Владислав Русанов - Отрок московский
– Сам ты малец! – не выдержал Улан-мэрген. – Я – баатур!
– Кто? Ты? – опешил Ярослав Васильевич. И захохотал. Громко и раскатисто, запрокидывая голову и обнажая белые зубы.
Сидящие вдоль стены бояре рассмеялись следом. Улыбнулись стражники. Даже Молчан скривил губы в гримасе, напоминающей усмешку.
– Ну, может, и не баатур, – смутился ордынец. – Но я знаю, с какого конца за саблю браться. И мэргеном[105] меня не зря назвали. Если нужно, князь, я докажу!
– Если потребуется, докажешь! – Ярослав хлопнул ладонью по подлокотнику. – Когда я прикажу. А сейчас молча слушай и не встревай в разговор. Говорить будешь, когда я тебе слово дам. Понял?
Татарин кивнул.
– Не слышу, отрок! Понял ли?
– Понял, князь, понял. – Улан склонил голову, чтобы скрыть краску стыда, прилившую к его щекам. Еще бы! Сына самого Ялвач-нойона отругали, как мальчишку, присматривающего за отарой. Позор…
«Хорошо еще, – подумал Никита, – что ума хватило не спорить, не оговариваться. А то приказал бы князь взашей выставить. А я тогда один отдуваться должен?»
Ярослав милостиво кивнул Молчану. Продолжай, мол.
Корчемник поклонился и затараторил, запинаясь и повторяя слова по несколько раз.
– С вечера прибыли. Энто… Смерклось уже. Да нет! Совсем… энто… стемнело. Как только в ворота запустили их?
– Погодь! – вновь остановил его князь. – Гаврило Ипатьевич!
Сухощавый усатый боярин поднялся с лавки. Одернул полукафтанье. Проговорил неторопливо:
– Понял я уже, княже. Разберемся, чей десяток сторожил. Непременно.
– Вот-вот… Разберись. А то кто угодно и когда угодно в мой Витебск въехать может. Мыслимо ли дело? Продолжай, Молчан!
– Ага… Продолжаю, князь-батюшка. Гости зело норовистые… Купец Андраш все ругался не по-нашему… Костерил своих на чем свет стоит.
– Почем знаешь, что ругался?
– Так, энто… князь-батюшка… Я ж тридцать годков при постоялом дворе. Каких только гостей не перевидал? И поляков, и литву, и немцев, и датчан. Даже энтих… как их… О! Гишпанца! Какая нелегкая его принесла, не знаю, но был один. Чернявый, как жук…
– Дальше! По делу говори!
– Да я ж по делу. Я всех речей иноземных не разумею, но понять могу, чего хотят. Догадаться. А уж брань отличу любого рода-племени.
– Ну, положим. Дальше говори.
– Гость Андраш требовал подхода особого. Чтоб всех коней… энто… рядом в стойла поставить. Да чтобы его человек коней сторожил, а то моим он, значит, не доверяет. Да! Опять же! На санях евойных… энто… два человека связанных были.
– А сейчас они где? Кто такие?
– Так… энто… Князь-батюшка… Сбёгли они.
– Когда успели?
– А тем же вечером и успели. Оба ушли… Гость Андраш зело ругался. Кувшин об пол грянул…
– Кто такие были, не узнал? По какому праву купец их повязал?
– Нет, князь-батюшка. Об том я знать не знаю и ведать не ведаю.
– Да? Значит, Андраш и словом не обмолвился.
– Обмолвился. Сказал… энто… тати, мол. А правда ли то?
– Правда ли то… – задумчиво повторил Ярослав. Спросил Никиту: – Ты, отрок, знаешь ли, что то за люди?
– Знаю, княже, – кивнул ученик Горазда. – Лесные молодцы. Они ограбить на дороге купца Андраша хотели. Мы Андрашу помогли малость. За то он нам предложил вместе до Витебска ехать.
– Зачем он их связал и в сани бросил?
– Допросить хотел, – честно ответил парень. – Думал, что навели на него, подговорили разбойников налететь и нужное время выбрали, когда он часть охраны в город отправил – про ночлег сговариваться.
– И что?
– Да откуда мне знать, что? Они же убежали. Расспросить их не успели.
– А почему купец самовольничал? Почему князю не отдал татей? – откашлявшись, поинтересовался еще один боярин – молодой, статный, одетый в расшитый серебряной нитью кафтан.
– Не знаю, – Никита покачал головой. – Мне он не пояснял. Захотел, и все тут…
– А какие с виду те разбойники были? – задумчиво проговорил Гаврила Ипатьевич.
– Один здоровенный – косая сажень в плечах. Борода русая. Одетый в полушубок, а под ним бахтерец был. Не упомню, чтобы его снимали. Звать Любославом.
– Так… А второй?
– Второй щуплый, чуток сутулый. Волос тоже русый, но чуть темнее. Шубейка распоясанная… Да! Нос у него когда-то сломан был, да так кривым и остался.
В глазах князя Ярослава мелькнуло что-то похожее на уважение. Он кивнул – хорошо, мол, запомнил, молодец.
