Александр Афанасьев - Наступление. Часть 1
Три года службы прошли довольно быстро, он служил в третьем корпусе и не раз ходил на боевые операции. С самого начала его амер — в звании капитана — разъяснил ему, что вперед рваться не следует, и усердствовать — тоже не следует. Шурави эту войну затеяли — вот пусть сами и воюют. Надо просто делать вид, что воюешь, а чуть что — просить помощи у шурави и они обязательно помогут. Сангару было стыдно, потому что он был пуштуном, был воином Джадран и происходил из рода мизи, из славного рода, давшего Афганистану немало добрых воинов, как и все племя. Но капитан был старше, и капитан был его начальником, амером, его следовало слушаться. Тем не менее — Сангар со своим расчетом воевал хорошо, и один раз на операции точным огнем с предельной дальности уничтожил две пулеметные точки моджахедов. За это большой амер-шурави после боя вызвал его из строя, пожал руку и подарил часы, которые в Афганистане были большой ценностью и были далеко не у каждого. Говорили, что Сангару дадут еще медаль, или даже орден — но почему то не дали.
А потом Сангар, отслужив, вернулся в родной кишлак. Работы там естественно не было — какая работа в кишлаке, многие жители посматривали на него косо, а женщины обижали его жену, потому что он служил на шурави, а у этих женщин мужья воевали, а многие — погибли, воюя в рядах муджахеддинов за ислам.
Пришли к нему довольно скоро, нет, не ночью — белым днем возле его дома остановилась машина и трое мужчин вошли в его дом. Он знал, кто это такие и откуда пришли — но они были гостями, и он не мог не пустить их в свой дом, а еще они пришли без оружия и не сделали ничего дурного. В доме, когда они сели за скудный достархан и выпили чая, один из мужчин — в черной чалме[58], с длинной черной бородой и белыми, бешеными глазами неспешно достал толстую пачку денег и бросил ее перед Сангаром. Он сказал, что братья наслышаны о том, как он воевал а стороне шурави — но все они братья, и они не держат на него зла. Просто если он три года отслужил в народной армии — значит надо чтобы он три года отслужил в армии муджахеддинов, воинов Аллаха. Тем более, что у них есть крупнокалиберные дэшэка[59], но мало братьев, умеющих обращаться с ними и тем более чинить их. Ели он согласится — то уважаемая Марьям-ханум (тут гость допустил бестактность, по пуштунскому кодексу чести Пуштун-Валлай ему вообще следовало делать вид, что кроме Сангара в доме никто не живет) может отправиться в Пакистан, где братья найдут ей работу, и помогут положить деньги в банк для сохранности, или вложить в дело, чтобы они давали рост. А он сам будет получать… для начала восемь тысяч афганей в месяц. Это не считая того, что находится в этой пачке, это так подъемные. Ну и… за каждый сбитый вертолет к примеру пятьдесят тысяч афгани которые в расчете делятся между всеми. Самолет — семьдесят тысяч. Бронетранспортер — двадцать тысяч. Автомашина — десять.
Вот таки и воевали.
Подумал — подумал Сангар и… согласился. А что было делать. Работы — нет что здесь что в городе. Если отказаться — вырежут всю семью, ни это могут, для тех кто приходит по ночам — нет ничего святого. Он в тот момент как-то некстати вспомнил своего капитана — тот говорил, что стрелять по единоверцам грех. Вот тебе и грех…
Ну и… согласился, конечно. Спросил — где бумага, чтобы подписать, потому что в армии он привык расписываться, когда выдают деньги — а бородатый рассмеялся гортанным, клекочущим смехом, и сказал, что слова мужчины достаточно, а Аллах не любит нарушителей клятв.
Так Сангар стал командующим сектором, в первый же день ему приставили молчаливого пехлевана, то ли защищать, то ли убить если он решит изменить джихаду, и дали под начало двадцать пацанов, пришедших из Пакистана, совсем еще бачей. Один был больной и он отправил его лечиться, прикинув, что в случае чего встанет за пулемет сам. А пехлеван будет подавать патроны — должен же он что-то делать, а то молчит… даже имени не назвал.
В первый же день он провел смотр технической части и навыков личного состава. То и другое заставило его вспомнить слова, которые говорили шурави-мушаверы, когда были чем-то недовольны, он не знал, что они означают — но запомнить запомнил. Пулеметов у него было пять, все — Тип-59, китайские ДШК, из них новый только один. Еще один … из него пытались стрелять, но не получалось, Сангар произведя неполную разборку, понял, что перед стрельбой соплеменники даже не удалили консервационную смазку, отчего пулемет то и дело спотыкался. Еще на одном ДШК нерадивый расчет стрелял длинными очередями и наглухо запорол ствол. Короче говоря — матчасть отдельного батальона ПВО моджахедов была далеко не в полном порядке.
