Андрей Уланов - «Додж» по имени Аризона
– А на дороге оставаться – можно? – спрашиваю.
– Нет, но…
– Ну и нечего лишний раз…
– Я, – заявляет рыжая, – в лес не пойду.
Вот те еще раз.
– А что же ты, – спрашиваю, – делать собираешься? На дереве до утра будешь отсиживаться?
– Дерево не поможет, – и, главное, на полном серьезе говорит, – но надо что-то придумать, Малахов.
– Да что в этом лесу такого страшного ночью? – кричу. – Стоим тут, как… суслики на пригорке. Обычный дохлый лес. Подумаешь…
Насчет обычного дохлого леса – это я хорошо ляпнул. Экспромтом, что называется.
– Никто еще, – у рыжей от волнения аж губы дрожат, – не проходил ночью через лес на Темной стороне. Ни живой, ни мертвый.
– Ну так будем первыми, – говорю. – Нет таких крепостей, которые… И вообще – там где пехота не пройдет, пройдет отдельная штрафрота.
Да-а, хреновый все-таки из меня агитатор. Никак не выходит моральный дух подчиненных поднять. Даже одной-единственной подчиненной. Как был он на глубине окопа полного профиля, так там и остался.
– Ты не понимаешь, – шепчет Кара. – На дороге у нас еще будет шанс выжить. Очень маленький, почти никакой, но шанс. А в лесу…
– А ну, хватит, – говорю, – не-рядовая Карален. Если начинать прикидывать, где отсидеться безопаснее, то надо было вообще из замка не выходить. Там-то шансы и вовсе до ста процентов. А если в тылу хорошенько поискать, можно и все сто три отыскать, прямо как в сберкассе.
У нас ведь с тобой задание есть, не забыла? Нам не просто вернуться нужно – нам этого гаврика зеленого вместе с сумкой доставить надо. И сделать это как можно скорее, пока о пропаже курьера не дознались и все планы по новой не переиграли.
– Ты ничего не понимаешь, Малахов, – вот заладила. – В лесу – смерть.
– Так и на дороге оставаться – тоже смерть, – отвечаю. – И вообще – мы на войне или где?
– Смерть, – говорит Кара, – она везде. Но она разная. Та, что ждет нас в ночном лесу, – очень страшна. Слишком страшна для меня. Я не смогу пройти. Ты – может быть…
Ох и надоел мне этот разговор.
– Так ведь и умирать, – говорю, – тоже можно по-всякому. Ага. Можно на дно окопа плюхнуться, голову руками обхватить и ждать, пока тебя немецкий танк в этом окопе заживо не похоронит. А можно под этот танк с гранатой кинуться.
Я и того, и того навидался. В первом бою, понятно, паникеров, ну, не паникеров, просто растерявшихся – большинство. Во втором уже могут и кинуться. А потом, дальше, те, кто жив останется, уже научатся и танки жечь, и через себя их пропускать, и снова жечь, и самим живыми оставаться. Только для этого нужно сначала первые два боя пережить.
– Значит, так, – говорю, – не-рядовая. Боишься к ним в лапы попасть – держи «лимонку» наготове. Успеешь выдернуть – и через четыре секунды тебя никакой Гарик Охламон не заштопает.
И… шагом марш!
В крайнем-то случае можно было ее и здесь оставить. Просидела бы ночь на ветке – глядишь, ума бы и прибавилось. А проходы эти, аквариумные… да черт с ними. Можно и напрямик, через мост. Если с этой стороны у них такая же оборона, как у Трофима, то с пятью гранатами я им такой фейерверк устрою.
Да только разведка своих не бросает!
Глава 8
Пошли. Сначала рыжая впереди шла, а я сзади – зеленого языка на мушке держал, хотя он, по-моему, леса этого дохлого боялся еще больше, чем меня. Углубились метров на двести, и тут Кара ко мне поворачивается.
– М-малахов, – шепчет. – Я…
А я смотрю – даром что темнота уже почти полная, а личико у нее белое-белое. И губы дрожат.
– Ладно, – говорю, – не вибрируй. На, держи пистолет и давай зеленого конвоируй. А в авангарде я пойду.
Вытащил на всякий случай из мешка еще одну «лимонку», на ремень повесил, и дальше двинулись.
Темнота, кстати, вовсе не такая уж кромешная. Звезд, правда, нет, но сами облака слегка подсвечивают.
А потом – словно прожектор врубили.
Глянул вверх – луна. Круглая зараза, раза в два побольше нашей. То ли она у них к планете ближе, то ли и в самом деле в два раза здоровее, а может, просто оптический обман.
Но сияет, сволочь, хуже любого САБа.
Слышу – гоблин за моей спиной зубами выстукивает.
– П-полнолуние, – бормочет. – В п-полнол-луние на охоту в-выходят…
– Кончай нудить, а, – говорю. – Еще раз пасть без разрешения откроешь, я тебе все клыки туда прикладом позабиваю.
Заткнулся.
