В. Бирюк - Найм
Всё-таки капустный рассол — лучшее средство при опохмелке. Даже лучше огуречного. Про кофе и говорить нечего. Мы как-то этот вопрос исследовали с минералогической точки зрения. Получается, что для восстановления пострадавшего организма эффективнее всего — слабый электролит. Но мой организм его просто не принимает. Даже без синдрома. А вот холодненький капустный рассол… Хозяйка правильно первую кружку подала. Ага, и Меньшак глазки раскрыл.
— Ты, эта, чего пришёл? Тебе чего надобно? Я подарки назад не отдам! Раз подарил — всё. Иначе — не по обычаю.
— Успокойся. Дарёное — не возвращается, в зубы — не смотрится. У меня другой разговор. Серьёзный.
При слове «серьёзный» Николай, с характерной последовательностью стонов и охов утвердившийся несколько в стороне, изобразил умное выражение лица и озабоченно полез в свою сумку за письменными принадлежностями. Меньшак сперва собрался пренебрежительно хмыкнуть — «каки таки серьёзы с пацаном?», но увидев манипуляции Николая, озвучил другое своё желание:
— Эй, там, бабы, бражки дайте. И бояричу. Слышь, так об чём разговор-то?
— Да вот купить хочу.
Мужик недоверчиво оживился.
— Дык… Эта… Мы завсегда… А чего? У меня на продажу ж нет ничего. А? Чего купить-то хочешь?
Глава 142
Елица вынесла две кружки. Одну с поклоном подала отцу. Вторую — сунула мне в руки. В сопровождении стандартного шипения с привычным уже «хорьком». Она была явно встревожена. Обещания не выполнила, ко мне ночью не пришла. «Не дала».
Озлобленный соискатель пришёл «взыскивать долг», «качать права» и «поступать по правде». Сейчас я перескажу её отцу вчерашнюю сценку, и девку будут бить. Похмельный папашка, изрыгая худые слова, используя подручные средства… А оно мне надо? Смотреть как в чужую задницу «ума-разума заправляют»? Девичья задница — это конечно… И когда в неё заправляют — тоже… Но — «ума-разума»?… Не, не боись, красавица, не буду я твои вчерашние «страшные слова» пересказывать. И «захватом с удержанием и прогреванием» хвастать не буду. Поскольку хвастать мне… мягко говоря, нечем.
И вообще, я сегодня с утра весь такой… «чисто благородный». Весь в белом на коне бледном. Ну, или наоборот. Так что, в ответ на шипение я снова дружелюбно улыбнулся.
Меньшак перехватил мой взгляд, направленный на девку, лицо его выразило усиленный мыслительный процесс. И озарилось радостью прозрения.
— Ты, эта, пошла отсюдова. И какую цену дашь? Девка ладная, к труду прикладная. И песни петь певица, и в работе мастерица. И шьёт, и прядёт, и добру молодцу даёт. И варит, и кухарит, и на стол накрывает. Слова худого не говорит, за воротами не трындит…
— Слышь, Меньшак, ты никак её в жёны мне сватаешь?
— В жёны? Не. Ты ж из этих, из бояр. Не. Купи. Дёшево отдам. За десять гривен.
За щелястой стенкой поварни раздался дружный «ах». А что? Мысль интересная — куплю девку, буду песенки про хорька слушать. Можно. Ну, не за десять. Это он с похмелья загнул. Но девка уже большая — за пяток. И не гривен — ногат. Вполне можно сторговать. А если и Николая в торг пустить, то и за пару отдаст. С учётом нынешнего состояния конъектуры здешнего рынка. И психофизиологического — продавца.
Николай являл собой удивительного сочетание помятого с перепоя лица и внимательно-слушающего взгляда. Кажется, он собрался вступить в разговор. Уже и рот открыл. Я отрицательно покачал головой и громко позвал предмет обсуждения:
— Эй, Елица, выдь-ка сюда.
Девка высунулась из поварни. Явно скандальное выражение на её лице предвещало традиционную, нашу исконно-посконную, фразу. Или в форме «пошёл ты на…», или в форме «пошёл ты в…». Я не стал дожидаться.
— Твоё? Забирай. А то ты оборонила давеча.
Вытащил из-за пояса за спиной завёрнутый в тряпочку девкин ножик и протянул рукояткой вперёд. Ну я же сегодня весь такой… благородный. Вернуть утерянную вещь без всякого вознаграждения — это же так высоконравственно! Когда Арамис впервые столкнулся с такой формой проявления благородства Д'Артаньяна, то сразу предложил юному провинциалу проткнуться длинной острой железякой. Елица тоже готова отблагодарить меня по-королевски. В смысле — по-королевски-мушкетёрски — дырка прожжена взглядом насквозь через всю мою тощую фигуру.
Меньшак заворожённо проводил ножик взглядом.
Я уже говорил, что на «Святой Руси» каждая вещь — уникальна. А уж не узнать ножик со своего подворья… Чей он, как она его носит… Его мутноватый взгляд непонимающе упёрся в мой лицо. И чего упираться? На моём лице — вежливая, доброжелательная улыбка.
