В. Бирюк - Найм
Он даже дёрнулся возразить, типа: брехня и бред недоросля глупого, но увидел внимательный, впитывающий новое знание, взгляд Николая. Вспомнил, что я не «хрен с бугра», а «Зверь Лютый», хорошенько отхлебнул из кружки, отложил дискуссию по сомнительным утверждениям лженауки генетики «на потом», и задал коренной вопрос современности:
— И чего?
— Ну, давай думать. Тебе сынов хочется? Самое простое: подкладываешь свою бабу под других мужиков. Да вон хоть под Жердяя — у него-то только сыновья… Чего «нет»? Не тряси головой — отвалится. Ну «нет» — так «нет».
Бурный шёпот за стенкой за моей спиной позволил оценить накал страстей в остальной части семейства при обсуждении предложенной перспективы. Хотя позиции сторон по данному вопросу были выражены неразборчиво.
— Будешь девок своих купцам в неволю продавать? Ты про гречников слыхал? Только слышал, а дела не имел? И что потом они с «живым товаром» делают? Говорят, что неволя у «гречников» — хуже смерти. А здесь им — смерть от нищеты да голода — прокормить ты их не можешь. А баба твоя — опять брюхата ходит. Поди, ещё одну девку носит. И что скажешь? Ругаться не надо. «Везде клин» — это понятно. Чего делать будешь, Меньшак? Вот. Вот поэтому я и пришёл. Купить хочу. Только не одну из дочерей твоих, а тебя. Самого. С семейством, конечно.
Сзади за стенкой что-то упало и разбилось. И, кажется, — не один раз. Меньшак ахнул и уставился на меня. Изумление его было столь велико, что он не только распахнул рот до самых гланд, но и наклонил свою кружку. Откуда, вполне по закону, сами знаете какого Исаака, струйка бражки полилась на штаны. Напряжено-мыслительный взгляд Николая дошёл до такого накала, что выражал уже не просто напряжённость и мыслительность, но и гримасу боли от этих обоих состояний.
— Эта… А зачем я тебе? Ну… А?
— Вот был бы на моём месте Николай, он бы тебе ответил по-купечески: и товар плох, и нужды в нём нет, и с перевозкой забот не оберёшься. Дескать, «не пользы ради, не корысти для, а токмо дабы не отвыкнуть». Но я с тобой не по-купечески, по-человечески разговариваю.
Я сунул ему в руки свою, почти нетронутую, кружку с бражкой, указал глазами типа: дёрни. Подождал, пока мужик заглотнул. И приступил к объяснению:
— Ты, может, слыхал: батюшка мой Аким Янович Рябина в бояре метит. И для того заселяет надел свой разными пришлыми людьми. Смердами да холопами. Избы там строит, лес корчует, луга чистит. Только вот какая задача: мужиков-то в миру полно. Но вотчина считается не по мужикам, а по тягловым дворам. А тягло — это мужик с бабой. Бобыли — не считаются.
— Ты… эта… Ты постой. Ты чего — девок моих замуж выдать надумал? Так они ж маленькие ещё! Их же ж это… да подохнут они под мужиками-то!
— А тебе-то чего? Как купцам на чужбину продавать — согласен. А купленную-то на торгу девку, там, в тридевятом царстве, — никто спрашивать не будет — маленькая она или уже большая. Ладно, уймись. И не во всяком домушке — из-под венца да сразу под мужика. Обвенчали ныне, запись сделали, дом — полный, в счёте — тягло. А уж когда дело до дела дойдёт… Но не об этом речь.
— А об чём?
— А об тебе. Твою беду, наказание твоё божье, от которого ты в петлю лезть готов, я могу в прибыль обернуть. У меня в вотчине десятков шесть баб да девок. Вот ты их всех и покроешь. Ну, чтоб они от тебя брюхаты ходили.
— Чего?! Всех?! Шесть десятков?!
— Ну, может, восемь. Откинь старых, малых, яловых, больных, кормящих, беременных… Не так много остаётся. Или не потянешь?
— Да я… да только дай! А ежели они не схотят? Ломать их? Тогда помощников надоть. А то такие здоровые бабцы есть… Кулак у ей — как у тя голова. Ка-ак приложит… Опять же, а мужики их как? А ну — драться будут? А?
— Не твоя забота. Какая сама не захочет, или там муж у неё… Я в Рябиновке вотчинник. И смердов своих… уговорю. А вот если после твоей службы у меня лет через пятнадцать будет в вотчине полсотни невест лишних, то… полста дворов новых только так встанут. И мне они будут — не лишними. Это от смердячек. А которые холопками родятся да на личико не сильно страшными вырастут — можно будет и гречникам скинуть, серебра получить. Твои-то девки — вроде не уродицы. Может, и новые, которых сделаешь, — по хорошей цене пойдут.
Насчёт «продать» — это скорее для простоты объяснения данному индивидууму — он же и сам о продаже говорил. А у меня несколько другие приоритеты — вотчину поднять. При здешней демографии с социологией мужская часть туземного населения является существенно более многочисленной и мобильной. Будут девки — мужики сами слетятся. Как мухи на мёд. Что-то вроде Жванецкого: «В Ялте как стемнеет, в комнату налетают мужики — один-два крупных, три-четыре мелких. И жужжат, и жужжат». И будет это «жу-жу не спроста», а с увеличением прибыльности и объёма валового производства.