Не лучше дело было и с личным составом. Из девятнадцати подчиненных — только семеро хоть как-то знали матчасть пулемета, оказалось, что в Пакистане считали, что вторым и последующим номерам расчета знать матчасть вовсе не обязательно. Проведя контрольные стрельбы, Сангар нашел только двоих, которые хоть что-то смыслили в искусстве стрельбы из крупнокалиберного пулемета с упреждением по воздушным целям, о таблицах поправок же не слышал ни один. Остальные же искреннее считали, что чем больше пуль в минуту они выпустят, тем вернее собьют проклятую летающую шайтан-арбу.
Времени у них было немного, и Сангар понимал это. В сущности, ему не нравилось то, что происходило — моджахеды сразу двумя фронтами заблокировали город Хост, установили позиционный район ПВО на трассе подлета самолетов из Кабула, окопались по обе стороны идущей через перевал дороги и объявили блокаду Хоста. Полной блокады, конечно добиться не удалось — лихие летчики — шурави несмотря на постоянные обстрелы делали свое дело, приземлялись в Хосте и поднимались с постоянно обстреливаемого аэродрома в воздух — но и то что удалось сделать ставило город и провинцию на грань голодной смерти. Целый город не насытишь тем, что привозят самолеты, да кроме того нужна не только еда, нужны боеприпасы и многое другое, чтобы держаться. Лично он, Сангар — доведись кому спросить его мнения о происходящем — сказал бы, что надо оставить в покое шурави, и пусть они уходят, тем более что они уже объявили об этом. Не следует дразнить тигра, даже если он ранен, даже если тебе удалось пустить ему кровь — раненый тигр все равно остается тигром. Но мнения Сангара по политическим вопросам никто не спрашивал — его дальнего родственника моулави Хаккани интересовала только эффективная оборона района от воздушных атак, и только по этому вопросу он и его люди готовы были слушать Сангара. Поэтому он просто делал свою работу, добросовестно, как его научили шурави. На сегодняшний день кое-чего ему удалось добиться — два наиболее изношенных пулемета у него забрали, а взамен прислали два новых, один — слава Аллаху — советский, второй — почему то румынский, но уж по всякому лучше китайского барахла. Удалось ему подтянуть и знание матчасти, а так же — под страхом репрессий — исключить из рациона зенитчиков вечерний косяк с коноплей и заставить их учить поправки.
Сангар и сам не знал — зачем он сегодня ночью поехал на позиции. Время еще было — агентура донесла, что наступление начнется не ранее первого декабря и какое-то время можно провести в собственном, опустевшем без жены доме, поспать в нормальных условиях, а не в промерзшем, продуваемом ветром, сыром блиндаже. Однако Сангар, разделив со своим пехлеваном вечернюю трапезу вдруг приказал вести его на позиции. Пехлеван удивился — но пока что слово амера было для него законом, и он вышел из теплого, гостеприимного дома, чтобы завести мотоцикл.
Прибыв на позиции — Сангар обнаружил, что часовые несут службу не пойми как, вместо того, чтобы вести наблюдение, оставаясь при этом невидимыми — они разожгли небольшой костерок и посадили свое ночное зрение. Сангар вставил им по первое число, он знал новую тактику атаки укрепленных районов, разработанную шурави — передовые группы спецназа выдвигаются не на вертолетах — а по земле, имея заданием по возможности тихо нейтрализовать один или н6есколькоо секторов ПВО обреченной базы. Затем, как только ПВО будет уничтожена или ослаблена — к базе прорываются уже основные силы, нанося бомбовые удары и высаживая десант. Сангар защитил свои позиции как мог — минами, брошенной колючкой, танками из-под тушенки с камешками внутри, которые гремели, если ночью их потревожить. Да и позиции его расположены так, что перед ними обрыв, чтобы добраться до него — надо подниматься метров пятьдесят по отвесной стене. Дав нагоняя нерадивым подчиненным, Сангар устроился спать в блиндаже…
Растолкал его через час его подчиненный, с дрожью в голосе сообщив, что они слышат в воздухе шум моторов самолета. Единственным средством ВНОС[60] в позиционном районе ПВО были глаза и уши моджахедов — поэтому Сангар поверил ему и выскочил из бункера, побежал по траншее. Следом за ним молча, сопя бежал верный пехлеван.