Вам никогда не доводилось, зайдя в гости к малознакомой девушке, возвращать ей публично, в ходе общей семейной беседы, что-нибудь типа трусиков? «Ты обронила. Давеча». Улыбка при этом должна быть, безусловно, вежливой и доброжелательной.
Мутный взгляд отца семейства — сфокусировался, и фокус переместился на получательницу.
— Дура! Курва! Шалава! Разорила и по миру пустила! Мокрощёлка безмозглая! Задарма дала! Да на целку цена впятеро выше! Теперь за гроши пойдёшь! Убью паскудину!
Меньшак не только высказался, но и, в ходе своего выразительного монолога, хорошо приложил дочку по уху, так что та улетела внутрь поварни, подобрал её выпавший от удара ножик, и в сердцах всадил на половину лезвия в доску скамейки, на которой сидел. Гнилая доска хрястнула и распалась на половинки.
В общем-то, он прав — цена на девственниц на греческих торгах в три-пять раз выше. Только где он тут гречников найдёт?
— И не жалко тебе, Меньшак, дитё своё, роженое, вынянченное, выкормленное чужому человеку продавать? Как овцу какую или, там, тёлку?
Меньшак несколько мгновений рассматривал меня с открытым ртом.
— Ну ты сказал. А куда её? «Тёлку»… Кабы она телушкой была… От тёлки — приплод, молоко будет. От овцы — шерсть. Опять же — приплод. А с этих-то оглоедок какой толк? Ведь всё едино — в чужие руки отдавать. Сколько б не ростил, не нянчился — всё на сторону уйдёт. И работа, и забота, и приплод — всё там будет. Отрезанный ломоть. Сколько не вложи — всё без толку, как в прорву. А продать — тогда расхода нет. Приданое, запоины эти. Один навар. А у меня их восемь осталось. Одну продам — семерых хоть накормлю вдоволь. Ты чё, не видишь? Баба-то моя одних девок рожает. Вот же беда. Будто проклятая. Видать, наказал её господь за грехи тяжкие. Ну, так как? Берёшь? Она, конечно, покуда тоща ещё. Так я тебе в привесок другую дам. Из мелких. Какую хочешь.
Покупать девушек на вес мне прежде не приходилось. Кажется, в Таиланде стоимость билета в автобусе устанавливается кондуктором по весу пассажира. А тут и не Таиланд, и не автобус, и я — не кондуктор.
— Зря ты свою бабу ругаешь. То, что она девок рожает — не её вина. Твоя. Это тебе вспоминать — за какие грехи тебя господь девками наказывает.
— Не… Чего это? Она ж рожает — не я. И люди все так говорят. Все ж знают — есть заклятие такое. Чтоб баба — одних девок… Если б мёрли сразу — ладно. А то ведь — живут. А кормить чем? Не, боярыч, ты чегой-то не то…
— Это не я — «чегой-то». Это ты — «чегой-то». А чего люди брешут — мне не интересно. Они говорят, а я знаю. Баба — как горшок печной — что положил, то и сварит. Положишь мясо — будут щи наваристые. Положишь гречу — будет каша рассыпчатая. А пустой воды наплескаешь — будет кипяток гольём. Что ты «наплескал», то и получил.
Вот, Ванюша, можешь поставить крестик в личном реестре попадизма и прогрессизма. «Туземцам прочитана лекция по основам генетики. Понятия XX и XY хромосом даны в доступной для понимания селян форме». Открыжим.
Из-за стенки донеслось дружное «ой». Бурный, быстрый обмен мнениями шёпотом. И всё затихло в ожидании продолжения. Мужик потряс головой, отгоняя как надоедливую муху, изложенную мною научную истину. Которая возлагала вину за несчастье в форме не того гендерного признака на него самого.
Почему несчастья? Потому, что детей даёт бог. Если дети не того пола, размера, цвета, кондиций, которые считается «правильными» в данном социуме в данный исторический момент — гнев господень. Нормальная практика в таких случаях — послать жену по святым местам. Обычно помогает — в дороге встречается достаточно много добрых людей, которые способны поспособствовать в части воспроизводства потомства нужного окраса.
Меньшак очень не хотел принимать сказанное мною. Принять на себя ответственность… Перестать уже привычно, накатано ругать безответную жену, просто пойти против всеобщего, общенародного понимания ситуации и виновности в ней, против обычаев, против дедов-прадедов… «Душа не принимает».
«Тьмы низких истин нам дорожеНас возвышающий обман».
Он даже дёрнулся возразить, типа: брехня и бред недоросля глупого, но увидел внимательный, впитывающий новое знание, взгляд Николая. Вспомнил, что я не «хрен с бугра», а «Зверь Лютый», хорошенько отхлебнул из кружки, отложил дискуссию по сомнительным утверждениям лженауки генетики «на потом», и задал коренной вопрос современности:
