Бренная любовь - Элизабет Хэнд
Она поджала губы и подошла к вешалке.
– Уверена, он будет совершенно не против, чтобы его вещь сослужила службу очень милому молодому американцу. Напротив, он даже обрадуется! – заявила она, сняв с крючка черный непромокаемый плащ и учтиво подавая его Рэдборну.
– О нет, – начал было отнекиваться Рэдборн. – Право, я не…
– Среди воров чести не сыскать! – проворковала миссис Бил, подмигивая.
Пока Рэдборн пытался понять, шутит она или нет, хозяйка уже набросила плащ ему на плечи и погладила его по спине.
– Вот так. Смотрится замечательно! «На загадочный ваш вид всяк посмотрит и решит: ах, что за редкой утонченности юнцом должен быть этот самый утонченный юнец!»
Рэдборн натянуто улыбнулся.
– Что ж, мне надо спешить, не то опоздаю на поезд.
Он надел плащ – рукава оказались коротки на добрых три дюйма. Взглянув на свое отражение в мутном зеркале напротив, он показался себе не столько утонченным юнцом, сколько батраком. И все же он кивнул и собрался выйти за дверь.
– Спасибо! – Он провел рукой по волосам, делая вид, что снимает шляпу. – Постараюсь напустить на себя загадочный вид.
– О, да не за что! – вскинула голову миссис Бил. – Такой внимательный юноша! Главное, возвращайтесь! Ах, погодите…
Судя по всему, мистер Балкомб позабыл и свой зонт с черепаховой ручкой. Миссис Бил вручила ее Рэдборну, тот в благодарность робко улыбнулся и выскочил за дверь.
Дождь поутих. Стайка мальчишек в синих бумажных рубашонках и коротких штанах воспользовалась этой передышкой, чтобы рвануть ко входу в соседнее здание бедняцкой школы. Визжа и ругаясь, они оббежали Рэдборна, и один из них дернул его за зонт.
– Ишь, вырядился! – прокричал он, окатывая брюки Рэдборна грязной водой из лужи. – Не поможет!
Рэдборн уже хотел накинуться на сорванца, но осекся, увидев материализовавшегося в дверях школы учителя, угрюмого и тонкого, как штык. В руках у него была трость, и когда дети стали взбегать по ступеням крыльца, он принялся лупить их по ногам этой тростью, словно сбивая головки цветов.
– Господи боже, – вырвалось у Рэдборна.
Стиснув покрепче этюдник и зонт, он поспешил к мосту Блэкфрайарс. По одну сторону громоздились развалины снесенной тюрьмы Маршалси: покореженный металл, битый кирпич и какие-то узлы, похожие на спутанные человеческие волосы. Работы продолжались, несмотря на дождь: строители с тачками так и сновали туда-сюда, но Рэдборн не понял, возводили они что-то новое или разбирали старое.
Он сгорбился, поглубже зарываясь в пальто мистера Балкомба. Двуколка, а уж тем более поезд до Ричмонда и входной билет в сады Кью были для него непозволительной роскошью, но мысль о том, чтобы провести еще один пасмурный день в брюхе Саутварка, глядеть, как твердеет жир в бараньем рагу миссис Бил на столе, и слушать вопли учителя бедняцкой школы, орущего во все горло строки из Второзакония, была невыносима.
Рэдборн зашагал вперед, то и дело скача с высокого бордюра под куцый потрепанный навес и обратно. Он поглядел на дорогу, надеясь приметить омнибус, но увидел лишь уже привычные телеги, везущие трупы старых кляч местному скупщику, да спешащих на рынок сероликих женщин. Меж камней мостовой пробивались голенастые дикие астры тусклого голубоватого оттенка старого фарфора; кроме них Рэдборн не видел в округе ничего зеленого или живого.
– Никакой мне растительной любви, – пробормотал он и засмеялся. – Никаких загадок.
Возле Блэкфрайарс-роуд хлопал на промозглом ветру, летевшем с Темзы, плакат с таким объявлением:
ФРЕНОЛОГИЯ
БУДЕМ ЛИ МЫ СЧАСТЛИВЫ В БРАКЕ?
РОДЯТСЯ ЛИ У НАС ДЕТИ?
ДОКТОР ИУДА ТРЕНТ
ЛЕКЦИИ И СЕМИНАРЫ ПО ПРАКТИЧЕСКОЙ ФРЕНОЛОГИИ
Под наполовину сорванным со стены плакатом стоял человек с забинтованными руками и пристально наблюдал за пересекающим улицу Рэдборном.
– Родятся ли у нас дети? – заорал человек; бинты на его руках немного развязались, и в просветах виднелась синеватая кожа. – Родятся ли у нас дети?!
Рэдборн, пригнув голову, устремился дальше; полы сюртука липли к бедрам. Впереди, на фоне жемчужного неба, сулящего слабое солнце, возвышалась арка моста Блэкфрайарс. Внезапно Рэдборна бросило в жар. Воротник шерстяной куртки прилип к шее, по шее потек пот. Свет казался странным, водянисто-дымчатым: будто смотришь сквозь грязное стекло террариума. Рэдборн сунул зонт подмышку, этюдник прижал к груди, поднял глаза к небу и сделал шаг на тротуар.
Кингс-роуд кишела подводами, ломовыми лошадьми, двуколками и пролетками. Рэдборн еще разок поискал глазами омнибус с табличкой «Паддингтонский вокзал». Миссис Бил научила его подзывать транспорт (свистнешь один раз – подъедет омнибус, два – двуколка), но судя по всему, сначала ему придется пересечь мост. Рэдборн стоял на тротуаре и ждал какого-нибудь просвета в потоке транспорта. Вдруг ему на лицо упал нежный солнечный луч. Шарманщик рядом заиграл песню «Шампанский Шарли» и сиплым тенором запел:
Веселиться я готов всю ночь,
Да – веселиться я готов!
В бульоне запахов грязи, навоза и угольного дыма Рэдборн учуял нечто едва различимое, но мучительно знакомое: не канализационную вонь Темзы, а резкий и острый аромат морской воды, который вдобавок обладал еще и звуком – высоким, пронзительным, режущим слух. Рэдборн сделал вдох, и в груди тотчас полыхнуло. Все тело – от задней стенки глотки до копчика – продрала сильнейшая дрожь; глаза распахнулись шире, чем когда-либо, словно что-то пыталось вылезти из черепа. Рэдборн пошатнулся и упал бы с тротуара на проезжую часть, если бы на него не заорали с подъезжающей телеги.
– Эй, не зевай!..
Вскрикнув, Рэдборн успел податься назад, но выронил зонт и этюдник. Первый копьем полетел прямо под деревянные колеса телеги и разлетелся клочьями черной материи и осколками спиц. Рэдборн упал на четвереньки в отчаянной попытке схватить этюдник, пока его не постигла та же участь.
Он поймал его буквально в дюйме над грязной мостовой и тут же сам плюхнулся задом на тротуар. Секунду-другую он просто сидел, а мимо цокали лошади и неслись подводы; стук копыт и лязг колес превращались на мосту в сущий гром. Когда Рэдборн кое-как поднялся, солнце опять спряталось за тучу.
На мосту стояла женщина – прямо напротив, в каких-то тридцати футах от него, за бурливой толчеей пешеходов и транспорта. Вдруг солнце вырвалось из-за туч и залило ее бледным сиянием. Платье на ней было потрепанное – ему смутно запомнились оттенки серого и зеленого, всполох бирюзы у горла, – и она стояла, подбоченясь и закатав рукава, как торговка рыбой. Кожа у нее была белая, словно припудренная мелом, на шее и
