Андрей Уланов - «Додж» по имени Аризона

Андрей Уланов

«Додж» по имени Аризона

Элеоноре Раткевич – спасибо за все!

Старшему лейтенанту Светлову

Панкратову-Плюшкину

Дэну Смушковичу, который не захотел тут появиться

Мишке – за то, что он научил рыжую непосредственности и тому, как доставать людей.

И – моей жене!

Часть I

Без вести пропавший

Глава 1

А ведь начиналось-то все, как обычно. Мы тогда шли узнавать, куда немцы задвинули свой гаубичный дивизион. И задвинули ли они его вообще – может, он на том же месте стоит, скирдами прикидывается. Как говаривал Коля Аваров: «Всего-то делов».

На прежнем месте дивизиона не оказалось. Нашли мы там полтора пушечных колеса плюс пяток воронок от «петляковых». Зато от тягачей, что эти гаубицы уволокли, осталась такая шикарная колея – не хуже Герингштрассе. А потом мы столкнулись с патрулем.

Это была первая гадость. И попался-то он нам так неудобно, что не спрятаться, не смыться тихо. А во-вторых, когда мы их стали снимать, Витя Шершень то ли сплоховал, то ли фриц ему попался на редкость живучий – успел, гад, на спуск нажать. В общем, нашумели.

Ну, капитан наш правильно решил – отступать надо к ним в тыл. На переднем крае сейчас от ракет в глазах рябит и чешут по каждой тени. А в ближнем тылу отсидимся, подождем, пока не успокоится, и выйдем. Не к своим, так к соседям.

И тут эти связисты! Нет, ну надо же, чтобы за один выход два раза такая бледнота! Бывало, лежишь часами, а фрицы у тебя под носом бродят – и ничего. А тут – послетались, словно мы медом намазанные.

Хорошо еще, болотце поблизости оказалось. Первое дело против собак. Ручей, он, конечно, тоже неплох, но если по берегам пойдут – найти место выхода могут. А в болото фрицевские овчарки не полезут – не дурные.

В общем, поползли мы на этот островочек, обсохли малость, ну и думаем к ночи выбираться. Все болото немцы не оцепят – тут батальон нужен, а кто ж целый батальон ночью в оцеплении будет держать. Выставят посты и завалятся себе. У немцев ведь все четко – днем воюем, ночью спим. А мы мимо них на брюхе…

И тут по островку как врежут шестиствольным.

Я сначала решил – все, аминь. Был старший сержант Малахов – а осталась воронка от «андрюши». А оказалось – нет, рядом. Повезло. Можно сказать.

Очнулся я на каких-то нарах. Сел, глазами похлопал – руки-ноги вроде на месте, голова тоже. И форма вся целая, даже не порвана нигде – гимнастерочка хэбэ, ремни – брезентовые, как положено, сапоги, даже пилотка в левом кармане – и та на месте.

А главное – нож в правом сапоге.

Вот тут я маленько опешил. Думаю, может, меня и в самом деле свои вытащили. Партизаны там или местные какие, хотя откуда они в прифронтовой-то полосе. Ну не похоже это на немцев – такие роскошные подарки оставлять!

Огляделся. Камера как камера, встать можно, макушкой об потолок не шваркаясь, и шаг сделать можно – от нар до стены. Окна нет, дверь деревянная, железом обита. Все как положено. Я-то сам, правда, не сидел, но наслушался достаточно.

Только я к двери подошел – лязг, грохот, дверь распахивается, а на пороге рожа, да такая, что только в луже да с похмелья увидать можно. Это, помню, нас в мае одна селянка наливкой угостила – ох и было же нам на следующее утро небо с овчинку. А потом еще и от капитана…

Тип, значит, весь из себя такой квадратный, угловатый, явно под «фердинанд» косит. Бородой зарос по самые брови, словно партизанит третий год. Куртка на нем – кожаная, с бляшками, а на поясе меч. Самый натуральный. Из какого музея он его спер – леший знает.

– Выходи.

Ты гляди, думаю, он и по-русски шпрехает. Ежкин кот, куда ж это меня занесло?

Напялил я, значит, пилоточку на всякий случай, и пошли мы. Я впереди, тип сзади. Коридор – ни одной лампочки, одни факелы на стенах чадят. Прямо инквизиция какая-то. Потом лестница, еще дверь, а за дверью еще один тип. Этот в музее еще больше поживился – весь железом обклеился, шлем рогатый, явно нового образца, и, главное, меча ему мало показалось – копье приволок, словно тут им размахнуться где можно. И хоть бы для приличия «шмайссер» на плечо повесил!

Дальше коридор уже пошире и почище пошел, свет солнечный откуда-то сверху пробивается. Еще пара музейных рож навстречу попалась, причем покосился один на меня как-то странно – словно это не он, а я чучелом огородным вырядился. А может, он русского никогда не видел?

Черт, думаю, тут что, доктор Геббельс кино про нибелунгов снимает? А я им на роль Зигфрида подошел? Или на роль коня Зигфрида?

