Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — король
— Легендарная и Победоносная, — напомнила она, — осталась где-то на границе Бриттии и Варт Генца.
— Точно? — переспросил я с недоверием.
— Если не путаю, — сообщила она. — Но, скорее, это вы путаете и перепутываете, ваше высочество. То у вас Легендарная и Победоносная — разные, то одна, то появляется еще и третья — Познавшая радость побед... В любом случае Зигмунд с братьями будут счастливы, если почтите высоким доверием представлять ваши интересы в крайней точке своего в самом деле, надо признать, удивительно победоносного в силу исключительного везения похода.
— Ах, — сказал я, — вы меня смущаете. Я хоть и принц, но скромный. И застенчивый...
— Некоторым везет, — заметила она. — Вы знаете, кому.
— Только не понимаете, — уточнил я ехидно, — почему.
Альбрехт зашел сзади и приподнял меня почти силой. Я заулыбался, возделся и, подняв кубок выше головы, провозгласил тост за новые победы и новые свершения.
Ничего необычного, такие тосты слышу с колыбели, но зал ответил радостным ревом, будто отыскал какие особые и необыкновенные слова, обожаю простодушных людей.
Отовсюду раздался звон металлических кубков и чаш, на столешницы плещет вино, со всех сторон орут веселое, бодрое и воинственное, даже мне нравится это веселье.
Глава 11
Аскланделла повела взглядом по всему залу от стены до стены, получается величественно и милостиво.
— Вам повезло, — произнесла она.
— Правда?
— У вас такие соратники...
— Нравятся?
— Как и вам, принц.
— У меня талант, — ответил я скромно, — подбирать кадры. Даже талантище. И взваливать на соратников всю работу.
— Это я заметила сразу.
— Зато, — сказал я наставительно, — мне остается самое трудное...
— Ваше высочество?
— Придумывать тосты, — ответил я, не подобрав из своих запасов банальностей ничего умнее.
Она слегка поморщилась, но спросила деловито:
— Отсюда сразу в Варт Генц?
— Сперва в Бриттию, — ответил я. — Рождается у меня прямо щас некий хитрый план. Хотя я не хитрый, но план хитрый. Это потому что с вами вот сижу рядом. А если бы еще и... гм...
— Заскочите в Пекланд, — посоветовала она. — Или в Ирам. А лучше в оба.
— Зачем?
— Как я поняла, — ответила она, — вам нужна поддержка. Желательно всесторонняя.
— А Пекланд...
— В вашей армии есть лорды из Пекланда, — напомнила она, — а также из Ирама. Их немного, дружины у них слабые, я смотрела, но все равно это прозвучит весомо.
— Что именно?
— Если заявите, — объяснила она обстоятельно, как придурку, — что с вами армии Пекланда, Ирама, Бриттии...
— Я не настолько хитрый, — ответил я сердито. — Это уже не хитрость, а обман. А обманывать я не стану даже противника. У нас, доминантов, есть собственная гордость, на буржуев смотрим свысока.
— В самом деле не станете?
— Только в исключительных случаях, — ответил я с достоинством. — Если это принесет пользу!
— Ах так, — ответила она, — тогда точно обманывать не станете. Хотя это называется обманом внизу, а в верхних кругах это уже политика...
— Правда? — спросил я наивно. — Ну, мне проще, я человек меча и топора, а также копья и прочих необходимых для жизни инструментов.
— Пока их придется оставить, — произнесла она все так же серьезно, даже не знаю, уловила по моему тону, что это я так острю, или же решила, что я такой и есть, каким прикидываюсь. — Завтра у вас большой прием...
— А это что?
— Пир, — объяснила она, — по случаю вашего возвращения. А на приеме будут ваши любимцы граф
Максимиллиан и барон Норберт, а также те, кто сейчас далеко за городом. Не вся же армия смогла поместиться в его стенах!
— Хорошо, — пробормотал я. — Хорошо, ваше высочество, все исполню.
Она в изумлении вскинула длиннющие ресницы.
— Я что-то не так сказала?
— Все так, — заверил я. — Настолько все безукоризненно, что вот прям руки чешутся...
— Так почешите, — посоветовала она. — Но чуть-чуть, а то государь с расчесанными как-то смотрится не совсем... государственно.
— Понимаю, — сказал я тоскливо. — Сразу скажут, руки по локоть в крови невинных младенцев. У нас все, что можно истолковать в худшую сторону, истолкуют обязательно... в самую худшую. А потом еще что-то и домыслят. Вам хорошо, про вас так не скажут!.. Даже если лично взрежете животы всем девственницам королевства.
Она поморщилась.
— Какие гадости говорите... Зачем мне это понадобилось бы?
