Федор Годунов. Стылый ветер - Иван Алексин
* * *
Проводив Грязнова к Болотникову и оставив в полку за главного Порохню, я, взяв с собой десятки Тараски и Мохины, отправился в другую сторону. Пришло время оставленные в тайнике Чемоданова драгоценности проведать.
В целости ли? Или, может, тот же Фрол, оставшись без хозяйского надзора, захоронку своего господина нашёл и без спросу прихватизировал?
Не должен, в принципе. Теми же царским венцом и печатью особо не попользуешься. Их только новому царю, в расчёте на щедрую награду, преподнести. Но тогда бы Шуйский уже давно в шапке Мономаха щеголял. Он бы о такой находке по всей Руси раструбил, в том можно не сомневаться.
В деревню я заглядывать не стал. После памятного боя с польским отрядом меня там наверняка узнают. Послал туда Мохину с десятком, а сам вместе с Тараской обогнул и затаился в том месте, откуда в прошлом году мы на ворога с мужиками ударили.
Петро себя долго ждать не заставил, появившись уже через полчаса.
— Пусто там, — доложил мой друг, стряхивая с одежды посыпавшиеся с веток снежинки. — Староста сказывает, что царские вои сюда не заезжают. Деревенька-то в стороне от тракта стоит. Тиун только князя Голицына иногда появляется. Поместье князю в вотчину после бегства окольничего передали.
— Налетели коршуны на добро, как хозяина не стало, — зло прошипел я. — Ну, ничего. Даст Бог, не долго Васятке Голицину вымороченной деревенькой пользоваться. Я ему ещё за бунт в войске и расправу с матушкой сильно должен остался! Ладно, Петро, — развернулся я к Мохине. — Мы поутру с Тараской вернёмся, а ты с воинами здесь, в деревне переночуй. Если случится чего, бери любого мужика да с ним гонца и пошли. Тут до заимки версты три всего будет. Местные дорогу знают.
— Вдвоём пойдёте? — недовольно насупился десятник.
— Почему вдвоём? Тараска с собой с пяток воинов из своего десятка возьмёт. Больно уж товар ценный, — пояснил я своему соратнику. — А сторож, которого дядька Иван добро охранять оставил, ненадёжный. Ему Фрол, может быть, и предан, а вот мне… тоже преданным станет, если людей за спиной увидит.
Заимку мы тоже обогнули, оставив наблюдать за ней всю взятую с собой пятёрку, затем уже вдвоём с Тараской вышли к болоту, нашли приметное деревце.
— Здесь должен быть, — заявил я, отмерив положенные шаги.
Копать долго не пришлось. Уже через полметра лопата ткнулась в деревянный настил, укрытый рогожей. Расчистив, подняли крышку, с трудом вынули наглухо закрытый небольшой кованый сундучок, открыли.
— Ишь, богатство какое! — восхищённо присвистнул Тараско.
Ну, великим богатством я бы это не назвал, но всё, что я смог в своё время, убегая из Кремля с собой прихватить, дядька Иван в сундук положил. Немного золотых и серебряных монет, кое-какие камешки, сестрицины драгоценности. Если с умом распорядится, ещё несколько полков вооружить хватит. Вот только продать всё это добро будет нелегко. Мало кто на Руси такими капиталами сможет похвастаться. Да и вопросы ненужные у покупателя возникнуть могут.
Ладно, пригодится. С деньгой войско собирать завсегда проще. Забираю себе мешчки с монетами, отдаю Тараске более увесистый с драгоценностями. Тяну к себе царскую печать, отложив в сторону шапку Мономаха.
В первую очередь, за печатью я и пришёл. Спрячем где-нибудь вместе с Грязным недалеко от Карачарова, а потом, после отступления войска Болотникова от Москвы, он её и заберёт. Вот и начнут в столице первые грамотки от воскресшего царя Фёдора появляться. Нужно потихоньку начинать о себе напоминать, приучать народ к мысли, что на трон ещё один претендент есть.
Вернули сундук на место, долго трамбовали землю, забрасывая иголками. Вот и поваливший снег, кстати, пришёлся. Следы окончательно замаскирует.
— Ну что же, — вздохнул я. — Пойдём Фрола навестим. Заодно и более точно, что в в Москве творится, разузнаем. Он мужик ушлый, наверняка о многом поведать сможет.
Старик встретил нас неприветливо. Неторопливо вышел под начавший усиливаться снегопад, нехотя шугнул собак и уставился выжидательно, недобро сверля глазами.
— Чего надобно? — Фрол меня узнал сразу, то по глазам видно, но виду не подал, косясь на моего спутника. — Или заблудился ненароком, служивый?
— И ты будь здоров, Фрол, — криво усмехнулся я, внимательно поглядывая на зажатый в руке топор. — Ты Тараску не опасайся, — кивнул я на напрягшегося запорожца. — То человек мне верный и кто я такой есть знающий.
— Здрав будь, государь, — Фрол стянул шапку с головы, скользнув взглядом по мешку за спиной у казака, поклонился. — Да уймитесь вы, пустобрёхи! — шикнул он на заливающихся лаем псов. — Входи в дом, царь-батюшка. Негоже тебе у порога стоять.
— Войду, — усмехнулся я. — Отчего же не войти. Только ты сначала людишек моих накорми да в баньке попарь. Смотрю банька у тебя уже натопленная. Как ждал! Тараска, покличь хлопцев.
Фрола появление ещё пятерых воинов отчего-то совсем не обрадовало, но виду старик не показал. Помог расседлать коней, шустро накрыл на стол, вдоволь накормив, проводил воинов до бани, попробовав сунуть им кувшин с брагой.
— То лишнее, — Тараско, недобро косясь на хозяина, расслабляться не спешил, сам в свою очередь отказавшись от предложенной было выпивки. — В походе мы.
— Дык немного выпить после дальней дороги, совсем не грех! — Фрол скосил глаза на хлопнувшую за воинами дверь. — У господина здесь бутыль с вином заморским осталось. Иван Тимофеевич заругает, если я самого государя и не попотчую.
— Позже попотчуешь, Фрол, — властным жестом остановил я поднявшегося было с лавки старика. — Когда воины из баньки вернутся. А, пока их нет, поговорим. Что на Москве делается, Фрол?
— А что там делаться может, господин? — старик, опустился обратно на лавку. — Народишко бурлит да по углам шепчется. Всё гадают, кто же это войско на Москву ведёт, если они собственными глазами убитого царя Дмитрия видели. Хотя, — пожал плечами Фрол, — лицо ему знатно изуродовали. Так просто и не узнать. Я как раз в те дни, когда Шуйский с Голицыным Гришку с престола сковырнуть удумали, в Москве был. Отвёл душу немного. Жаль только до самого поганца не добрался! Гришка Валуев, чтоб его черти взяли, опередил.
— Главное, что прибили стервеца, — не согласился я с ним, облокатившись спиной о стену. — Я
