы начал снаряжать расстрелянные магазины к своему РПК. Он сам не знал, зачем он это делает — просто впереди могло быть всякое, и магазины лучше держать снаряженными. Черт знает, когда еще возможность выпадет…
Их рота, от которой он оторвался в ходе своего рискованного броска вверх по склону под градом пуль метров на пятьдесят — сейчас залегла на каменной, продуваемой всеми ветрами осыпи, остановленная точным пулеметным огнем из гнезда, с господствующей высоты. Там было построено что-то типа позиции, защищенной камнями, с проделанными бойницами для стрельбы. Хуже всего было то, что позиция эта прилепилась к горному склону, и была защищена от минометного обстрела нависающим над ней скальным карнизом — одна мина уже попала прямиком в этот карниз, но обрушить его не смогла. Не дал ничего и двухчасовой снайперский обстрел — только один из снайперов, сержант Нефедов заявил, что он возможно в кого-то и попал. А вот духам во время этого обстрела удалось записать в свой актив лейтенанта Татарских — пуля БУРа, возможно с оптическим прицелом развалила голову лейтенанта пополам, стоило ему чуть высунуться из-за своего укрытия и попытаться воспользоваться биноклем. Командование принял на себя старший прапорщик Биденко, он предложил единственный разумный выход в такой ситуации — подобраться поближе и забросать гранатами. Но поднявшаяся в атаку рота была остановлена пулеметным огнем, потеряв еще одного двухсотым и четверых — трехсотыми. Только Ткачу удалось проскочить под пулями дальше, чем остальным — но на дальность броска гранаты он так и не вышел. Для того, чтобы забросать укрепление гранатами — ему надо пройти еще метров семьдесят, а это, плод огнем как минимум двух пулеметов, и одного снайпера — нереально.
Пуля щелкнула по валуну, потом еще одна. Духи пристреливаются. А вот это уже похуже — граната! Граната грохнула выше, валун задерживал направленные в него осколки — но его осыпало камнями. Если он не прорвется вперед, прорвется под пулями — рано или поздно они либо сбросят-таки на него гранату, либо — ударят по валуну из РПГ, и будут бить, пока валун не сдвинется и не раздавит его. Мало ли, как он держится — может, на соплях?
Надо было что-то делать, прямо сейчас.
Под пулями…
В стрелков не попадешь — малы амбразуры. Ему не дадут лежать и выцеливать их через эти амбразуры — при такой попытке его порвет снайпер.
Под пулями. Под ливнем пуль.
Он должен поразить стрелков.
Снова визгнул рикошет, противно визгнул, как стеклом по стеклу, до души проняло.
И тут он понял — рикошеты!
Если рикошеты опасны для него — они опасны и дли них тоже!
С этой мыслью прапорщик, высунулся из-за валуна и начал стрелять по скальному балкону, нависающему над позицией пулеметчика, выбивая искры из бурого прочного камня — раз, другой третий. Должен же он заткнуться тот проклятый пулемет…
И он замолчал.
— Ура… — заорали сзади.
Прапорщик не успел даже сориентироваться. Молодежь, новый призыв, пороху не нюхали…
— Стоять!
Было уже поздно — один пацан — белобрысый, длинный, из Прибалтики родом вдруг как бы споткнулся, из земли, из каменной осыпи брызнуло красным — и пацан, он даже не вспомнил потом его имени, свалился на камни, окропляя их кровью и размахивая беспомощно руками.
Уже без ноги. ПМН[63]. Помяни мою ногу…
Саперам понадобилось минут десять, чтобы пробить проход, к этому времени пацану уже обмотали культю, обдолбили его промедолом, и чувствовал он себя сносно, даже пытался встать. Отправлять вниз его не стали — духи могли быть и за спиной, чтобы защитить одного раненого, надо было бы привлекать полроты. Потом снимут медицинским вертолетом.
Наверху один из душков был еще жив, когда они поднялись, пацаны, поднявшиеся в «гнездо» первыми выместили на нем всю злость, добили прикладами и штыками, выместили на нем всю злость, весь страх перед высотой. Досталось и мертвым — покуражившись, их выкинули из гнезда, чтобы не воняли. У бруствера стоял пулемет — наш СПГМ[64], времен войны, которые мы вначале кампании тысячами доставали со складов длительного хранения и передавали афганской армии. Теперь это все стреляло в нас. Добычей десантников стали также китайский АКМ, из которого моментально выгребли все патроны[65] и китайский же РПК.
