Федор Годунов. Стылый ветер - Иван Алексин
— Григорий Васильевич, — оглянулся Сандулов, уже отъезжая — Слышал я, что ты князя Долгорукова, что в Ельце за воеводу был, собственной рукой зарубил? Так ли?
— Зарубил — прищурился Грязной, впервые за всё время беседы положив руку на взведённый пистоль. — Он, вор, царские склады поджёг и к Шуйскому переметнуться задумал.
— Так я не в упрёк, — усмехнулся рязанец. — По заслугам и смерть, изменнику! Подарок у меня для тебя, воевода. Младшего брата его мы во время битвы на Лопасне в плен захватили. В темнице тебя вместе со своими людишками дожидается.
Я лишь головой покачал, смотря вслед уезжающим.
Вот же хитрецы! Сначала елецкого воеводу от народного гнева спасли. Теперь его брата, взяв в плен, Грязнову на казнь подсовывают. А сами все «в белом»! Явно лидеры дворянского войска не хотят все мосты за собой сжигать. Вот и не трогают воевод Василия Шуйского, стараясь подсунуть их на казнь кому-нибудь другому. Долгорукова вон Грязному «подарили», захваченных в предстоящей битве под Троицком бояр, в Путивль к ЛжеПетру на расправу отправят. Выходит, уже сейчас задумываются о возможности с новым царём договорится. Вот только и у нас с Василием Григорьевичем свои планы на этот счёт есть.
— Что с князем делать будем? — оглянулся на меня Грязной, тронув коня в сторону городских ворот. — Убьём или как?
— Не знаю, пока, — признался я ему. — Долгорукий — твой враг, но тебе же ещё с Шуйским договариваться, а если ты всех его воевод перережешь, он и обидеться может.
— Я могу убить его и попозже, — пожал плечами в ответ боярин.
Я весело засмеялся, поражаясь уверенности в голосе боярина, понукнул коня. Вот человек для которого не существует невозможного!
Над головой пролетела арка ворот, раздвинув стены широкой улицей, замелькали лица горожан, спешащих по своим делам, замахал руками бородатый детина.
Да ну⁈ Я подался вперёд, не веря своим глазам.
* * *
— Что встал, Гаврила? Проходи, садись вон лавку. Поговорим.
— Благодарствую, боярин, — Ломоть замялся у порога, сняв с головы шапку, покосился в сторону вышедшего Тараски. — Не по чину мне за одним столом с воеводами сидеть.
— Не по чину ему, — по-доброму усмехнулся я. — Для тех кто верой и правдой служит, у Фёдора Годунова место за столом всегда найдётся.
— Государь⁈ — остолбенел Гаврила, с намёком выпучив глаза. — Да как же….
Ну, да. Не один я сына боярского принимал. Решил заодно своего человека Тараске и Порохнёй показать. Вдруг встретиться с ним нужно будет или весточку какую передать. Не всё же мне лично на такие встречи бегать? Хотел было ещё Грязнова позвать, но передумал. Порохня с Тараской и дальше в моём войске останутся, а Грязнову скоро в самую пасть к Шуйскому лезть. А я Ломтя почти полтора года не видел. И что с ним за это время произошло, не знаю. Как он вообще под Москвой оказался, если должен был с Чемодановым в Грузии находится?
Может он уже и не сторонник мой, кто знает? Всякое могло случится. Посулы, соблазны, обещания, угрозы. Мало ли есть способов, человека на свою сторону перетянут?
А самому Василию Григорьевичу, я о Ломте обязательно потом расскажу. Надо будет, Грязной сам сына боярского найдёт да к делу приставит.
— Ты на атамана не косись, — решил я успокоить своего собеседника. — То, бывший куренной атаман на Сечи Данила Порохня, что воеводой теперь мне служит. Да и Тараску, что сюда тебя привёл да за дверь присмотреть вышел, тоже можешь не опасаться. То люди мне верные, и кто я такой на самом деле, знающие.
— Жив, значит, государь, — затряс головой Гаврила. — А я уже и не верил.
— Жив, — усмехнулся я. — А вы думали в реке утонул? Не дождутся! Я не только жив, но и людьми обрастаю да силу потихоньку коплю. Да ты к столу то садись; ешь, пей. Или брезгуешь?
— Что ты, государь, — Ломоть, поспешно подойдя к столу, размашисто перекрестился и, поклонившись в пояс, осторожно присел на самый край лавки. — Благодарствую за честь, государь.
— По заслугам и честь, — решил я ещё немного похвалить сына боярского. Хуже не будет. — Давай, сказывай, как ты здесь очутился? Что с Чемодановым?
— Так в Грузии окольничий остался, — со вздохом пожал плечами Гаврила. — Нет, государь, в сказку о том, что ты утонул по дороге на Кавказ, Иван Тимофеевич не поверил. Мы же знали, что ты в другую сторону направился. Вот мы, значит, выждали в этом Картли до осени и окольничий меня обратно на Русь и послал. До Боровского монастыря, значит, добраться и от тебя весточку обратно привезти. Вот только не оказалось тебя в том монастыре, государь. Я к игумену, а он и говорит, что, мол, ждал тебя, государь, ждал, да так и не дождался. Сгинул, мол, царь Фёдор Борисович где-то по дороге к монастырю.
— Твоя правда, сгинул, — процедил я, вспоминая все испытания, через которые мне пришлось пройти за эти почти полтора года. — Так сгинул, что насилу вернуться смог. И как ты поступил?
— Как? — потупился Ломоть. — Ты уж прости, государь, но я тогда, и вправду, решил, что ты погиб. И что мне было делать? В грузию эту треклятую возвращаться? Так меня и так там тоска смертная заела! Чужое там всё! Решил в своё поместье вернуться. Худо-бедно зиму перезимовал, а тут цар… Гришку Отрепьева Шуйский с трона сковырнул. Началась замятня. Народ на Руси всколыхнулся. Кто признал Шуйского царём, кто нет. Стал царь ополчение к Москве скликать, я и приехал. Дело подневольное, куда тут денешься? К воеводе Алексею Григорьевичу Долгорукову в отряд попал. С ним вместе и в плен угодили. Вот только за мной такого догляда как за князем не было. Я намедни и сбежал. Думал к Москве пробираться, как только рязанцы уедут, а тут вы в город въезжаете.
— О самозванце, что говорят? — решил уточнить я. — На Москве верят, что он спасся?
— Да тут по-всякому, государь, — задумчиво нахмурил брови Гаврила. — Кто верит, а кто и нет. Одни кричат, что спасся государь, другие орут, что самолично его тело видели. По началу до драк доходило.
— А теперь, значит, тишь да
