Утро нового века - Владимир Владимирович Голубев
Деревин, пытаясь успокоиться, бегал по кабинету, размахивая руками.
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
— Батюшка! Батюшка! — тихо-тихо проговорил Павел.
Никитин-старший резко обернулся. Он стоял и смотрел на широкую Волгу, опираясь на каменный парапет Царской набережной.
— Пашенька! Сынок! — на лице отца было столько радости, что Павел даже ощутил укол боли за свои намерения скрыться от родных, — Господи! Счастье-то какое! Я ведь искал тебя, искал! Даже в армейский штаб писал! Уже отчаялся совсем! Вот, прибыли мы всей семьёй в Столицу и видели тебе на параде! Полк твой нашёл, вот только что оттуда приехал, а ты уже убыл!
Никитин болтал и болтал, глупо улыбаясь. Павел же молча смотрел на него, и слёзы катились из глаз, горло сжало, слова не могли вырваться наружу. Таким отца он не видел никогда — тот всегда был спокоен и уверен, вне зависимости от обстоятельств. Тогда сын просто прижал к себе старика, внезапно оказалось, что теперь уже не Павел упирается в его широкую грудь, а отец плачет, царапая лицо о пуговицы его драгунского мундира.
— Бедный ты мой! — гладил голову сына старый крестьянин, — Как тебя, однако… Ничего-ничего! Всё одно — живой!
— Батюшка! Где ты остановился? А братья? А мать? — наконец справился с собой Павел.
— Все здесь, Пашенька! — суетился старик, — Всех Государь пригласил! Нас ажно за царёв кошт привечают! Мангазея, знаешь такой постоялый двор, на Софийской? Вот мы все там и проживаем. Братцы-то твои поди гуляют, дело молодое, а Татушка-то там ужо! Пойдём-ка, пойдём!
Мать и вправду была там. Слёз было ещё больше, слов тоже.
— Как же постарели родители за эти годы! — думал Павел, просто наслаждаясь семейным теплом. Братья должны были вернуться только к вечеру, так что время до их прихода для общения с родителями было много.
— Ты ведь пропал недаром, Пашенька? — тихо спросил Никитин-старший, когда они вдвоём спустились в трапезный зал и сели за стол выпить по стаканчику, — Не писал, писем в полку не забирал…
— Ты всегда меня насквозь видишь, батюшка. — мрачно кивнул Павел, — Я не хотел таким уродом к Вам являться. Думал, что уеду в Африку, да и там попробую всё заново…
— Экий ты резкий, Пашенька… — грустно пожевал губами Иван, — Ужель бы мы тебя обидели? А, понятно… Машка? Не писала, что ли?
— Наоборот, писала. — Павел залпом выпил целый стакан крепкой «Амурской» настойки и налил себе ещё, — Каждую седмицу писала. А как я такой к ней явлюсь?
— Да, Пашенька, ты, как я погляжу, ещё глупее, чем я думал… Помолчи-послушай, что отец говорит! Чай ты теперь в больших чинах, пороть тебя явно поздно, так хоть выслушай! — ласково улыбался Иван сыну, — Коли так ты девке в сердце запал, то за неё решать не можешь.
Испугался ты, Пашенька, испугался. Сколько я таких видел… Но ведь собрался и пришёл ко мне. Нашёл меня в Столице, что сейчас очень непросто. Так что, соберись-ка и сделай следующий шаг — вернись к нам, погости. Дай Машке само́й судьбу свою выбрать.
Поверь уж, что лучше горевать за то, что сделал неудачную попытку, чем за то, что так и не сделал. Скажет тебе нет, так тому и быть. А так ведь токмо измучается девка — Машка упрямая шибко, будет всю жизнь тебя искать да помнить…
— Напугаю…
— Даже и напугаешь, то что? — хмыкнул крестьянин, — Да и не такой ты и страшный, сынок. Хватит уж. Негоже солдату, что бои прошёл да раны получил, страх свой на людях являть!
[1] Ровоам — библейский персонаж, сын и преемник Соломона, основатель Иудеи. По преданиям проиграл войну Египту и сделал Иудею вассалом фараона Шешонка I.
[2] Памплона — столица испанской Наварры.
[3] Савойя — историческая провинция, расположенная к юго-востоку от исторической Франции со столицей в Шамбери. Сейчас разделена между Францией и Италией.
[4] Пьемонт — историческая область на северо-западе Италии со столицей в Турине.
[5] Истрия — полуостров на Адриатическом побережье современных Хорватии, Словении и Италии.
[6] Вараждин — крупный город в современной Хорватии на реке Драва.
[7] Осиек — крупный город в современной Хорватии на реке Драва.
Эпилог
— Что надумали, то Пашенька? — Никитин-старший ласково провёл рукой по щеке сына.
— Поедем к Соломину, в Южную Африку. — улыбнулся молодой майор.
— Так, коли ты теперь от Маши не прячешься, может, останешься? — с трудом подбирая слова, проговорил отец.
— Нет, батюшка. Мы с Машей думали-думали, но всё же у нас и поместий-то пустых уже нету…
— Так, деньгами возьми! Ты же сможешь заводик поставить — у меня и намётки есть!
— Батюшка! — покачал головой бывший офицер, — Мне по душе только служба воинская да лошади. Где у нас найти такое?
— Прав ты, Пашенька. Пусть душа у меня и стонет, но ты прав… — старший Никитин потёр переносицу, — Всё забываю, что ты — офицер, а не мальчик, который яблоки в саду у Лаврентия воровал… Маша-то не будет скучать по семье?
— Она сказала, что за мной на край света пойдёт. Недаром же она меня ещё в детстве выбрала! — гордость промелькнула в голосе Павла.
— Ох, петушок! — засмеялся отец, с нежностью глядя на сына, — Вот, уже и майор, а ведь мальчишка совсем. Ты про мать-то с отцом не забывай! Пиши нам хоть.
— Батюшка! — слёзы выступили на глазах бывшего кавалериста.
— Ладно уж тебе сырость разводить, сынок. Пойдём-ка лучше свадьбу планировать — Лаврентий заждался уже…
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
Солнце светило так жарко, словно собиралось дотла спалить всю землю. На широкой веранде, скрытой от жестокого светила настоящими зарослями плюща, церемонно пили чай. Во главе стола сидела улыбающаяся Кэтрин Бишоп. Женщина нежно смотрела на своих детей и Джорджа Бедфорда, живущего в их доме. Подростки изображали из себя взрослых, с максимальной точностью соблюдая все полагающиеся ритуалы под чутким взглядом миссис Комб.
Но даже в этих жёстких рамках было отчётливо заметно, что молодой Бедфорд не сводит влюблённых глаз с Фрэнсис, та чуть смущённо, но одновременно и с больши́м любопытством бросает взгляды на воздыхателя, а за ними обоими со скрытой насмешкой следит Джеймс-младший. Это было так очаровательно, что сердце
