Владислав Русанов - Отрок московский
– Да я же и не говорю тебе убегать, спасая шкуру! – развел руками Никита. – Как ты не понимаешь? Просто, чтобы дружбу показывать, совсем необязательно в темницу лезть добровольно!
– А что бы я снаружи делал? Милостыню просил бы? Я – сын нойона!
– Ну и сиди, сын нойона, в порубе! Тебе не привыкать! – Парень тряхнул головой и едва не свалился от пронзившей череп острой боли. «Так вот ты какое, похмелье! Раньше о тебе только слышать от старших доводилось, а теперь вышло познакомиться…» Он прижался лбом к холодному камню, прошептав:
– Вот подлые…
– Ага! – осторожно кивнул Улан-мэрген. Видно, тоже мучился с утра. – Я, если поймаю этого Андраша, за кишки к седлу коня привяжу и буду скакать по полю, пока на мелкие клочки по кочкам не разнесу!
– На поле кочек не бывает, – грустно поправил друга Никита. – Это ж не болото.
– Какая разница? Все равно разорву, как пес старую кошму.
– Ты вначале отсюда выберись, а потом посмотрим… – Парень поковырял носком сапога кучу соломы, отбрасывая самые мокрые и осклизлые пучки. Сгреб кучу в дальнем от окна углу. Уселся, обхватив колени руками.
– Цх! – беспечно отозвался татарин, пристраиваясь рядом. – Я, пока с тобой не связался, в подземельях не сидел. Это второй раз уже. Не многовато ли?
– Ну так я ж тебе говорил не идти со мной!
– Как же это?! – искренне удивился Улан. – Ты же пропадешь без меня! Вместе выберемся. Из Смоленска выбрались – разве Витебск нас удержать сможет?
– Какой ты уверенный… – пожал плечами Никита. – Мне бы твою веру.
– У нас говорят: не спрашивай у того, кто плачет, а спрашивай у того, кто смеется. Слабый даст тебе слабый совет, а сильный…
– Да уж понял я! А не может такое быть, что сильный переоценит свои силы и такой совет даст, что прямиком на тот свет?
– Почему не может? Может! Но тогда к Великому Небу отправится настоящий баатур, погибший в схватке, а не трус и слюнтяй!
– Вот оно как! – улыбнулся Никита. – Ну, если баатур, тогда конечно…
А про себя подумал: «Что будет, если не в схватке, а сдуру в болоте утонет или под лед провалится, лихо уверовав в толщину речного покрова? Тогда кто же он – баатур или дурак? Как узнать ответ?»
– Нам думать надо, – отвлек его ордынец, – как перед судом князя себя обелить.
– Ага! Обелить! Будто мы виноваты… По-хорошему, это нам доказывать должны, будто я Мала зарезал.
– Будут тебе сильные да богатые мараться, что-то бродягам доказывая.
– Может, у вас и так, а на Руси правду всегда уважали.
– Что-то я до сих пор не заметил. Что в Орде режут друг дружку, что на Руси. Люди везде одинаковые. Побеждает тот, кто сильнее и хитрее.
– А как же честь баатура? – прищурился Никита.
– С одной честью много не навоюешь. Сила нужна. Жестокость нужна. Чтобы враги боялись и уважали. Хитрость нужна, чтобы завистники среди ночи сонного не прихватили. Как нас с тобой… – Татарчонок вздохнул на последних словах.
– Значит, мы с тобой в победители не годимся… – грустно протянул ученик Горазда.
– Это мы-то не годимся? Мы еще им всем покажем!
– Что покажем?
– А все покажем! Чтоб знали, как с баатурами связываться!
– Ох, как они испугались.
Никита вздохнул, поежился. Холодно все-таки здесь… И задумался. Не сегодня, так завтра его поведут на княжий суд. И что там говорить? Пока что все против него. Приехал вместе с мадьярским купцом и его свитой. Ел-пил за одним столом. Тот же вихрастый Данька крест поцелует, что много пили, шумели… Вон, Андраш даже вскакивал, кувшин об пол раскокал. В общем, буйные попались постояльцы. Это и Молчан подтвердит. А дальше любой мало-мальски соображающий человек домыслит. Напились, переругались, подрались… Вот молодой гуляка старому пьянице горло и перерезал. Никто и разбираться не будет, кто прав, кто виноват. Посетуют лишний раз на падение нравов, вспомнят, как при великом князе Александре Невском благолепно все было – стариков уважали, молодежь свое место знала, винопитием не злоупотребляли, посты соблюдали… И пойдет, и пойдет гулять молва о татарах да москвичах, пренебрегающих Правдой Русской земли. И никого не будет волновать, что он не из Москвы, а только волею судьбы просьбу Ивана Даниловича исполняет.
Выходит, хорошего мало. И надежды никакой. Что присудит Ярослав Васильевич, и подумать боязно.
«Вот и не надо. – Никита упрямо стиснул зубы. – Лучше думай, что же на самом деле случилось этой ночью».
Так, чтобы разобраться, нужно все по полочкам разложить.
После ужина они поднялись в горенки-клетушки и попадали от усталости. Во всяком случае, Никита ног под собой не чуял – целый день в седле, да еще драка с Любославом и его молодчиками.
Ага! Любослав!
