Алексей Кулаков - Великий князь
– Димитрий Иванович, стол накрыт. Сейчас, или чуть погодя?..
Глянув на княжича Скопина-Шуйского, Дмитрий перевёл взгляд на остальную свою свиту, даже и не собирающуюся вечерять без своего повелителя и согласно кивнул – но пройти успел немного, буквально пару-тройку шагов, остановившись от многоголосого звука детских голосов.
– Уходить! Немедля уходить!!! Вы мешать раненым!..
Из второй по счёту палатки высыпала стайка малышни, сопровождаемая и направляемая двумя почти взрослыми девушками – а следом выскочил и сам хозяин лазарета, проводивший осмотр юных дарований. Открыл было рот для негодующего возгласа, увидел царевича и тут же согнулся в почтительном поклоне и попятился обратно в лазарет.
– Ты!..
Одна из девиц, бросив своих подопечных, быстроногой ланью метнулась к ногайским пленникам, лишь в самый последний момент перехваченная царевичевой стражей.
– Это ты!!!
Два крепких, сильных и жилистых воина с заметным трудом скрутили одну вроде как слабую девицу – их мотало и дёргало так, будто они пытались остановить и удержать широкоплечего мужика.
– Так что, может, уже пойдём?
Шикнув на ближника, царевич словно зачарованный продолжил глядеть на юную девушку. Вот она успокоилась, позволив вздеть себя на ноги, дёрнула головой, отбрасывая прочь иссиня-черные пряди волос, искривила губы в улыбке… И вновь рванулась к степнякам. Правда, всё с тем же результатом – её перехватили, скрутили, и после недолгой возни вновь повалили оземь.
– Вот же оглашённая!
Скопин-Шуйский, стоящий рядом с царским первенцем, невольно скользнул взором по округлым бёдрам бешеной девки, слабо прикрытым задравшейся поневой. Оценил их, одобрительно кашлянул и скосил взгляд на царственного ровесника, оценивая его реакцию. Наконец-то государь-наследник начал проявлять мужской интерес! Говорят, царь Иоанн Васильевич девичьей сласти впервые изведал в тринадцать лет – так что пора бы уже и Димитрию Иоанновичу…
– Да угомонись ты!..
Проследив взгляд царственного ровесника, княжич слабо удивился – он бы мог поклясться на чем угодно, что царевич смотрел аккурат на черевное сплетение девицы. И был полностью прав, ибо Дмитрий и в самом деле заворожено следил за тем, как у недавней полонянки зарождается слабенькая искорка средоточия. Вот она засияла чуть-чуть поярче, вспыхнула ещё раз – и начала медленно затухать.
– Может ей руки скрутить?
Моргнув, сереброволосый юноша сбросил наваждение и подошёл ближе, внимательно прислушиваясь к чужой буре чувств. Глянул на того, кто вызывал в девушке столь исступлённо-жаркую ненависть, оценил отсутствие оттенков безнадёжности, попробовал на вкус её твёрдую решимость, приправленную мстительностью и явным умом.
"Хочу!!!".
По лёгкому жесту-повелению детишек увели прочь, а будущую ученицу аккуратно подняли и даже слегка отряхнули, словно невзначай шлепнув по тугой ягодице. Отпустили её руки, но попытавшись дёрнуться вперёд, девица растерянно заморгала: тело странно онемело и напрочь отказывалось слушаться. Новый жест, и к царевичу подвели одного из знатных ногаев.
– Ты ищешь справедливости?
Разом забыв обо всем, недавняя полонянка резко кивнула головой.
– В чем ты обвиняешь этого татя? Можешь говорить.
Правильно истолковав лёгкую заминку, Дмитрий шагнул поближе – и не стал проявлять недовольство, когда искательница правды мало что не уткнулась носом в его висок.
"Старших родичей перебили, младшего брата в полон забрали, саму изнасиловали – и не сломалась!".
Внимательно оглядев нежданный подарок судьбы, и слегка покосившись на её обидчика, которому как раз увязывали спереди руки, царевич тихонечко вздохнул. Про себя.
"Понятно, отчего этот орёл кривоногий самолично испортил столь ценную добычу – наверняка решил пополнить свой гарем строптивой красавицей".
– Этих увести.
Пребывающих во власти ноющей боли степных князей, и их уменьшившееся в числе сопровождение тут же утащили прочь – а оставшийся в одиночестве племянник Табан-мурзы со скрытой тревогой огляделся.
– Судебник гласит: любой разбой карается смертной казнью, из имущества головника возмещается урон претерпевшего татьбу, оставшееся уходит в казну. За покражу скота и иное воровство, связанное с душегубством – тако же.
Сделав паузу, чтобы его слова дошли до всех (в том числе и подтянувшейся на нежданное развлечение свиты), царевич тихо спросил:
– Как твоё крестильное имя, и как звалось твоя деревенька?
