Алексей Кулаков - Великий князь
Щелк. Сш-шлеп!
– Стой, псы басурманские!
Поглядев на "погонщиков" с чьих плёток на землю падали тягучие капли свежей крови, племенной вождь не выдержал и тихо прошипел страшное богохульство. Ибо в отличие от освобождённого ясыря, их гнали пешком и без малейшего милосердия, устилая дорогу мёртвыми степняками, брошенными на поживу шакалам и воронью. Две сотни нукеров выжили после битвы и вышли в путь скорби, две сотни! А дошло шесть неполных десятков…
– Сесть! Вы четверо, взяли вот это корыто и вон туда, за водой. Бегом!..
Конечно, самого Еналея и его близких родичей это не коснулось. Да, с них ободрали всё ценное, и те же кони, на которых они проделали свой путь, отныне им не принадлежат – но всё же знатность полоняника уважили, позволив поберечь силы. Ведь если он умрёт, то с кем говорить о выкупе? Оглядев воинское становище перед тем, как покинуть седло, мурза горестно вздохнул и покачал головой, сетуя на несправедливость судьбы. Чем он так прогневал небо? Если бы только знать, что этой весной урусы перекрыли Муравский шлях столь тяжкими силами, то он бы попытал удачи на литовских окраинах!..
– Быстрее топай!
Не выдержав постоянных насмешек и толчков в спину, племянник Багаутдин зарычал словно молодой пардус, и за малым не бросился на обидчика – который в ответ лишь приглашающе поманил его к себе. Плёткой.
– Сидеть тихо, если что надо – говорите страже, а она решит, удоволить просьбишку, или нет. По мне, так вам бы всем головы снести – но мы же люди гостеприимные, так что сначала накормим-напоим…
Задёрнув полог большого шатра за пленниками, их конвоиры разразились весьма обидным смехом – а ногайский племенной вождь, тем временем обнаружил, что не один он прогневал небо. Хорошо знакомый ему Темирбек Дышек-мурза, лоб и половина лица которого были скрыты чистой повязкой, и с дюжину карачеев и имельдеши с многочисленными синяками и мелкими порезами – встретили собрата по несчастью вежливыми словами и чашей, полной освежающего кумыса. Посочувствовали горю, рассказали, как сами оказались в неволе…
– На всё воля Милостивого и Милосердного!
А следующие три дня можно было описать всего тремя словами: тревожная неопределённость и скука. До того тягучая и тоскливая, что даже прибытие давнего врага степи князя Воротынского с его царственным учеником обитатели шатра восприняли чуть ли не с улыбками. Наконец-то всё прояснится! Хотя, конечно, этот вопрос интересовал не всех. У Темирбека, к примеру, так сильно болела голова, что он и сидеть-то толком не мог. А у самого Еналея воспалились раны на ногах, оставшиеся от кнута (вернее сказать, его гранёного наконечника), и он старательно отгонял от себя мысль о смерти.
– Ну что, тати ногайские, кого тут добить, чтобы не мучился?
Коренастый воин в черненом бахтерце присмотрелся к пленникам, слегка нахмурился и недовольно покачал головой, после чего отправил куда-то вестового. Терпеливо его дождался, развлекая пленников рассказами о разнообразных видах казней и мучительных пыток, затем выслушал неслышимое для степной знати повеление и вновь недовольно насупился.
– Эй, ты! Сам идти можешь? Чтоб тебя, крапивное семя!..
Неизвестно, что именно придумал бы столь много знающий о ремесле ката воин, если бы двое приближённых Дышек-мурзы не подхватили его с двух сторон, подав второму степному князю очень хорошую мысль. То есть даже не мысль, а целую идею – внезапно "ослабев" и едва не завалившись ничком, он повис на руках племянника и последнего из сотников, выживших в недавнем бою.
– И этот туда же! Черт с вами, тащите.
Проделав относительно короткий путь (пленники, как и командиры порубежных полков, располагались строго в серёдке воинского стана), побитые жизнью и русскими саблями номады подошли к вытянувшимся в длинный ряд большим, можно сказать ханского размера шатрам непривычного вида. Во-первых, они были сшиты из обычной парусины, а во-вторых, на каждом был намалёван большой ярко-красный крест.
– Джироламка Фракастов, говорено ли было тебе, что в державе отца моего повсеместно запрещено прижигать раны калёным железом, а так же лить в них кипящее масло?
Встав рядом с крайним шатром и совсем недалеко от группы юношей в дорогих одеждах, ногайский ясырь стал невольным свидетелем. Вернее даже слушателем – того, как старший из царевичей царства московского смывает кровь со своих холеных рук, попутно изливая гнев на низенького толстяка в заляпанном бурыми пятнами фартуке.
