Казачий адмирал (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

— Первым делом фигуру соорудите, — посоветовал мне походный атаман.

Фигура — это сооружение из бочек без дна, наполненных соломой и связанных, чтобы не развалилось. Бочки поджигали, сообщая о приближении врага. То есть, это был сигнальный костер, только быстрее разгорающийся и дальше видимый. Такие фигуры стоят по всей границе Войска Запорожского, через каждые пятнадцать-двадцать километров, возле редута — жилого помещения для несущих караульную службу бекетов, как называли конные разъезды. Каждую чайку охраняли по одному опытному казаку и два джуры. Под моим командованием оказалось почти полсотни первых и сотня вторых. Несмотря на то, что они получати равную долю добычи, оставление в карауле считалось жутким невезением. Никого ведь не убьешь и не изнасилуешь. Если бы не утешение в виде добычи, то получилось бы, что зря в походе участвовали.

Я отправил половину джур с отрядом, который пошел вглубь метрика, чтобы из первой же деревни привезли бочки для фигуры, а сам на лодке сплавал на тартану за оружием и прочими вещами, необходимыми для ночевок на берегу. Тартана одна стояла на якоре неподалеку от берега. Меня не расстроило, что вынужден охранять наши суда. В последнее время стало неинтересно грабить, насиловать и убивать. Старею, наверное. По моим подсчетам, вторую сотню лет добиваю. Впрочем, оказываясь снова в молодом теле, начинал поступать легкомысленнее. Молодость определяла сознание.

Лагерь разбили рядом с ручьем, впадавшим в море. По берегам его росли две ивы и много кустарника. Деревья сразу срубили на дрова, а из лозы казаки от скуки начали плести корзины. Сосед мой в деревне в Тверской области плел их точно так же. В эти корзины складывали съестные припасы, которые привозили нам вместе с награбленным добром. Арбы, запряженные волами, были нагружены всякой всячиной, порой дешевой. Скорее всего, молодые воины из жадности хватают все, что под руку попадется. Старые знают, что на берегу проведут ревизию и погрузят на суда только ценное. Остальное обычно поджигают перед самым отплытием, чтобы не дай бог не вернулось к хозяевам, а то обидно будет. На холме соорудили фигуру из бочек в пять ярусов, заполнив их прошлогодней пшеничной соломой. Меня все еще удивляет, что турки, а большая часть крестьян здесь этнические турки, выращивают зерновые. Наверное, потому, что привык к туркам-кочевникам. Турок семнадцатого века кочует на арбе от дома до поля и обратно.

Османская империя разделена на провинции — эйялеты, во главе которых стоят бейлербеи — административная и военная власть в одном лице. Эйялеты в свою очередь подразделяются на санджаки, управляемые санджакбеями, а те на феоды: заяметы. приносящие до десяти тысяч серебряных акче годового дохода, и тимары — до двадцати тысяч. Эйялеты бывают от нескольких сот феодов до нескольких тысяч. Соответственно, и бейлербеи бывают высшего сорта и не очень. Все земли империи делятся на государственные, церковные (или мечетные?!) и частные. Последних, как ни странно, меньше всего. Всё потому, что турецкие феодалы пока не прибрали феоды к своим рукам, как это сделали рыцари в Европе. Они получают феоды на время службы султану и обязаны выставлять по его требованию всадников, в зависимости от получаемого дохода. Вторая часть государственных земель содержит двор султана, а третья, вместе с налогами и сборами, — оплачивает остальные государственные расходы, в том числе содержание янычар. Как мне рассказали, в последнее время государственные земли все чаще отдаются на откуп. Угадайте, кому и к каким последствиям это приводит? Несмотря на то, что здешние откупщики гнобят врагов казаков, последние убивают их в первую очередь. Если турка еще могут пожалеть, особенно крестьянина, то ашкенази и здесь рубят на мелкие куски. За всё хорошее.

Турецкая армия считается сейчас самой сильной в Европе, а значит, и в мире. Поражение в морском сражении под Лепанто не пошатнуло этот статус. Османская империя в первую очередь сильна сухопутной армией, основу которой составляют янычары. Это регулярные войска. Насильно набирают мальчиков из подвластных, не мусульманских народов или захваченных в рабство и, обратив в свою веру, выращивают из них стойких и преданных лично султану воинов. Некоторые делают головокружительную карьеру, сражаясь, в том числе, и со своими забытыми родственниками.