– Княже! – Боярин Гаврила поднялся. – Не хотел тебя по пустякам беспокоить. Четвертого дня посадские мертвеца нашли. Собаки в сугробе откопали. Когда умер – неясно. Замерз. Студень ведь… Так он на второго разбойника похож. Шубейка и нос сломанный. Сам худосочный.
– Ну, что Бог не даст, все к лучшему. – Ярослав пожал плечами. – Подумаешь, один тать другого подрезал.
– Не подрезал, – негромко произнес боярин. – Загрызенный он был. Будто бы медведь задрал. Только…
– Что?
– На моей памяти медведи по Витебску не шастали.
– На моей тоже. А что, точно медведь? Может, полез на подворье к кому-то, а там псы сторожевые?
– Да что ж я, княже, – слегка обиделся Гаврила, – раны от медвежьих зубов с песьими спутаю? Медведь. Здоровенный, зараза!
– Шатун, что ли, объявился?
Никита смотрел на беседующих и недоумевал – они словно забыли о нем. Так и подмывало попрощаться и отправиться восвояси. Останавливало лишь то, что уйти далеко не дадут. Стражник Фрол с напарником все же нет-нет да поглядывали на парней, хотя лица у витебчан были при этом откровенно скучающие. «Эх, был бы я один… Уж как-нибудь, а удрал бы – попробуйте задержать! Нет, Улан увязался со своей дружбой…» И тут Никите стало стыдно. Даже захотелось кулаком себя по носу стукнуть, чтобы слезы брызнули. Ведь татарчонок от чистого сердца!
– Если бы шатун был, одним загрызенным не отделались бы, – рассудительно произнес молодой боярин.
– Верно, – поддержал его еще один, невысокий, пузатый и заросший бородой по самые глаза. – Со всех окрестных весей уже бежали бы смерды – защити нас, княже, обереги, надежа!
– Согласен, – кивнул Гаврила. – И уйти он не мог. От дармового прокорма-то?
– Кто ж тогда разбойничка погрыз? – Ярослав прищурился, внимательно окинул взором советников.
– Кабы мы знали! – за всех ответил толстый.
– Ладно… Молчан, сказывай дальше.
– Так… энто… купец Андраш угощался вечером. Скоромного потребовал, хоть и пост. Ровно нехристь какой! Вино хлестал! И энти с ним вместе! – Он кивнул на парней. Сморщился, будто бы собираясь плюнуть, но сдержался, вовремя вспомнив, где находится. Княжеский терем – не то место, где всякий плевать может. Тут только князю позволено выражать свои чувства, как захочется.
– Ясней говорить можешь?
– Я и говорю, князь-батюшка. Пили, жрали скоромное. Орали непотребно друг на друга.
– Что ж ты врешь-то! – снова не выдержал Улан-мэрген.
– А ты бы рот закрыл, морда… энто… косоглазая! Лба не крестишь, в Бога не веруешь! Басурманин! – окрысился корчмарь.
– Тихо! – Ярослав Васильевич голоса не повысил, но Никите показалось, что от его голоса дрогнули полыхающие ярким пламенем лучины. Будто тигриный рык прокатился по гриднице.
Конечно, Никита не слышал, да и не мог слышать голос тигра, но почему-то подумал, что витебский князь не сильно от него отстал. Ярослав Васильевич, если б захотел, мог бы медведей-шатунов в лес изгонять, даже за оружие не хватаясь.
– А ну тихо, оба! – продолжал князь. – Еще раз загрызетесь, оба плетей получите на конюшне! Кто на кого орал?
– Так… энто… купец Андраш орал. На охранников своих.
– А этот малый орал на старика, которого мертвым нашли?
– Так… энто… Как же он мог орать, князь-батюшка, когда за разными столами они сидели?
– Что ж ты тогда обвинение возводишь на отрока?
– Так утречком… раненько, петухи еще спали… гость мадьярский засобирался в дорогу. Чуть не пинками молодцов своих подгонял. Сани запрягли, верховых коней подседлали и… энто… укатили прочь. Я Даньку прибираться в горницах послал. Энтот Данька сестры моей сынок. Непутевый. Хотели его ремеслу обучать, а он – ни в какую…
– Молчан! Недосуг мне про небог[106] твоих слушать!
– Прости, князь-батюшка… Язык мой многогрешный… – Молчан испуганно поклонился. – Данька-то первым и нашел мертвеца. Лежит дед, горло от уха до уха… энто… перерезано. И этот головник рядышком лежит – ручищи в крови, рядом ножичек. Я сразу сообразил – стражу звать надобно! Вот Фрол Силыч и прибёг.
– Чинил ли головник сопротивление?
– Нет, князь-батюшка, не чинил, – честно ответил корчмарь. – Говорил, что не он, мол… Да кто ж ему поверит? Руки в кровище…
– То не твоего ума дело. Фрол!
– Слушаю, княже.
– Правду ли говорит Молчан?
– Правду. Мальчишка этот с нами сам пошел, добровольно. Рук вязать не пришлось. Да и второй, татарин… Тот вообще сам вызвался, – степенно пояснил стражник.
