Моя чужая новая жизнь - Anestezya
— Знаешь, я решил хотя бы бегло выучить русский. Лишним не будет, раз уж мы воюем в СССР. Не хочешь со мной? Ха-ха очень смешно. Нет, спасибо, мои уши не выдержат корявой, с акцентом русской речи в твоем исполнении, умник ты хренов.
— Да не, на кой-оно мне надо? — привычно огрызнулась я. И не удержалась от скрытого троллинга. — Мы же через несколько месяцев разобьём русских.
— Карл, неужели ты не понимаешь, что война — это не только лёгкие победы? — Фридхельм снова смотрел на меня пристально-изучающе. — Нам тоже придётся нести потери.
Неужто на десяток человек у вас, немцев, мозги работают хотя бы у одного?
— Русские же отсталые дикари, — я с вызовом встретила его взгляд. — Мы легко победим их.
— Ох, Карл, ты действительно ещё ребёнок, — вздохнул Фридхельм. — Ну, сам подумай, разве можно считать чью-либо нацию лучше или хуже? Люди везде прежде всего люди.
— Не боишься болтать такое? — я оценивающе прищурилась. — Наш фюрер ведь считает иначе.
— Карл, не стоит повторять за кем-то не очень-то умные вещи, — спокойно ответил он.
Я ответила провоцирующим взглядом да-ладно-нам-же-одинаково-промывали-мозги.
— Я видел, как ты смотрел на тех русских, — тихо сказал Винтер. — Не отрицай, что тебе было их жалко. Проорав в душе: «Да заебал ты со своим психоанализом», — я буркнула:
— Хорош по ушам ездить, показывай, в каком доме живёт фея-самогонщица.
Вот не пойму, на что рассчитывает синеглазка? Что мы будем вместе огребать за пацифизм и почитывать на досуге стихи? Да, он поумнее некоторых будет, с неохотой пришлось признать, но я из принципа не собираюсь заводить ни с кем близких отношений. Мы враги и это не изменится от того, что он, вроде как, понимает, какую хероту творит их страна. И чего его так тянет общаться с мальчишкой, который только и делает, что бурчит, шипит и крысится? Не понимаю. И наверное, не надо. Может, ботану действительно тяжко без родственной души вот и кажется удачной идея скорешиться с таким же слабаком.
***
Ночью всё прошло идеально — я щедро размазала сок из раздавленных листьев борщевика с изнанки формы, действуя наугад. Завтра увидим, кому из немцев повезло, кому нет. Прямо русская рулетка. Тщательно вымыла руки, зная, что пока на кожу не попало солнце, сок растения не причинит мне вреда.
С утра всё было как обычно, все при деле — часть парней уехала куда-то с фельдфебелем, часть занималась чисткой и смазкой оружия. День на мою удачу был такой жаркий, солнечный. Ближе к обеду и началось. К чему я оказалась действительно не готовой, так это близко увидеть последствия своего возмездия. Сейчас уже не помню, кто из них первый тяжело осел на крыльцо, постанывая от боли и торопливо расстегивая куртку. Почему-то я не чувствовала никакого злорадного удовлетворения, лишь смутное брезгливое отвращение ко всему: к ним, к себе. Словно в тошнотворном калейдоскопе смешались испуганные крики «Господи, что это?», тихие стоны, грязная ругань и багровые пятна ожогов на бледной незагорелой коже. Их было много разной степени красноты и величины, у некоторых надулись прямо пузыри, жуткие даже на вид. Я хотела уйти куда глаза глядят, но не сделала ни шага. Благо рефлексировать не было времени — оперативно подоспел наш лейтенант, оценил обстановку и отдал приказ грузиться в машины всем без разбора и дуть в больничку. Там уже будут разбираться, что за это за неведомая хрень, заодно проверят всех. Ну круто. Похоже, эпичное фиаско уже радостно сигналит, обещая вот-вот меня догнать.
— Фридхельм, ты не пострадал? — к нам направлялась миловидная медсестра, приветливо улыбавшаяся нашему ботану. У-у-у, я что недооценивала его, и он всё-таки успел покувыркаться до армии с девушкой?
— Нет, я в порядке, — тоже разулыбался он. — Чарли, скажи, как Вильгельм? Что говорит врач?
— Врач в замешательстве. По виду это сильные ожоги, но откуда они могли взяться? — покосившись на меня, тихо ответила девушка. — Если это отравление, то почему пострадали всего несколько человек? Я сейчас приведу русскую медсестру, может, она сможет подсказать что-то. А вы готовьтесь, скоро всех осмотрят.
Солдатики уже замаялись, томясь в ожидании, ещё нагнетала неизвестность, что произошло с остальными. Какая-нибудь заразная болезнь или всё-таки отравление? Бартель тоскливо заныл:
— Скорее бы уже выяснить, что произошло, и слинять отсюда.
— Я слышал, что это русские нас отравили. Как думаешь, что с ними сделает наш лейтенант? — спросил Штейн.
— Да тут и думать нечего, — злобно ответил Хайе. — Спалить всю деревню к херам собачьим, — я пожалела, что ему не досталась форма, удобренная борщевиком.
В смотровую прошёл вымотанный подчистую доктор, грозно бросив на ходу:
— Заходим по одному, одеваться-раздеваться максимально быстро, дурацких вопросов не задавать, всё ясно?
По ходу, резко-сволочной тон присутствовал у врачей любой национальности и так было наверное от самого сотворения мира. Ну правда, словно в районную поликлинику в сезон эпидемии гриппа зашла. Я в тоске смотрела, как парни один за другим заходили в кабинет, и понимала, что никакого путного объяснения, почему я девушка, мне так и не зашло в голову. Я и до этого периодически озадачивалась этим вопросом на всякий случай, но все версии не нравились, всё не то. В смотровую шустро забежала та самая медсестра. Исходить на нервы в ожидании неминуемого уже порядком надоело, и я подкатила к синеглазке. Хоть потроллю его напоследок:
— А она ничего, симпатичная, да?
— Ты о Чарли? — обернулся он, невинно хлопая глазками. — Наверное да.
— Да брось, вы же с красоткой явно близко знакомы.
Ой, а покраснел-то как. Ну и чего