Турецкие галеры появились к концу третьего дня. Это были семь кадирг. На флагманской бунчук с тремя хвостами — военачальник второго ранга, типа бейлербея — правителя эйялета. Галеры с расстояния около мили разрядили пушки в вытянутые на берег чайки, повредив всего две, после чего отошли мористее и легли в дрейф. Атаковать нас на берегу не решились, хотя видели, что чайки охраняет небольшой отряд. Наверное, догадались по догорающей фигуре на холме, что подмога будет скоро. И не ошиблись. Два отряда пришли примерно через час после обстрела, а третий, ходивший в сторону Стамбула, подтянулся в сумерках и сообщил, что по пятам идет большой отряд янычар, тысяч пять, не меньше. Сразу стало понятно, почему галеры не стали нас атаковать на берегу. Подождут, когда янычары выгонят нас в море, и там расстреляют из пушек.

Казаки опять сели в круг на берегу моря. Было уже темно, лица не видны, опознавали по голосам.

— Что будем делать, товарищи — пробиваться по суше или морем? — как заведено, первым заговорил кошевой атаман Василий Стрелковский.

— Если по суше, то придется бросить добычу и выступить прямо сейчас, — произнес хриплый голос, обладателя которого я не смог опознать. — И наверняка нам впереди дорогу уже перекрыли.

Повисла продолжительная пауза. Молчали и окружавшие нас казаки, никто даже не кашлял, не шмыгал носом и не сопел. Тишину нарушал лишь легкий шум прибоя, и мне показалось, что слышу, как скрипят нерасхоженные извилины в черепах моих соратников. На суше им умирать легче, но на море есть шанс кому-нибудь прорваться и добычу сберечь.

— А почему бы нам не попробовать уйти ночью морем? — задал я вопрос.

— Ночью мы потеряем друг друга, и днем нас по очереди перебьют, — ответил кошевой атаман. — Вместе мы хоть какой-то отпор сможем дать.

— Не потеряетесь, — заверил я. — Повешу на корме фонарь, будете все на него держать. Лишь бы в темноте не цеплялись веслами.

— Турки тоже увидят фонарь, — заметил обладатель хриплого голоса.

— А мы на них первыми нападем, — предложил я. — Я взял пеленг на то место, где они дрейфуют. Ночью турки друг другу не помощники. Уничтожим, сколько сможем. Всё днем легче будет, — и добавил самый весомый аргумент: — Да и добычу не надо бросать.

Идти по суше я не хотел. На тартане я уж точно убегу. Ей не так страшны ядра, как чайкам, которые обычно разваливаются от первого же. Тартане опасны только дырки ниже ватерлинии, да и те я научил своих матросов заделывать специально изготовленными, деревянными чопами и войлочно-брезентовыми пластырями.

Подозреваю, что последний мой аргумент и сработал. Сразу заговорили несколько человек, и все предложили попробовать мой вариант. Не получится на море — причалим к берегу и дадим бой.

Глава 25

В течение дня ветер слабел, а ночью стал не сильнее одного балла, когда трудно определить направление. Скорее всего, готовится поменяться к утру. Волны тоже начали снижаться. Небольшая зыбь шла от северо-востока, нам в левый борт. Тартана лениво покачивалась. Крен был маленький. Шли на веслах, стараясь не сильно шуметь. Юнга еле слышно отбивал такт гребцам, стуча по барабану колотушками, обмотанными тряпками. На корме тартаны установлен масляный фонарь. Сейчас он светит так, чтобы огонь был виден только идущим за нами. Я пытался объяснить рулевым тех чаек, на которых были компасы, как по нему выйти на предполагаемое место нахождения турецких галер. Днем у них держать курс по компасу получается хорошо, а вот ночью, при слабой подсветке, спасовали. Пришлось мне вести их в атаку. На тартане усиленная абордажная группа под командованием сотника Безухого. Он сам напросился.