– La loro maesna…
– Ты на русской земле, и говорить должен не как удобно тебе, холопу царскому, а как понятнее воям пораненным!
– Ваше высочество, дело не терпело промедления: ваш подданный истекал кровью, а микстура Аптекарского приказа, коей указано промывать столь глубокие раны, как раз закончилась…
– Довольно.
Протянув руку в сторону, Дмитрий чуть шевельнул пальцами – в кои тут же подали небольшой рушничок, а затем и перчатки тонкой замши.
– Смотри мне в глаза и ответствуй: вовремя ли ты в тот день послал ученика на склад за микстурой номер пять?
– Да, Ваше высочество.
– Не отливал ли ты какого из зелий для личного пользования?
Толстяк едва заметно вспотел, но голосом не дрогнул:
– Нет, Ваше высочество, как можно?
Натянув перчатки, царевич вновь отвёл руку в сторонку – и итальянский доктор сглотнул, увидев, как доверенный слуга русского принца с почтением вложил в неё свёрнутый вчетверо кнут.
– Хочешь узнать, смогу ли я убить тебя с первого удара?
– Н-нет, Ваше высочество!..
Плетёная кожаная змея беззвучно стекла на утоптанную землю, а ученики почтённого медикуса, числом трое, дружно отступили от наставника на несколько шагов.
Щелк!
Слетела шапка-колпак иноземного врачевателя, сам он от неожиданности упал на пухлый зад – а у Еналея Табан-мурзы от резкого выстрела-щелчка вдруг заныли раны на ногах.
– Вот теперь ты ответил мне правду. Зачем отливал лечебные зелья?
От испуга и переживаний Джироламо Фракасто ответил на своём родном языке – правдиво, подробно и крайне многословно.
– Тебе платят серебром не за то, чтобы ты выведывал состав зелий Аптекарского приказа – а за то, чтобы ты учил врачевать раны от стали и свинца!
Отдав кнут обратно, царевич тихонько вздохнул, обронив что-то вроде – "беда с этими макаронниками".
– Если бы помещик Опашнев, коего ты вдоволь попотчевал калёным ножом, умер, то ты бы последовал за ним. Попытался бы кого лечить кипящим маслом, сам бы его выпил. А так… За кражу микстур – пять батогов. Вдвое больше за ложь. И десятикратная стоимость уворованного в казну.
Обогнув расплывшегося на земле доктора, первенец великого государя отметил разумность его учеников, вовремя донёсших на своего любимого наставника.
– Скорей бы уже выучились.
Стоящая на почтительном отдалении толпа будущих медикусов, коих иноземные наставники отправили на разведку (не желая самим попасть под горячую руку царевича) заметив на себе внимательный взгляд сереброволосого целителя, для начала дружно поклонилась. После чего быстро рассосалась по своим палаткам-лазаретам, не мешая тому провести осмотр ногайских пленников.
– Снять с людоловов повязки.
Пока два чернодоспешных воина уводили прочь ослабевшего в ногах итальянца, его ученики сноровисто избавляли раненых мурз от полотняных бинтов – заодно искренне радуясь близости к самому государю-наследнику.
– Василько, что скажешь?
– Шить не надо. Промыть от сукровицы третьей микстурой, наложить мазь номер два, лёгкая повязка – и поменьше двигаться.
– Исидорка?
– То же самое, только вместо третьей микстуры девятая, государь-наследник Димитрий Иоаннович.
– Почему?
– Удар не чисто прошёл, мясо подрал.
Одобрительно хмыкнув, царевич без особого интереса оглядел Дышек-мурзу, судя по нежно-зеленому цвету лица, наслаждающегося всеми последствиями близкого знакомства своей головы и чужой булавы.
– Сергий, ты что скажешь?
– Укрепляющий и от головной боли взвары три раза в день, вечером сонник. Через седьмицу будет здоров, государь-наследник.
Быстрые и уверенные, а главное правильные ответы так понравились сереброволосому целителю, что он прямо не сходя с места пожаловал их десятком серебряных копиек. Каждому!.. А вот пленникам так ничего и не досталось: ни мазей, ни взваров-микстур, даже повязки менять не стали. Вместо этого их небрежно перекрестили и равнодушно отвернулись, совсем не интересуясь причинами, по которым обоих мурз резко затрясло. Потому что старший из сыновей великого князя Московии и без того прекрасно знал, что исцеление бывает разным. Например быстрым, но крайне болезненным.
– Димитрий Иванович, стол накрыт. Сейчас, или чуть погодя?..
Глянув на княжича Скопина-Шуйского, Дмитрий перевёл взгляд на остальную свою свиту, даже и не собирающуюся вечерять без своего повелителя и согласно кивнул – но пройти успел немного, буквально пару-тройку шагов, остановившись от многоголосого звука детских голосов.
