Казачий адмирал (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Замок в форме неправильной трапеции, расположенный на вершине холма, имел четыре угловые башни высотой метров пятнадцать. Были они прямоугольные и четырехъярусные. На верхнем ярусе стояли фальконеты разного калибра, по два на каждую башню. Вход находился в самой короткой стене, западной. На защищающих его башнях фальконеты были восьмифунтовые. Они с двух сторон простреливали подходы к поднятому мосту через сухой ров шириной метра три. Судя по вони, ров заодно выполнял обязанности канализационного стока. Казаки ломанулись в замок, надеясь влететь на плечах удирающего сюда гарнизона, но, встреченные каменными ядрами и потеряв семь человек, сразу отступили, занялись более безопасным и полезным ограблением мирного населения. Я нашел кандыбовцев, захвативших дом богатого турка, в котором остались только малоценное имущество и рабы — две молодые женщины-валашки и старый казак с длинными седыми усами и сухой левой рукой. По уговору, мне полагалась доля в захваченной ими добыче. Впрочем, взяли мы очень мало.

Пока казаки развлекались с валашками, я обошел замок. С восточной стороны склон был круче и куртина длиннее. Здесь, как полагаю, меньше всего ожидали нападение. В одном месте почва и сухая трава отсутствовали, благодаря чему было видно, что холм образован светло-коричневым песчаником — очень мягким камнем. Кстати, из этого камня были построены многие очаковские дома, но резали его где-то в другом месте.

Кошевой атаман поселился в здании богатого купца, двухэтажном, с большим двором и садом, расположенном рядом с городскими воротами, ведущими на берег лимана. В большом зале на первом этаже восседали на помосте на разноцветных подушках отцы-командиры, включая судью Онуфрия Секиру и есаула Игната Вырвиглаза. Первый, постоянно тряся лысой головой, рассказывал, как лихо в молодости он захватил в этих водах две галеры, которые шли с товарами из Каффы. Второй, покусывая кончик левого уса, слушал невнимательно, скорее всего, знал эту историю не хуже рассказчика. Командиры пили вино, которое им наливал из темно-зеленого стеклянного кувшина в почти прозрачные бокалы емкостью грамм на двести пятьдесят мальчишка с улыбчивым сметливым лицом и неопределенной национальности. Своим поведением он напоминал мне французских официантов из двадцать первого века, которые добросовестно лебезят ровно на сумму предполагаемых чаевых и устраивают скандал, если не доплатишь хотя бы цент за их старания, а если переплатишь, провожают и облизывают до входной двери ресторана, но ни на шаг дальше.

Петр Сагайдачный, судя по скуке на физиономии, тоже не впервой слушал эту байку и, увидев меня, перебил рассказчика на полуслове:

— Присаживайся, Боярин.

У казаков чинопочитание пока не в моде. Каждый может зайти к атаману и сесть за стол, если есть свободное место. Сагайдачный с этим борется, как и с пьянством и недисциплинированностью, но результат по всем трем проблемам примерно одинаковый — еле заметный

— Говорят, ты и сегодня хорошо стрелял! — похвалил меня кошевой атаман, когда я занимал свободную темно-синюю подушку, лежавшую напротив судьи. Подозреваю, что похвала была произнесена, чтобы не дать Онуфрию Секире продолжить рассказ. — Поучил бы нашу молодежь стрелять.

Мальчишка сразу поставил передо мной бокал из прозрачного стекла и наполнил его белым вином.

— Они и так хорошо стреляют, а я метче, благодаря нарезке ствола, — проявил я скромность, после чего отпил вина, довольно паршивенького, и упредил следующий вопрос: — Сделали ствол в Роттердаме за большие деньги, как и колесцовый замок.

— Умеют франки делать оружие, — авторитетно заявил Игнат Вырвиглаз, оставив в покое левый ус.

Поскольку травиться плохим вином и слушать байки Онуфрия Сокиры у меня не было желания, сразу перешел к делу:

— Замок будем брать или как?

— Да надо бы, — ответил кошевой атаман. — Только людей терять не охота.

Так понимаю, он бы с удовольствием взял замок, но казаки дали понять, что погибать за мизерную (если поделить на всех) добычу не желают.

— А потерять несколько бочек пороха не жалко? — поинтересовался я.

— Если ты знаешь, как их использовать с толком, — сказал Петр Сагайдачный. — А то у нас были мастера, да все при осаде Аккерманна в подкопе при закладке пороха остались.

— Попробую не остаться, — произнес я. — Прикажи, пусть соберут людей для изготовления щитов и рытья подкопа, где укажу.