Андраш взбеленился как раз после того, как узнал, что атаман разбойников сбежал. Почему? Ответ очевиден – венгерский торговец боялся. В его словах пару раз проскользнул намек, что нападение на дороге не случайно. Кто-то, мол, заранее знал, что он ехать будет, и нарочно подговорил лесных молодцев.
Глупо? Да нет… Не совсем, если учесть, что Андраш Чак не очень похож на купца. Держит себя будто князь или боярин. Одежа дорогая, перстень золотой на пальце. В свите порядок, как в дружине, – у Дьёрдя в глазах такое почтение светится… Сразу видно, не за жалованье служит, а за совесть.
Кто ж ты такой, Андраш Чак?
А ведь, если вспомнить, то Василиса говорила…
Говорила, что вроде бы об одном Чаке слыхала, и, судя по ее озадаченному виду, никакого отношения к торговцам тот Чак не имел. Как, по всей видимости, и этот. Не здесь ли стоит искать причину исчезновения смолянки? Ну и, конечно, в том масляном взгляде, который старый кобель весь вечер с девушки не сводил.
Внезапно парень ощутил, как в душе закипает злость.
– Эй, ты чего? – Улан-мэрген толкнул его локтем, очевидно заметив, как закаменело лицо друга, опасно сузились глаза.
– Ты помнишь, как Андраш звал Василису с собой ехать? Лопотал что-то не по-русски. Хотел бы я знать, что…
– Цх! – беспечно махнул рукой ордынец. – Какое нам дело? Сама с ним убежала, а старика его слуги прирезали!
– Не могла она с ним убежать! – возмутился Никита.
– Почему?
– Она же его за столом послала подальше.
– Так то за столом. А потом передумать могла.
– Что ты такое говоришь? – покачал головой парень. – Она не такая!
Улан на миг опешил от заявления Никиты. Почесал затылок. Подозрительно прищурился:
– А ты не влюбился, друг? – Он захохотал, обнажая мелкие зубы.
Ученику Горазда потребовалась вся сила воли, чтобы сдержаться и не ткнуть татарина кулаком. Смеяться над ним вздумал?!
– С чего ты взял? – Парень обиженно надулся.
– А то я слепой, не вижу, как ты на нее косился вчера!
– И ничего я не косился! Посмотреть уже нельзя…
– Да чего ты? Смотри сколько хочешь. Мне не жалко. Можешь жениться даже. Седло – украшение коня, жена – украшение жизни. – Улан хотел снова рассмеяться, но, уловив настроение Никиты, нахохлился, опасливо отсаживаясь подальше, насколько позволяла охапка соломы.
– Ты говори, да не заговаривайся, – звенящим шепотом произнес парень. – Не собираюсь я ни на ком жениться. А уж тем паче на девчонке болтливой да своенравной. Понял?
– Да понял я, понял… – Ордынец слишком поздно осознал, что подначки его зашли чересчур далеко. – Чего ты разошелся? Шуток не разумеешь? Меня самого Василиса эта злит, как только рот откроет. Корчит из себя княжну…
– Кого бы она из себя ни корчила, – твердо сказал Никита, – нам ее в беде бросать нельзя. Если бы она добровольно с Андрашем поехала, то Мала с собой взяла бы. И старик слова поперек не сказал бы. Зачем его убивать тогда?
– Ну… – Улан неуверенно пожал плечами. – Похоже, прав ты… А может… – Он встрепенулся. – Может, она следить за ними решила?
– Это еще зачем? – не понял Никита.
– Ну не знаю… Увидела, как они деда зарезали, и пошла проследить…
– Это вряд ли, – задумался парень.
– Почему? – обиделся ордынец.
– Потому что концы с концами тогда не сходятся. Не проще ей было шум поднять, нас на помощь позвать?
– Так в нас столько вина влили… Нам бы ночью самим кто помог. До сих пор башка трещит.
– Все равно. Можно было закричать. Молчан бы услышал, стражу позвал.
– Ну, тогда не знаю… А вдруг он с мадьярами в сговоре?
– Ты такую чушь уже несешь, – устало вздохнул Никита. – Давай лучше помолчим. А то скоро на княжеский суд покличут. Отдохнуть бы надобно.
Улан не возражал, оставив друга в покое. Прилег на бок, свернулся калачиком и, похоже, даже задремал. К Никите сон не шел. Стыли руки и ноги, раскалывалась голова. Мысли разбегались, как муравьи из муравейника, в который ткнули палкой. Оставалось просто ждать появления стражи. Судя по слухам, Ярослав Васильевич – князь справедливый и мудрый. Он должен принять правильное решение.
Но время бежало, а ни стражники, ни княжеские дружинники все не приходили. К вечеру, правда, явился сивобородый мужичок в меховой безрукавке и с дубинкой, засунутой за кушак. Окинул недобрым взглядом парней, поставил у порога треснутый кувшин и миску с двумя краюхами, оказавшимися на поверку черствыми. Да и вода была зачерпнута не из колодца или родника, а скорее набрана из бочки, в которой «кисла» не один месяц. Она отдавала тиной, как болото, которое и на вкус тоже напоминала. Поневоле вспомнив добрым словом смоленский поруб, а точнее, ржаной квас и кашу с мясом, которой там кормили узников, парни взялись за еду. Хлеб плохо жевался и норовил застрять в горле, но Никита заставлял себя глотать, запивая мерзкой водой. Что-что, а помирать от голода он не собирался. Не видать его врагам такого подарка, как своих ушей.
