Алексей Кулаков - Великий князь
Щелк!..
– Шевелись, шакал!
Впрочем, торговцы живым товаром тоже не оставались внакладе, продавая светловолосых гурий в османские гаремы за полновесные золотые цехины – и многие, очень многие из рабынь в неволе жили лучше, чем на свободе. Взять хотя бы покойную хасеки Хюррем Султан . Каких высот она достигла, какой власти добилась! А ведь начала свой путь именно с невольничьего рынка, и звали её тогда Анастасией Лисовской.
– Повелитель!!!
Племенной вождь и сам прекрасно понял, в чем дело – только глухой не услышал бы тяжкий гул множества подкованных копыт, слитный боевой клич урусов и вопли застигнутых врасплох воинов.
– Р-ра!!!
Слишком поздно скомандовал Еналей бросать ясырь и прорываться. Слишком поздно понял, что порубежников не жалкая сотня-полторы – а самое малое пара тысяч.
– Уходим!!!
Мурза с жалкими остатками прежней воинской силы всё же смог выдраться из тесного ада сабельной сшибки, сходу выбрав единственно возможное направление прорыва – не в родную степь, а обратно в земли урусов. Всё, что стояло между ним и волей, так это всего лишь семь десятков всадников в черненых бахтерцах…
– Вперёд, собачьи дети!..
С боков по ногаям хлестнул колючий дождь тяжёлых стрел, насквозь прошибающих лёгкие щиты с тягиляями, в загривок вцепились осатаневшие от крови порубежники, но близкое, такое близкое избавление… Растаяло в клубах порохового дыма – когда в них разрядили двуствольные седельные пистоли, а выживших радушно приняли на длинные пики. Самого Табан-мурзу пощадили, как, впрочем, и дюжину его родичей в дорогих доспехах – их всего лишь ошеломили и выбили из сёдел, после чего гордые потомки Золотой орды доподлинно выяснили, как чувствуется чужой сапог, а затем и аркан на своей шее. Познакомились они и с русской плёткой – впрочем, знакомство это было сильно ослаблено добрыми кольчугами и юшманами.
– Пшел, стервь!
То, чего не смог достичь вольный степной вождь, с лёгкостью получилось у пленённого – всадники в черненых бахтерцах сами уступали ему дорогу. Позволяя без малейших помех бежать за хвостом чужого коня, и скрипеть зубами при виде того, как урусы деловито добивают и обдирают умирающих нукеров – а тех, кому посчастливилось сдаться в плен, увязывают в длинные и неприятно знакомые вереницы ясыря. Уводили в сторону табун заводных лошадей, ловили меринов с опустевшими сёдлами, одуревших от запаха свежепролитой крови… Разгром вышел полным.
– Я ему стрелу прямо в глаз вогнал! Видели?!..
– Видели, верим. Угомонись уже, Богданка.
– Это не бой, это какая-то загонная охота получилась!..
– А ты никак Мамаева побоища восхотел?..
Оглядев молодых княжат и бояричей, ожидаемо встретивших его обидными смешками, вождь повернулся в сторону умудрённых опытом и сединами мужей, приготовившись торговаться с ними о выкупе за себя и выживших родичей. И каково же было его удивление, когда один из юнцов начал говорить поперёд взрослых, а те как-то выжидающе молчали:
– Сколько людоловов ты вёл за собой?
Всё ещё не отошедший от горячки боя и последовавшего за ним унижения, мурза презрительно ощерился и сплюнул – тут же дёрнувшись в сторону, когда боевой жеребец за малым не вцепился прямо в лицо.
– Сколько?
Щелк!
Длинный кнут с гранёным жалом на конце саданул по пластинам юшмана с поистине нечеловеческой силой, согнув Еналея в мучительном кашле. Следующий удар и вовсе сбил с ног, разодрав штаны и добротные сапоги до самого мяса, и едва не сведя в беспамятство огнём режущей боли. Но пугало даже не это – а мягкая полуулыбка юного предводителя урусов и дурные глаза его кабардинца, явно примеривающегося зубами и копытами к человеческой плоти.
– Семь сотен… И ещё три десятка.
Услышав то, что хотел, юноша тут же потерял интерес к скукожившемуся на земле степняку, направив злобно похрапывающего жеребца в сторону бывших полоняников. Сбившиеся во время скоротечного боя в одну большую кучу, поверившие в избавление от горькой доли невольников – парни и мужчины истово молились, горячо благодаря тех, кто взрезал их верёвочные путы. Девицы через одну бессвязно рыдали или радостно голосили, ну а мальчики… Они больше всего напоминали нахохлившихся воробушков – насмерть перепуганные пленением, оглушённые смертью родителей, мальчики просто боялись покинуть ставшие в какой-то мере привычными повозки. Спешившись у одной из них, царевич Димитрий присел на бортик и добродушно улыбнулся сероглазому малышу.