Наконец пришли. Тип с бородой осторожненько так в двери поскребся, прислушался, створку приоткрыл, меня внутрь пихнул, а сам снаружи остался. Причем видно было по бороде, что сильно ему внутрь не то что заходить, а и заглядывать-то не хочется.

Ну вот эта комната мне и самому не понравилась. Большая, в окнах стекла мутные, справа два стола, и оба до краев колбами да ретортами заставлены, и во всех какая-то разноцветная химия бурлит. А за столами, в углу, кресло виднеется, с подножкой и с подлокотниками, вроде как зубоврачебное, да что-то ни я на зубы не жаловался, ни кабинетик этот на докторский не смахивает. Разве что таких докторов, у которых в петлицах по две молнии. Наслышаны, знаем.

Прямо передо мной помост, небольшой такой, а на помосте стол. Здоровый стол, весь красным бархатом забит сверху донизу. А за столом главный тип сидит, лысый, в черном халате без знаков различия. Согнулся и делает вид, что амбарную книгу, что лежит перед ним, изучает.

Ладно, поиграем, кто кого перемолчит. Мне-то что, я на тот свет не тороплюсь, поскольку в него не верю. Мне в него не верить по должности положено, как секретарю комсомольской ячейки.

Ага. Лысый наконец соизволил от книги оторваться и на меня уставился. Глаза у него какие-то странные, неприятные глаза. Словно в автоматные дула смотришь.

А я чего? Я ничего, так, химией интересуюсь.

Забавно, зачем я им все-таки сдался? О планах штаба дивизии нас никто в известность не ставил, а где их гаубичный дивизион, они и сами знают. Не иначе, новую методику на мне будут отрабатывать. А то на кой черт им простой старший сержант?

– Ты, – лысый со своего насеста прокаркал. – Знаешь, куда ты попал?

Ну, вопрос.

– В гестапо, – отзываюсь, а сам лихорадочно соображаю: «Или все-таки абвер? Мундиров-то я не видел».

Ясно только, что не полиция.

Самое странное, что ответ мой типа, похоже, удивил не меньше, чем меня – вопрос. Он даже репу свою лысую поскреб.

– Какое имя тебе?

– Чего?

– Имя!

Поиграть в молчанку? А проку им с моего имени? Нате, подавитесь. Если что – вы меня надолго запомните.

– Старший сержант разведроты 134-й стрелковой дивизии Сергей Малахов.

– Это имя твое?

Нет, откуда они этого клоуна выкопали? По-русски он чешет без акцента, может, из беляков недобитых? Подвинулся на старости лет?

– Нет, почтовый адрес.

Лысый на меня взглянул так, словно я вдруг по-японски начал трепаться. Снова поскреб репу и задумался.

– Ты, – наконец выдавил он, – умеешь убивать.

– Это вопрос?

– Ты умеешь убивать, – повторил тип. Да уж третий год только этим и занимаюсь!

– Не то слово. «Тиграм» с одного плевка башни сношу, а «мессеров» из рогатки, не глядя, щелкаю.

Ну, если честно, башню «тигру» тогда самоходчики снесли. Я только гусеницу гранатой распорол. Но комбат, тот все равно обещал на меня наградную написать. Мы ведь в его батальоне случайно оказались – место для прохода искали, а тут атака. Я «тигра» подшиб, а Прохоров из пулемета не меньше взвода положил. В общем, помогли удержать позицию. Правда, медаль мне так и не дали, да я и не возникал – своих, что ли, мало. А через неделю комбата того снайпер хлопнул.

– Мне нужно будет, чтобы ты убил для меня.

О! Вот теперь понятный разговор пошел. Вербуют. Ну, послушаем, послушаем.

– От этого человека зависит судьба страны.

Ух, ты! Это ж на кого меня нацеливают? Неужто на товарища Сталина?

– И не одной страны.

Нет, точно. Ну, думаю, Малахов, ты теперь любой ценой обязан отсюда живым выбраться и про это змеиное гнездо командованию доложить. Это твоя прямая обязанность, как бойца и комсомольца.

– А моя благодарность не будет знать пределов.

Ага, думаю, держу карман. Из «парабеллума» в затылок. Что б ему такое поддакнуть для правдоподобия?

– Как насчет счета в банке? – с такой ленивой ухмылочкой интересуюсь. – Учтите, я в марках не беру, только в фунтах.

Лысый непонимающе так на меня глянул.

– Платить сколько будешь, дядя? Здесь задаром не подают. – Если он начнет со мной торговаться – значит, все, клюнул.

– Пять тысяч золотых будут достаточной ценой.

Черт! Торгуется! Чего ж делать-то? Может, цену себе попробовать набить?

– Да за кого ты меня, дядя, держишь? – усмехаюсь. – За такие гроши тебе никто ворону не зажарит. Тридцать – и половину вперед.

Ну, думаю, если он это проглотит – значит, здесь не гестапо, а натуральный дурдом.