Стивен Кинг - 11.22.63
ПСИХИЧЕСКИ БОЛЬНОЙ ПОРЕЗАЛ бывшую ЖЕНУ И ПОКОНЧИЛ ЖИЗНЬ
САМОУБИЙСТВОМ
автор — Мак Дюгас
(ДЖОДИ) 77-летний Дикон «Дик» Симонс вечером в среду прибыл поздно, чтобы спасти Сэйди Данхилл от ранений, но все могло обернуться значительно хуже для 28-летней мисс Данхилл, всеми любимой в Денхолмской консолидированной средней школе библиотекарше.
Со слов Дугласа Римза, городского констебля Джоди: «Если бы Дик не появился там, в ту минуту, мисс Данхилл почти наверняка была бы убита». Симонс на вопрос репортеров сказал лишь: «Я об этом не желаю говорить, все закончилось».
Со слов констебля Римза, Симонс одолел значительно более молодого Джона Клейтона, выбив у того небольшой револьвер. Тогда Клейтон достал нож, которым он перед тем ранил свою жену, и воспользовался им, чтобы перерезать себе горло. Симонс и другой мужчина, Джордж Эмберсон из Далласа, пытались остановить ему кровотечение, но безуспешно. Клейтон умер, как было официально определено, на месте.
Мистер Эмберсон, бывший преподаватель Денхолмской консолидированной средней школы, который прибыл туда вскоре после того, как был обезоружен Клейтон, недоступен для комментариев, но на месте он рассказал констеблю Римзу, что Клейтон — бывший пациент психиатрической клиники, — возможно, следил за своей экс-женой на протяжении многих месяцев. Персонал Денхолмской консолидированной средней школы был предупреждено, и директорша Эллин Докерти получила его фото, но Клейтон, как сообщают, изменил свою внешность.
Мисс Данхилл была транспортирована на карете скорой помощи в Мемориальный госпиталь Паркленд в Далласе, где ее состояние оценили как удовлетворительное.
2У меня не было возможности увидеть ее до субботы. Большинство времени до того момента я просидел в приемном покое с книжкой, из которой и строки не был способен прочитать. Грех жаловаться, так как компании там хватало — большинство учителей ДКСШ приезжали в госпиталь справиться о состоянии Сэйди, а также почти сотня школьников — тех, которые не имели прав, привозили в Даллас их родители. Многие из них оставались сдать кровь на возмещение больнице тех пинт, которые уже были перелиты Сэйди. Вскоре мой портфель распух от карточек с пожеланиями выздоровления и сочувственных записок. Цветов было столько, что медсестринское помещение начало походить на оранжерею.
Я думал, что уже привык к жизни в прошлом, но все равно был шокирован палатой Сэйди в Паркленде, когда мне, в конце концов, разрешили к ней зайти. Она оказалась душной одноместной каморкой, не больше шкафчика. Там не было ванной комнаты; в уголке находился безобразный унитаз, которым удобно воспользоваться мог разве что карлик, уголок этот отделялся полупрозрачной занавеской (вот такая вот полуприватность). Вместо кнопок, для поднятия и опускание кровати был рычаг, когда-то белый, краска с которого была стерта многими ладонями. Конечно, не было там никаких компьютерных мониторов, которые бы показывали жизненные функции, не было и телевизора для развлечения пациента.
Единственная стеклянная бутылочка чего-то — вероятно, физиологического раствора — висела на металлической стойке. Оттуда тянулась трубка к левой стороне ладони Сэйди, исчезая там под слоями повязки.
Правда, не такой массивной, как та, под которой пряталась левая половина ее лица. С этой стороны у Сэйди выстригли клок волос, от чего она приобрела какой-то обиженный вид…а впрочем, конечно, она и была обиженной. Врачи оставили ей лишь крохотную щель для глаз. Этот ее вид и то, что, хотя и приглушенная лекарствами, она, услышав мои шаги, вся встрепенулась и на не забинтованной, неповрежденной стороне ее лица раскрылся наполненный моментальным ужасом правый глаз… от всего этого у меня оборвалось сердце.
И тогда, измотанная, она отвернулась лицом к стене.
— Сэйди…сердце мое, это я.
— Привет, «я», — ответила она, не поворачиваясь.
Я дотронулся до ее голого плеча, с которого сполз халат, но она одернулась.
— Прошу, не смотри на меня.
— Сэйди, это неважно.
Она повернула голову в мою сторону. Печальные, напоенные морфином глаза смотрели на меня, один из них проглядывал из глубокой норки в марле. Безобразная желто-красная жидкость сочилась сквозь повязку. Кровь вместе с какой-то мазью, подумал я.