– Держи.
Шестилетнее дитя вцепилось в великоватую для него рукоять боевого ножа так, что стало ясно – обратно забрать не получится.
– Как тебя звать?
– Вихорка.
Погладив непослушные прядки волос, первенец великого государя мимоходом глянул на княжича Мстиславского и пошёл далее – уже не видя того, как его ближник прямо с седла подхватил успокоившегося малыша и посадил перед собой.
– Ну что, Вихорка, умеешь конём править? Устраивайся поудобнее, да берись шуйцей за повод.
Остальная свита на это только переглянулась – причём с хорошо скрываемой завистью. Опять Федька их обскакал! Хоть они и не знали, зачем их господин отбирает для себя худородных мальцов и юниц, но участвовать в этом всё одно желали – как и во всех прочих делах и заботах государя-наследника. Потому как если не будут участвовать они, значит, найдётся кто-нибудь другой – а пускать лишнего в тесный круг Малой свиты никому из родовитых юношей не хотелось. Самим места мало!!!
– Как тебя звать, девица?
– Хорошава…
Ойкнув, недавняя полонянка залилась испуганным румянцем, наверняка костеря себя разными славами за то, что назвалась языческим именем. А царевич, почитаемый многими чуть ли не за святого (а то и без всяких чуть), оглядев выпирающие сквозь тонкую и слегка подранную поневу стати рыжеволосой девицы, выразительно хмыкнул:
– Вижу, что хороша. Во Христе тебя как нарекли?
– Леонилой поп окрестил.
Те из девушек, что были поблизости, внимательно прислушивались к немудрёной беседе, заодно расстреливая быстрыми взглядами привлекательное лицо своего родовитого ровесника и его свиты. Которая, в свою очередь, ласкала-ощупывала взглядами уже их самих – при этом ничуть не стесняясь обсуждать во весь голос свои предпочтения.
– Государь-наследник!
Идиллию молодых сердец разбил грубый голос вестового, поведавший всем, у кого были уши, сразу две важных вещи. Первая – среди полудюжины девиц стоял сам будущий правитель Московской Руси. А вторая заключалась в том, что царевича желал незамедлительно увидеть князь Михаил Иванович Воротынский, наставляющий первенца великого князя в сложном искусстве порубежной войны.
– Сейчас буду.
С непонятным сомнением оглядев цветущую румянцем Хорошаву, юный властитель покосился на Мстиславского и отбыл на зов пестуна. Вот только в этот раз княжич не успел – вперёд него у девушки оказался Александр Горбатый-Шуйский, тут же принявшийся что-то нашёптывать на розовое ушко.
– Сашка.
Потомок суздальских князей лишь раздражённо дёрнул плечом, и не думая прекращать своё занятие. Уж он-то сразу понял, для чего царевичу фигуристая и вполне созревшая для плотских утех девица – и упускать свой шанс не собирался!..
– Сашка, не лезь. Её надобно…
– Вот я всё и устрою. Сам! А кто не успел, тот опоздал!..
Видя, что Горбатый-Шуйский настроился на серьёзную склоку, прирождённый дипломат Мстиславский тут же сдал назад, равнодушно пожав плечами. Кто он такой, чтобы указывать другим приятелям-соперникам на ошибки, и мешать их совершать? С другой стороны, а как тут не ошибиться, если государь-наследник впервые так явственно заинтересовался женским полом?.. До того Димитрий Иванович отбирал себе из отбитого полона лишь сирот малого возраста… Хотя, вроде бы у парочки мальчишек обнаружились более взрослые родичи? Впрочем, неважно. Перехватив сочувственный взгляд Адашева, княжич Мстиславский тонко улыбнулся, направляя коня вслед за своим господином и повелителем. А когда заинтригованный Тарх нагнал его и поехал стремя в стремя, тихонечко обронил – только-только и услышать тем, кто рядышком:
– А ты знаешь, Вихорка, что такое дурное рвение?
Сосредоточенно "управлявший" самым настоящим боевым жеребцом малыш вопроса даже и не услышал – до того был поглощён новыми впечатлениями и подаренным ножом. Однако Федор такому невниманию совсем и не огорчился:
– Это такая вещь, которая до добра никого не доводит…
***
Место, куда пригнали жалкие ошмётки ногаев и самого Еналея Табан-мурзы, было ему очень хорошо знакомо. Ведь двенадцать лет назад именно рядом с деревенькой Судьбищи он в одночасье стал самым главным в своём племени – после того, как прежнего вождя насадили на боевую рогатину. Конечно, новому мурзе пришлось позаботиться и о наследниках своего старшего брата… Но всех он не убил, нет. Как можно, родную-то кровь?
