Самый лучший пионер: Том второй - Павел Смолин
— Безоружные группы китайской молодежи нарушают границу, по льду переходя Амур. Наши пограничники их выталкивают и не поддаются на провокации.
— Мао что, совсем конченный?
— Мы в его глазах — предатели идеи мировой Революции и империалистический хищник, — пояснил дядя Саша.
— Что делать планируете?
— Юрий Владимирович предлагает объявить масштабные учения по Дальневосточному военному округу, китайцы демонстрации силы понимают и уважают.
— Это хороший вариант, — одобрил я.
— С ним согласны не все, — покачал головой куратор. — Не хотят накалять обстановку, чтобы не спугнуть Никсона.
— Типа его подручные тут не при чем! — фыркнул я. — Но больше мне добавить нечего — дед уже все придумал, а на старших товарищей я никак повлиять все равно не могу. Но можно подогнать туда пожарные машины и поливать из них китайцев крепко перченой водой. Да, на улице холодно, но любовь к Мао и преданность идеям мировой революции их согреет.
— Больше тебе знать пока ничего не нужно, — покивав, закончил небогатый брифинг дядя Саша.
— Не ощущаю полезности для Родины, — прислушавшись к ощущениям, поделился ими с куратором.
— Не в сказке живем, — нейтрально ответил КГБшник.
— А очень хочется, — вздохнул я.
Въехали в Москву — «усадьба» тоже на Северо-Западе, но значительно дальше нашей дачи, которой мама заниматься еще даже не начала — и по пустым ночным улицам доехали до нужного дома.
— Я быстро! — пообещал я и пошел будить Вилку — сейчас как раз ее смена.
Открыл, к моему удивлению и легкому недовольству, еврейский молодой человек.
— А где Виталина? — спросил я.
— Ее родители в Воронеж сослали за грехи! — ухмыльнулся «дежурный».
— Душит система! — вздохнул я, он посторонился, и я набрал подарков с большим запасом — очень уж быстро разлетаются, а себе — зубной пасты, и вернулся в машину.
— Поехали!
Добрались до дома, я пожал дяде Саше руку, оставил ему для передачи стенографистам три бутылки коньяка и пошел наверх, «оживая» с каждой секундой. Наконец-то можно расслабиться, пусть и в разумных пределах — к этому я уже привык.
Дверь привычно не заперта, а вот в коридоре — совершенно неожиданная в это время суток мама с трубкой телефона в руке, одетая в теплые штаны и куртку рядом с хмурым, накинувшим пальто поверх майки и потешных семейных трусов в цветочек, прислонившемся к стене Судоплатовым. А почему так холодно? Градусник разбили и проветривали?
Дядя Толя заметил меня первым и тронул тараторящую в трубку маму…
— Да, Екатерина Алексеевна, повезло, что участковый в гости пришёл. Я же сегодня с утра миску орешков со вареной сгущёнкой напекла, так мы на кухне сели, чаю тут попили. Рассказал мне кто у нас тут проживает в доме. Уже и уходить собрался, а тут звонок в дверь…
За плечо.
— Ой, Сережка пришел, я сейчас! — она положила трубку на тумбочку и кинулась меня обнимать.
— Жив, здоров, орел! — кратко отчитался я, обнимая ее в ответ. — Что тут у вас случилось?
— Как раз министру жалуюсь! — с улыбкой чмокнула меня мама в щеку и вернулась к телефону. — Алло? Извините, Екатерина Алексеевна, да, глазок у нас есть, но я по привычке нараспашку, а он сразу в квартиру завалился — пьяный, шатается, рядом стоять невозможно!
Это явно не про Таниного отца — а нафиг из-за него аж министру культуры звонить? А я и не знал, что Екатерина Алексеевна маме свой личный номер выдала.
— Да, песни требовал! Сначала деньгами тряс, орал, что все нас тут купит, а потом угрожать начал!
Точно не про него. Какой-то артист не выдержал несовершенства распределения репертуара и пришел разбираться.
— Я его на кухню повела — певец все же, не пьянь подзаборная, предложила чаю попить и поговорить нормально, а он формочку от печенья прямо в окно швырнул. Да, стекло меняем.
Я заглянул на кухню — так и есть, наш нынешний дворник Антип Петрович, мужик лет пятидесяти, лысеющий и усатый, без безымянного пальца и мизинца на левой руке — на производстве оторвало — вставлял новое стекло. Потом поздороваюсь, а пока слушаем дальше.
— А дальше Анатолий его с лестницы спустил! Нет, участковый был только рад — этот алкаш ему нос разбил! Спасибо, Екатерина Алексеевна!
Я протянул руку и подвигал пальцами — дай!
— С вами Сережка поговорить хочет, передаю ему трубку, — проинформировала министра мама.
— Екатерина Алексеевна, здравствуйте, как вы? — полным сочувствия голосом спросил я.
— Здравствуй, Сережа, — печально поздоровалась она в ответ. — Спасибо за реквием по Николаю Павловичу, ему бы очень понравилось.
— Извините, что мы вам погоревать спокойно не даем, — извинился я за маму. — Можно вас попросить «прикрепить» меня к какому-нибудь сотруднику МинКульта, чтобы нам вас от дел не отвлекать по пустякам?
— Это — не пустяки! — грозно пророкотала Фурцева. — Совсем от рук отбился! Думает про хоккей и Ладу спел — всё, неприкосновенный? Допился, алкаш!
Хоккей и «Лада» — это у нас очень популярный в эти годы Вадим Муллерман. Получается действительно допился — как это все иначе объяснишь?
— Вот-вот! — радостно выхватила трубку внимательно слушающая наш с министром разговор мама. — Я себе именитых артистов совсем не так представляла. У нас же и Борис Николаевич в гостях был, и Людмила Георгиевна, и Эдуард Анатольевич, и Александра Николаевна — такие вежливые, приятные люди! А тут.... — она осеклась и поджала губки. — Прямо и сказать нечего — настоящий позор!
Поняв, что тут мне ловить нечего — дамы явно еще долго будут перемывать косточки падшей знаменитости — повел дядь Толю за собой на кухню, здороваться с дворником.
— За спуск с лестницы — моё уважение! — показал отчиму большой палец.
— Да пошел он, — отмахнулся дядь Толя. — Как съездил-то?
— Подробно не могу, но если коротко — то у нас все хорошо! — улыбнулся я ему. — Здравствуйте, дядя Антип.
— Привет, Сережка! — ответил он не оборачиваясь — последний гвоздик вбивает. — Ишь как бывает — приличный человек