Бригада из местных жителей, вооруженных топорами, пилами, кирками, ломами и лопатами сначала построила защитный навес впритык к холму и с наклоненной от него крышей, чтобы скинутые со стен камни или выстрелянные ядра рикошетили, после чего принялись пробивать штольню, уходящую вверх, под замок. Так она будет длиннее, зато помешать нам труднее. Делали ее такой ширины, чтобы можно было пройти с бочонком пороха, и высотой в рост выше среднего казака на замах кирки. Без креплений, потому что песчаник достаточно крепок, не должен просесть. В штольне работали при свете масляных светильников. Один шахтер откалывал камень, второй лопатой нагружал в корзину, третий вытаскивал наружу. Работали круглосуточно. У меня было шесть бригад, которые менял в забое через час, чтобы производительность была выше, но все равно выходили оттуда очумевшими, особенно, когда углубились метров на двадцать и начали вырубать боковую камеру. Не привыкли они работать в темноте и в узком и низком пространстве. Я провел детство в подвале под домом, большом, с разветвленными ходами, поэтому не боюсь темноты, замкнутого пространства, узких проходов и лазов. Мы в подвале прятались от разных опасностей, в первую очередь от взрослых, включая родителей. В подвале было несколько мест, где взрослый просто не протиснется. Да и ориентировались мы там лучше, потому что носились по всему подвалу, а не только до своего угольного сарая и обратно. Хотя до сих пор иногда мне снятся кошмары, что с трудом перемещаюсь по узкому лазу, оказываюсь в тупике и понимаю, что ни развернуться, ни выбраться ногами вперед не смогу. Становится так страшно, что просыпаюсь с мокрым от пота лбом.

Через двое с половиной суток была готова камера на десять небольших бочонков пороха. Я не был уверен, что она находится точно под стеной, поэтому зарядил больше пороха, чем по моим подсчетам надо было. С подсчетами тоже не все ясно, потому что никогда раньше ни сам не взрывал песчаник, ни видел, как и сколько для него закладывают другие. Выход из камеры частично засыпали, чтобы увеличить мощность взрыва. Запальный шнур я изготовил сам, пропитав его селитрой. Длиной он был метров пять. Один конец засунул в отрытую бочку с порохом. Делал это в полнейшей темноте, чтобы масляный светильник случайно не воспламенил порох. Хотя могила получилась бы славная. Знал, что гореть шнур будет долго, но, как только поджег его, побежал к выходу из штольни.

Наблюдал за результатом с дистанции метров двести. Рядом со мной стояли кошевой атаман, судья, есаул и несколько куренных атаманов. Позади нас толпились казаки, готовые сразу кинуться на штурм. Защитники замка поняли, что сейчас произойдет, и их словно сдуло с этой куртины, перебрались в угловые башни. Мне показалось, что им не менее интересно, как оно бабахнет. Наверняка многие из них, если не все, никогда не видели, как миной разрушают стену.

Время шло, а взрыва всё не было. Казаки начали переговариваться. Сперва шепотом, точно звуки их голосов могли спугнуть взрыв, потом все громче. Обсуждались два варианта: специально я загубил дело или случайно так получилось? Петр Сагайдачный тоже поглядывал на меня подозрительно.

— Длинным сделал запальный шнур, чтобы не повторить судьбу предшественников, — сказал я в оправдание.

Кошевой атаман кивнул, но подозрительность не исчезла.

И в этот момент рвануло. Земля под ногами качнулась так, что я чуть не вскрикнул от удивления и испуга, а затем прогрохотало так, что у меня еще несколько минут в ушах стоял звон, я ничего не слышал. Собирался держать рот открытым во время взрыва, но ожидание оказалась таким продолжительным, что позабыл об этом. Выше входа в штольню, но, вроде бы, не над камерой, почва вскинулась вверх, намного выше куртины и даже башен. Казалось, коричневые обломки камня выпадают из светло-коричневой пыли, которое зависло на месте, не увеличиваясь и вроде бы не уменьшаясь. Из штольни со скоростью ядер, выстрелянных из пушки, тоже вылетели камни и густое облако светло-коричневой пыли, которая надолго зависла в воздухе. Сквозь эти облака не было видно, что стало с куртиной. Через несколько минут и как-то вдруг, за несколько секунд, пыль осела на взрыхленную почву, которая парила, как горячая пшенная каша. Куртина продолжала стоять, только покрылась паутиной трещин разной ширины и длины. Я уже было решил, что подрыв не удался, когда заметил, что трещины расширяются. В районе штольни верхняя часть куртины начала клониться вперед.