— Эта… И чего мне за такую службу?
— Корм. Мне осеменитель в вотчине нужен здоровый. Мёд, яйца, мясо, молоко. Лебеду свою только по первопрестольным праздникам кушать будешь. Если сильно захочешь. Само собой — жильё. Изба новая, коровка добрая. Ещё чего надо. Дело какое-нибудь тебе в усадьбе найду. Чтоб ты на одном этом занятии не свихнулся. Ни тебя, ни семейство твоё притеснять не буду. Короче — как сыр в масле. Понятно?
— Эта… А чего в холопы? Я, эта… ну… и так послужу. Вольным.
— Не пойдёт. Ты про такое дело, как я рассказываю, прежде слышал?
— Не. Такого, вроде, на Руси не бывало. Деды-прадеды…
И правда — не слыхал. Тут я использую американский опыт. Когда в 20-х годах 19 века Венский конгресс запретил работорговлю, то конгресс США приравнял её к пиратству, а флоты европейских держав, прежде всего — Британская Западно-Африканская эскадра начали патрулировать Атлантику. Цены на негров в Южных штатах подскочили на порядок. Потому что там уже пошёл хлопковый бум, вызванный коттон-джин Илая Уитни. Изобретение этой хлопко-очистительной машины на поколение продлило рабство в Северо-Американском Союзе.
И всё это время постоянно упоминается американская идиома: «съесть негра». Те плантаторы, которые не сводили бюджет с помощью сельского хозяйства, выравнивали финансовый баланс, продавая очередного чёрного невольника. Естественно, при тамошнем соотношении издержек и доходов от «съедаемых негров», регулярно находились люди, которые пытались запустить процесс воспроизводства качественной рабочей силы на индустриальной, массовой основе.
Но по-настоящему ожидаемого уровня прибыльности такие «питомники» не достигли — слишком большой период оборота капитала. Политическая нестабильность… Американцы избрали в президенты Авраама Линкольна. И весь этот бизнес накрылся. Рабство в США было отменено. В том же десятилетии, что и в России. От сего дня — семь веков. Успею.
Здесь, в средневековье, идея разводить холопов как скот — не столь уж революционна. Есть классический договор из этой эпохи между каким-то французским графом и таким же епископом о браке их крепостных. Причём специально оговорено, что: «первый ребёнок принадлежит графу, второй — епископу, третий — снова графу, четвёртый — епископу». И так далее. В моей схеме есть детали, несколько отличающиеся от «опыта прогрессивного Запада» — я ориентируюсь именно на заселение вотчины. Но девки — всегда в цене. Если не на Руси, то в Кафе. Не получиться приспособить в своём хозяйстве — продам. Ликвидность высокая.
С одной стороны — издержки будут выше, чем у американцев. Климат у нас, знаете ли… Урожайность низкая, социально-культурные особенности… С другой… Американцы разводили взрослых мужчин — рабов для тяжёлых работ на плантациях. Если работать с женщинами, то оборот капитала можно ускорить. Опять же продукция более разнообразна — можно диверсифицировать рынки сбыта. Тут есть интересный собственный российский опыт 18 века. Так что, «социально-культурные особенности» — скорее «в плюс».
И, безусловно, дело благое, патриотическое, благородное. «Как нам обустроить Россию? — Прежде всего, заботой о сохранении и приумножении народонаселения». Мысль г. Солженицына представляется мне вполне в тему. Хотя, конечно, будут ретрограды и замшелые консерваторы. Я уж не говорю о конкурентах.
— Раз дело новое — будут коллизии.
— Чего? Какие такие «лизии»?
— Те самые. И — больно. Если ты мой холоп, то с тебя спроса нет. А если вольный… Сам понимаешь. И второе. Дело-то не на день, не на год. Мне надёжность нужна. А то ты медку поел, да и передумал. А мне другого откармливать? Ну что, по рукам?
Меньшак затравленно посмотрел на мою ладонь. Я кивнул Николаю, и он подставил свою — малолетка я. Неправомочный. За стенкой снова что-то упало. Пощёчина и детский визг обозначили виновного.
— Ну, Меньшак, что задумался? Глянь по сторонам. Лучше не станет. До самой твоей смерти. Здесь ты так и будешь с воды на квас перебиваться, жилы без толку рвать, да деток голодных плач слушать. Здесь ты никто. Сам нищий и дети твои нищие. Как соседи тебе глаза попрошайничеством твоим колют… Тебе мало? Дальше — больше будет. А у меня — и ты сыт, и детва. Уважаемый человек, Меньшак-производитель. А трудов-то никаких, одно удовольствие. Народ-то наш что говорит? «Наше дело не рожать — сунул, вдунул и бежать». От кого ты такое предложения получишь? А вот я, хоть и малость времени потеряю, а другого похожего найду. Который про жёнкино проклятие плачется. Ну?
