Федор Годунов. Стылый ветер - Иван Алексин
— А теперь по углам шепчутся, — вздохнул сын боярский. — Крикунов всех быстро по темницам расселили.
— Про меня вспоминали?
— Мало, государь. Правда, когда Шуйский и царица Марфа стали говорить, что царевич Дмитрий в Угличе на самом деле погиб, а власть самозванец захватил, был средь народа шепоток. Мол, а зачем тогда Фёдора с престола сгонять было нужно, если он по правде на троне сидел? Законы, что ты перед тем как из Москвы уехать, издать велел, вспоминали. Но тот шепоток быстро смолк. Всё больше об спасшемся царе Дмитрии говорить начали.
Ну, хоть что-то. На быстрый эффект тех указов, что я на лобном месте зачитать велел, я и не рассчитывал. Тем более, что нет у меня ни в Москве, ни в других городах кучи сторонников, готовых потихоньку склонять жителей в мою пользу. В наличии вон только Фрол, если он, конечно, жив и верность мне сохранил. Но, ничего. Вода камень точит. Чем хуже будет на Руси, тем чаще будут вспоминать меня и моё желание помочь народу.
— И много дворянского ополчения Шуйский смог собрать? — прервал мои размышления Порохня.
— Поначалу изрядно людишек на Москву приехало, — со вздохом признался Гаврила. — Но потом многие разбежались. Да ещё часть детей боярских царь Василий по городам рассадил да в поход на мятежников разослал.
Мда. Тут на мой взгляд Шуйский лоханулся. Ему бы все силы в кулак собрать да на войско Болотникова всей силой и навалится. Глядишь, и не осадили бы мы Москву.
— Не удержаться Шуйскому на Москве, — уверенно заявил Порохня. — Такая сила идёт.
— Удержится, — не согласился я. — Сила немалая, да согласия в ней нет. Ни Пашков, ни Ляпунов с Болотниковым не поладят. И гордыни много, и цели разные. Да и москвичи в то, что самозванец спасся, в большинстве своём не поверят. Они его смерть своими глазами видели, не то что в других городах. Вот если бы Гришка Отрепьев, и впрямь, спастись смог и к войску Болотникова присоединился, тогда да. Не выстоять бы Шуйскому. Да и у меня надежды власть вернуть, мало было бы. Что же мне с тобой делать? — задумчиво воззрился я на Ломтя.
— Так в войске своём оставь, государь, — удивился моим колебаниям Гаврила. — Верой и правдой служить буду.
— Нет, — не согласился я с сыном боярским. — Ты мне на Москве нужнее будешь.
Я, неспешно поднявшись из-за стола, выглянул за дверь, позвав переминавшегося у входа запорожца
— Тараско. Надо бы нам побег Алексею Григорьевичу Долгорукову, что в темнице у нас сидит, устроить. А то Грязной всё грозится князя прибить. Жалко мне его. Пусть уж лучше сбежит от греха.
— Сбежит, — задорно кивнул запорожец. — То дело нехитрое.
— Только он не сам из плена вырваться должен, — закусил я губу в раздумье, — Пусть его вон Ломоть выручит. Чтобы, князь, значит, потом Гаврилу к себе из благодарности, приблизил.
— Долгоруков? — удивился Порохня. — Так он вроде не сильно знатный? Что в его благодарности толку?
— Не сильно, — согласился я с атаманом. — И даже не боярского роду. Вот только он на Пелагее Буйносовой-Ростовской женат, а Шуйский с её сестрой уже больше года как помолвлен. Соображаешь?
— Свояком царю станет? А если Василий не женится?
— Женится, — усмехнулся я в ответ. — Ты уж мне поверь. А, значит, Долгорукий в ближний круг к царю войдёт. Не удивлюсь, если Шуйский ему уже сейчас доверяет. Вот мне бы своего человека рядом с Долгоруковым иметь и не помешало. Понял ли, Гаврила?
— Понял, государь, — оживился Гаврила. — Вот только коней бы нам достать. Без коней далеко не уйдём.
— Будут вам кони, — отмахнулся я. — Ты уж озаботься, Тараско, чтобы они и коней прихватить смогли. И пригляди немного, чтобы, когда из Серпухова побегут, их по дороге Подопригора не перехватил.
Мда. Правильно, что я насчёт Якима напомнил. Свою полезность новоиспечённый полусотник наглядно доказал. Его отряд целыми днями хищной сворой кружил по округе, заранее извещая даже о крестьянской телеге, кативший нам навстречу. Его люди были повсюду. Я даже охрану в последние дни похода просто для порядку ставил, будучи абсолютно уверенным, что никакой вражина к нам незаметно не подберётся. Эх! Если бы ему ещё доверять можно было!
— Даже не сомневайся, Фёдор Иванович, — залихватски махнул тот рукой. — Так ускачут, что даже Яким не догонит.
— Иванович? — вытаращил глаза Ломоть.
— Так запрещено моим людям меня даже наедине государем называть, — пожал я плечами, — Чтобы потом случайно не проговориться. Но то неважно сейчас. Ты, Гаврила, как в Москву вернёшься, сиди там тихо. От службы не беги, но и в бой нахрапом не лезь. Нынешний год ты, скорее всего, мне не понадобишься. Одну службу мне пока сослужишь. В феврале, а может и чуть раньше устроить Шуйский с патриархом Гермогеном молебен об освобождении москвичей от греха за то, что присягу мне порушили да царицу Марию сгубили. Вот тогда осторожно слух о том, что я на самом деле жив и пусти. Сможешь? — внимательно посмотрел я в глаза побледневшему сыну боярскому. — Другой возможности скорее всего не будет.
— Смогу, государь.
— Ну, тогда с Богом.
Глава 7
— Москва. — Василий, ссутулившись, как-то неловко сполз с коня и быстро перекрестился, с трудом сдерживая слёзы. — Думал, что и не увижу уже никогда.
— Москва, — согласился я, встав рядом с боярином. — И я сильно сомневался, что живым вернуться доведётся. Хотя, конечно, с тобой Василий Григорьевич не сравнить. Шутка ли более трёх десятков лет на чужбине в неволе прожить.
— Вернулся, — у Грязнова подломились колени и он упал прямо в грязь, целуя сочащийся влагой снег. — Вот только и в мыслях все эти годы не было, что я с оружием в руках возле её стен с войском стоять буду.
— А ты и должен быть с оружием, Василий Григорьевич, — я оглянулся на замерших в паре десятков шагов людей; не слышат ли? Вот как чувствовал, когда приказал Порохне немного полк придержать, чтобы дать его номинальному главе в себя прийти. — Ты законному правителю власть вернуть пришёл. Прав на