Прапорщик Ткач как доложили о захвате высоты, отошел в сторону, сел, прислонился спиной к большому валуну. Есть уже не хотелось, ничего не хотелось. Только тупо и нудно сверлило в висках, болела голова.
Перелом в бою за перевал Сатыкандав обеспечили именно десантники, совместно с батальоном афганских коммандос. Под огнем пулеметов и минометов они прорвались на хребет и открыли огонь по видимым огневым точкам душманов, обеспечивая выход на хребет и других подразделений. Вызвав артиллерийский огонь, они не допустили подхода к боевикам подкреплений, в то же время майор Петров, командовавший на этом направлении десантниками, совершил маневр и ударил противнику во фланг и в тыл. Не ожидавшие этого душманы окончательно дрогнули и отступили с перевала. При этом, значительное количество вооружения, боеприпасов, продовольствия были брошены прямо на перевале, на огневых позициях, занятых десантниками. Так закончился первый этап операции Магистраль.
И те кто здесь воевал, не знали, что происходит в Москве — да и не хотели знать, если честно. Ведь воевали они не за Москву, воевали — за родину.
Девятая рота
Операция Магистраль
Афганистан, перевал Сатыкандав
07 января 1988 года, 15.30
Когда ты слышишь, что летит снаряд — хочется одного — исчезнуть. Раствориться, слиться с землей, пропасть. Нарастающий свист рвет душу, и когда наконец происходит долгожданный разрыв— ты вздыхаешь с облегчением — пронесло. Пока — пронесло, на смену разорвавшемуся уже летит следующий. Говорят, что свой снаряд, как и свою пулю не слышишь. Неправда — слышишь, и еще как. Пулю и в самом деле часто не слышишь, потому что пуля летит на сверхзвуке и сначала прилетает она, а потом уже и звук выстрела. Если ты услышал пулю — значит, ты еще жив, значит она не попала в тебя. А снаряд…
Прошляпили…
Бум-бум-бум-бум!
Четыре разрыва сливаются почти в унисон — духи запускают по четыре ракеты враз. Это пусковая установка такая — она полусамодельная, ракеты запускаются со сваренной в Пакистане станины при помощи автомобильного аккумулятора. Наши ракеты, от БМ-21 Град, других взять неоткуда. Их у духов— полно, в каждом втором тайнике есть. Откуда? От партнеров … понятно откуда, что мы передаем — половина сразу у духов оказывается. Вот такие партнеры…
Собственно говоря — никто ничего хорошего от этой высадки и не ждал. Их высадили недалеко от границы Пакистана и Афганистана — в их задачу входило занять стратегически важную высоту, откуда окружающая местность просматривалась на километры. Они должны были и не допустить как подхода подкреплений к боевикам — так и прорыва крупных сил боевиков в Пакистан. Их было тридцать девять человек — знаменитая девятая рота триста сорок пятого парашютно-десантного, под командованием заместителя командира роты, старшего лейтенанта Сергея Борисовича Ткачева. Конечно, сидели в этом районе они не одни, были у них соседи, да и без поддержки не оставили, да и высота господствующая… но все равно рассчитывать, что тридцать девять человек задержат все основное ядро моджахедов, если те пойдут на прорыв — а это до двух тысяч активных штыков — было смешно. Но — надо…
Они успели оседлать высоту — до нее пришлось идти несколько километров по снегу, под безжалостным, секущим лицо ветром, когда сорвались переговоры о сдаче. Духов хотели просто выпустить из провинции, дать им коридор и доставить таки в проклятый Хост продовольствие. Ради этого советской госбезопасности удалось дискредитировать Хаккани — его вызвали в Пакистан по подозрению в предательстве. Действие это произвело обратно — если кто до этого и думал сдаться — сейчас все отчетливо понимали, что ждет их в Пакистане, сдавшихся. И готовы были — стоять до конца.
До сегодняшнего дня было относительно тихо, они успели окопаться, выставить пулеметные точки и наладить нехитрый солдатский быт — в норах, в землянках, на пронизывающем ветру, с снегу. Несколько минометных мин в день, которые залетали в их епархию — не считались даже за обстрел. В основном снаряды летели над головами, как наши, так и их — каждый в свою сторону. А вот сейчас — как прорвало чертей…