Идем дальше. И вдруг такой жуткий стон откуда-то справа донесся – у меня аж волосы на загривке зашевелились. Ну не может живой человек так стонать. А если стонет – значит, уже мертвый, только еще не весь организм его об этом знает и продолжает за жизнь цепляться. Такого раненого только дострелить можно. И нужно, чтоб не мучился зазря.
– Великие боги, – это уже рыжая шепчет, – помогите нам. Спасите и сохраните наши души от Призраков Ужаса.
Гляжу – и в самом деле, справа, откуда стон доносился, какое-то сияние мелькает.
– Это, что ли, твои призраки? – спрашиваю. – Д-Да.
Присмотрелся повнимательнее – вроде бы клочья светящегося тумана от дерева к дереву ползают. А больше ничего. Мне даже смешно стало.
– Ну и чего трясетесь? – спрашиваю. – Подумаешь, светляки-переростки. Огни на болоте – и то ярче светят.
Тут снова стон раздался. Но я уже на него и внимания большого не обратил. Орет, думаю, то есть стонет, ну и пусть себе стонет. Не мина в полете. Помню, когда в первый раз услышал, как выпь болотная кричит, с тропы с перепугу шарахнулся, чуть автомат не утопил. А потом и сам изображать научился. Не на пальцах, правда, манком.
– Они подбираются к нам, – опять зеленый заныл. – Они окружат нас и своими липкими холодными щупальцами вытянут из нас наши души. Они…
– Тоже мне, – говорю, – кальмары сухопутные. – Слышь, гоблин, а у тебя душа-то, по-твоему, есть?
– Людская церковь, – стонет, – считает меня и мне подобных лишенными души. Но мы-то знаем…
– Ладно, – говорю, – так и быть, открою тебе страшную военную тайну. Нет никакой души. Пока живем – живы, а сделают нам пиф-паф – и все… Ноль да семечки. Голубой туман.
– Нельзя так говорить, – шепчет Кара. – Это святотатство. И когда вокруг Ужас…
– Да плевал я на этот ужас, – я уже прямо злиться начал. – Подумаешь, распелись. Если они такие страшные и могучие, чего ж они нас до сих пор не сожрали?
– Они ждут, – шепчет рыжая, – ждут, пока мы сами…
– Лапки отбросим. Не дождутся. Знаем мы эти штучки, давление на психику. Меня лапчатые «Юнкерсы» со своими сиренами столько раз с землей мешали, что эти стоны мне после них – вроде ночной серенады. Только на сон тянет.
И не под такое засыпать приходилось.
Смотрю, а рыжая уже совсем скисает. По сторонам не смотрит, за зеленым не следит – тот, правда, только о том и думает, как бы от меня на шаг не отстать, – и вообще еле ноги переставляет. Прошли еще немного, оглядываюсь, а она к стволу привалилась и глаза закрыла.
– Что, устала?
– Оставь меня, Малахов, – шепчет, – ты дойдешь, ты должен, и ты можешь. А я не могу. Оставь меня и иди.
– Черт, – говорю, – вот этих слов я от тебя и ждал. За кого ж ты меня, дрянь рыжая, тут держишь? Когда это разведка своих бросала?
– Иди, Малахов.
– Ну уж нет.
Подошел к ней, прижал к дереву и поцеловал прямо в губы.
Честно говоря, попытался поцеловать. Я-то еще никогда ни с кем… У нее губы стиснуты, у меня тоже. Только…
Тут Кара глаза наконец открыла и меня прочь оттолкнула. Но тоже слабо – в другой раз я бы от ее толчка кубарем бы покатился.
– Ты… что ты себе…
– Именно то, – отвечаю. – Так что теперь тебе тоже, хочешь – не хочешь, а дойти надо. А иначе кто меня на башне повесит?
У рыжей в глазах огонь было полыхнул, но тут же и погас.
– Нет, – головой качает, – иди один.
Вот теперь я уже и в самом деле злиться начал.
– Ну уж нет, – говорю, – не получится у тебя дезертировать. Не можешь на этих светляков смотреть – не надо. Хватайся за меня, глаза зажмурь – и вперед. Ноги хоть переставлять сама сумеешь?
– А если, – улыбается, – не сумею?
– Тогда, – заорал так, что аж светляки шарахнулись, – я тебя на руках потащу! Ясно? Мало я, что ли, раненых вытаскивал.
– Не кричи. Пойду.
Пошли. То есть потащились. На одном плече винтовка висит, на другом рыжая, в спину все время гоблин тычется – отстать, тварь, боится. А светляки совсем обнаглели. Один туманный лоскут вперед выплыл и дорогу загородил. И уступать, похоже, не собирается.
Ах ты, думаю, муть болотная. Ты что же, думаешь, что меня твоей хилой подсветкой на испуг взять можно? Тоже мне, пламя. Вот когда я раненых из горящего танка вытаскивал, вот там было пламя – как в мартеновской печи, а то и получше. – Стиснул зубы и пошел прямо сквозь него.
Чувство было такое, словно в… Черт, даже и не знаю с чем сравнить-то. Не вода, не туман, а будто паутина, но не просто, а паутина, на которой студень налепить умудрились. Холодная, мокрая, мерзкая и лопается чуть ли не раньше, чем прикоснусь.