— А кто вас знает, — ответил я грустно, — женщины непредсказуемы. Я вообще-то и сам планировал заскочить в Ирам, а теперь вот...
— И что, — поинтересовалась она с интересом, — в самом деле передумали?
— Вы меня переубедили, — заявил я.
Она изумилась.
— Переубедила? В чем?
— Во всем, — сказал я решительно. — Все мои базовые ценности отменили разом и так бесповоротно, что как дальше жить... не подскажете?
— Прятаться за иронией, — сказала она, — привычка слабых. У них это защитная реакция. Но вы разве слабый?
— Еще какой, — заверил я. — Вы даже не представляете! Просто другие еще слабее, так что я на их фоне как бы орел и лев, но вы же видите, что я пушистый зайчик?
Она не дала столкнуть себя на обсуждение личных достоинств, спросила деловито:
— А что в Ираме?
— Любезный и неглупый король Иоганн-Георг Гехинген, — ответил я послушно, — при нем злая и властолюбивая королева Бразельда. Но дура, раз уж поставила на Мунтвига. Еще двое сыновей, меня совершенно не интересуют, и сказочно прекрасная дочь Леонора.
Она перебила:
— А вот здесь подробнее.
— Зачем? — спросил я невинно.
— Это может быть подводным камнем, — объяснила она, — но может быть и якорем спасения. Женившись на Леоноре, вы упрочите...
— Спасибо, — прервал я. — И не надейтесь!.. Во-первых, она не в моем вкусе, во-вторых, несовершеннолетняя, хотя уже такая... что нет, лучше проеду мимо.
— Боитесь?
— Начнут предлагать в жены, — объяснил я, — на вырост! Не люблю отказывать.
— Почему? Король должен этому научиться с колыбели.
— Я что, рожден в королевской семье? Я прост, как голая обезьяна Дезмонда Моррисона, был такой великий лорд, не то отыскавший, не то создавший эту обезьяну. И вообще не решил, на женщине какого типа готов жениться. А вы решили?
— Я вообще не готова жениться на женщине, — отпарировала она.
Я продолжал подкладывать ей пирожные, сейчас, когда жрет, почти женщина, но есть в ней нечто таинственное, даже опасное, но замечаешь не сразу, остановленный холодным высокомерием на ее лице, ледяным спокойствием взгляда, расчетливостью каждого жеста и неторопливостью движений.
Ее взгляд слишком уж глубоко заглядывает в тайники моей необъятной души, и хотя она у меня вся сверкающая и чистая, но зато мозг лучше не показывать, там кора — лишь пенка на кипящем молоке инстинктов, стыдных желаний, страстей, злобы, похоти и почти всех семи смертных грехов, что уже известны этому миру, и двенадцати, известных только мне.
В ее глаза тоже лучше не смотреть слишком долго, зрачки становятся все шире, и вот уже падаешь в этот бездонный космос, где звезд не видно даже на краю вселенной.
— Ваше высочество? — спросила она несколько измененным голосом.
— Да так, — сказал я стесненно и отвел взгляд. — Показалось, что у вас ресница выпала. Или загнулась...
— Которая? — спросила она и посмотрела на меня прямо и бесхитростно.
Я стиснул челюсти, заставляя себя выстоять против ее странного влияния, указал взглядом на левый глаз.
— Вот там... в верхнем веке.
— Сумеете поправить? — спросила она деловито. — Или потом поручу фрейлинам?
Я пробормотал:
- Тогда не дергайтесь. У меня руки особенные, деликатные, привык коням ломать крестцы и смирять... ну, баядерок... Смотрите прямо, нет, только не на меня, умоляю!.. На кого-нибудь, кого не жалко. Вот та-а-а-ак... Все, поправил!.. Это вот толстое и загнутое просто зацепилось за соседнее коромысло. У вас они слишком длинные и пушистые.
Она кивнула.
— Я понимаю, это не комплимент.
— Конечно, — заверил я. — Чтоб я да говорил вам комплименты? Да ни за что в жизни!.. Вы настолько совершенны, ваше высочество, что любые комплименты для вас будут лишь оскорблением.
Она задумалась, пытаясь осмыслить мои умности, я в них настолько хорош, что часто сам не понимаю, что сморозил, но главное, чтобы звучало красиво, для демократа обертка всегда важнее смысла, а мы все идем к победе демократии, только никто о грядущем ужасе еще не знает.
Поздно ночью, вытолкав лордов в коридор, я лег в холодную и пустую постель, где вспомнил со злой иронией, как в Храме мечтал, что, когда доберусь до Генгаузгуза, перетаскаю в постель всех баб, что попадутся в поле зрения.