– Аглайка…
Едва слышно всхлипнув, юная селянка на удивление твёрдо закончила:
– Гуреевкой все называли.
– Девица Аглая, подтверждаешь ли ты, что сей мурзенок Багаутдинка с подручными татями своими творил душегубство и разбой в деревне Гуреевке?
– Да!
Ухватившись за рукоять боевого ножа на поясе излишне расслабившегося постельничего стража, девушка замерла. И не от того, что её руку тут же перехватили, а сзади к горлу приставили сразу два коротких клинка – просто тело на одно длинное мгновение перестало её слушаться.
– Дайте ей нож. Что ты хотела утворить с ним, дева?
Дёрнувшись, когда странное оцепенение прошло, Аглая сквозь набухающие слезы призналась, что мечтает взрезать кое-кому горло.
"Ещё и крови не боится!.. Хорош подарок. Ладно, теперь небольшое представление для зрителей".
– А о душе своей ты подумала?!..
Неожиданным рывком прижав к себе мстительницу, Дмитрий вдохнул идущий от волос горьковатый запах полынного мыла, и сам коснулся губами нежного ушка:
– Успокоится ли она, если отпустишь этого душегуба столь быстро и легко? Простишь ли ты себе такое попущение?..
Из бессильно повисшей девичьей руки выскользнул-выпал короткий клинок, заблестев под лучами вечернего солнца. Выразительный жест Дмитрия, и в опустевшую ладошку бережно всунули нагайку со свинчаткой на конце – сам же он положил руки на девичью талию, крайне осторожно делясь своей силой с новорождённым средоточием.
– Покажи мне, дева, как ты любила ушедших родичей. Покажи, как ты умеешь ненавидеть тех, кто их отнял!
Лёгкий толчок, и живая стрела по имени Аглая в пять шагов настигла свою цель, сходу зацепив безусое лицо недавнего мучителя.
Сш-шлеп!
– А!..
Сш-шлеп! Сш-шлеп!!!
Умения у неё было немного, это правда. Зато ярости было хоть отбавляй, а проблему с силами Дмитрий взял на себя, отчего каждое второе-третье касание свинчатки легко вспарывало одежду и плоть, питая плеть свежей болью. И кровью, чьи капли потихонечку смывали её ненависть, принося вместо неё странное тепло в животе и груди…
Сш-шлеп!!!
– Веселитесь?..
К задержавшемуся у палаток лазарета царевичу и его ближникам потихонечку присоединялась Большая свита. Захарьины-Юрьевы, Челяднины, Курбский, Шереметев, два княжича Сицких, являющихся дальними родственниками со стороны покойной царицы Анастасии, княжич Палецкий и ещё чертова дюжина представителей наиболее знатных и богатых княжеских и боярских родов царства Московского.
– Это кого там охаживают?
– Когда за стол-то сядем?..
– Неумёха! Я раз волка с одного удара упокоил, а эта дурында всё возится.
– Эка невидаль, волка. А двух куропаток не хочешь? Прямо из под копыт вспорхнули, а я их – р-раз!!!
– Молчать рядом с лазаретом!
Не выдержав, наследник трона всё же рявкнул на Большую свиту. А затем и вовсе двинулся вперёд – нет, он бы с превеликим удовольствием и дальше отслеживал и накачивал силой девичий Узор, но видно, не судьба…
– Ждите здесь.
Пока ещё живой племянник Табан-мурзы в своих попытках избежать от жгучей муки отдалился от крайней палатки с красным крестом на целых двадцать шагов – но помогло ему это мало. Конечно, большая часть ударов пришлась на подранные штаны-шаровары и стёганный кафтан без рукавов – но и той малости, что дошла до тела, вполне хватило. Залитое кровью лицо, исполосованные руки и низ живота. И горло, по-прежнему отказывающееся выдавать громкие крики. Зачем же тревожить покой раненых порубежников истошными воплями?
– Хорошая девочка.
Забрав и отбросив в сторону отяжелевшую от горячего багрянца нагайку, Дмитрий слегка подтянул мстительницу к себе.
– Тебе легче?
Шапка некогда иссиня-черных, а теперь седых волос дрогнула в молчаливом согласии. По-хозяйски обняв гибкую талию, царевич стал ещё чуть-чуть ближе, распорядившись вполголоса:
– Лекаря сюда!
Почувствовав, как тело под руками напряглось, четырнадцатилетний целитель, известный своим милосердием и частыми молитвенными бдениями, едва заметно улыбнулся:
– Ты ведь не хочешь, чтобы он умер…
– Хочу!!!
Развернув девицу к себе лицом, первенец великого государя с ласковой укоризной закончил пояснять:
– Умер до того, как сядет на кол?
Взяв затянутой в черную замшу перчаткой подбородок, Дмитрий слегка его поднял – так, чтобы её зеленые глаза попали в плен его синих омутов, медленно наливающихся пугающей чернотой.