— Важно, — сказала она. — Это совсем не то, что было с Бобби Джилл. — Она попробовала улыбнуться. — Знаешь, какой на вид бейсбольный мяч, со всеми теми красными швами? Так выглядит теперь Сэйди. Швы идут вверх, и вниз, и кругом.
— Они исчезнут.
— Ты не понимаешь. Он распорол мне щеку насквозь, до середины рта.
— Но ты жива. И я тебя люблю.
— Скажешь это, когда снимут бинты, — произнесла она тем своим дряблым, прибитым наркотиком голосом. — Рядом со мной Невеста Франкенштейна будет выглядеть, как Лиз Тейлор.
Я взял ее за руку.
— Я когда-то читал…
— Я не чувствую себя готовой к литературной дискуссии, Джейк.
Она вновь было хотела отвернуться, но я удержал ее.
— Я когда-то читал японскую пословицу: «Когда есть любовь, язвы от оспы такие же красивые, как ямочки на щечках». Меня не волнует, какой вид будет иметь твое лицо, я буду любить его, так как оно твое.
Сэйди начала плакать, и я держал ее за руку, пока она не успокоилась. Я уже было решил, что она заснула, но вдруг она произнесла:
— Я знаю, я сама виновата уже тем, что вышла за него, но…
— Сэйди, нет здесь твоей вины, ты же не знала.
— Я знала, что с ним что-то не так. И все равно стремглав бросилась замуж. Думаю, главным образом из-за того, что моя мать с отцом ужасно этого хотели. Они еще сюда не приезжали, и я этому рада. Так как им я также предъявляю обвинение. Это ужасно, правда?
— Распределяя свои обвинения, не забывай и обо мне. Я видел тот проклятый «Плимут», на котором он ездил, по крайней мере, два раза вблизи, и еще пару раз примечал его мельком.
— Не казни себя. Детектив из полиции штата и техасский рейнджер[575], которые меня опрашивали, сказали, что у Джонни в багажнике обнаружилось огромное количество разных номеров. Он их, наверное, крал в автокемпингах, сказали они. И наклеек всяких у него было полно, забыла, как ты еще иначе их называешь…
— Приколы.
Я подумал о приколе, который обманул меня в Кендлвуде в ту ночь. ВПЕРЕД, ПРОНЫРЫ. Я сделал ошибку, махнув рукой на периодические появления этого бело-красного «Плимута», так как считал их очередными случаями самогармонии прошлого. А должен был бы включить голову. И как я мог ее включить, когда половиной мозга находился постоянно в Далласе, рядом с Ли Освальдом и генералом Уокером. А если обвинения что-то весят, то Дик тоже свое заслужил, он не просто видел Клейтона, но и заметил те глубокие впадины у него на висках.
«Довольно уже, — подумал я. — Все уже случилось. Этого уже не изменить».
Фактически, возможность существовала.
— Джейк, а полиция знает, что ты не…не совсем тот, за кого себя выдаешь?
Я отодвинул волосы с правой стороны ее лица, где они остались длинными.
— С этим у меня все обстоит благополучно.
Нас с Диком опрашивали те же самые полицейские, которые опрашивали и Сэйди, перед тем как врачи повезли ее в операционную. Детектив из полиции штата высказал нам свой теплый выговор, как людям, которые пересмотрели криминальных телесериалов. Рейнджер его поддержал, а потом пожал нам руки и сказал: «На вашем месте я действовал бы точно так же».
— Дик меня с этой стороны почти полностью прикрыл. Он хочет обезопасить тебя от того, чтобы школьный совет не уперся рогом против твоего возвращения на работу на следующий год. Мне кажется невероятным, что после того, как тебя порезал психопат, тебя могут уволить на основании аморального поведения, но Дик, похоже, считает, что лучше…
— Я не смогу вернуться. Я не смогу смотреть детям в глаза с таким лицом.
— Сэйди, если бы ты знала, сколько их сюда приезжало…
— Это очень утешает, это для меня много значит, и именно перед ними я не смогу такой появиться. Ну как ты не понимаешь? Мне кажется, я бы смогла смириться с насмешками и шутками. В Джорджии я работала с женщиной, которая имела заячью губу, и многому у нее научилась — как преодолевать подростковую жестокость. Это другое меня обезоруживает. Сочувственные взгляды…и те дети, которым вообще тяжело будет на меня смотреть. — Она сделала глубокий вдох, а потом взорвалась. — А еще я очень злая. Я знаю, что жизнь жестока, я думаю, все это понимают глубоко в душе, но почему она еще и такая жестокая? Почему она любит тебя еще и укусить?
Я обхватил ее руками. Нетронутая половина лица у нее была горячей, пульсировала.
