Утро нового века - Владимир Владимирович Голубев
[9] Де Абаскаль и Соуза Хосе Фернандо (1743–1821) — испанский полководец, администратор и государственный деятель, вице-король Перу в 1806–1816 гг.
Глава 21
— Василий Петрович, ты бы всё же подумал. Тебя же в России ждут не дождутся! Поместье тебе близ Столицы дадут, дом отстроят за казённый счёт, племянники…
— Да ладно тебе, Алексей Фёдорович, — старый разведчик с улыбкой махнул рукой, — Чего ты меня убалтываешь? Я всю жизнь провёл на этом острове. Зачем мне новые заботы себе искать, а? Авось ещё в деле пригожусь.
— Отказываешься, значит, от почестей? — Черкашин тяжело вздохнул.
— Зачем они мне? Мне Государь лично написал, отблагодарил, чего ещё ждать? Давай-ка лучше о делах говорить! Тебя-то в Лондоне снова примут?
— Да, недельку-другую для порядка в Гамбурге посижу-подумаю, да и поплыву. Хотели меня, старого, в Калькутту отправить к Георгу, да я отказался — климат там непривычный. Слыхал, что чуть ли не половина европейцев там почти сразу помирает? Вот, отбился. Штернберг лучше там справится — ему по Индии колесить не привыкать.
— С собой-то возьмёшь?
— Куда же без тебя, Василий? Я, признаться, так и знал, что ты решишь не ехать в Россию, уже для тебя домик прикупил. — разливался русский дипломат.
— Домик, это хорошо. — улыбнулся бывший луддит, — Что, Алексей Фёдорович, прямо так, к Парламенту посланником будешь?
— Что ты, такое бы невместно стало. Твой мальчик, Бэггли, и вправду оказался талантом — ужом пролез между всех. Генералы да вельможи видят в нём гарантию своей власти — он, вроде как, всех устраивает. Так, Бэггли и будет лордом-регентом. Хотели его лордом-защитником объявить, но здесь страшно стало — помнят ещё Кромвеля! — захохотал Черкашин.
— Значит, к нему поедем… Да… А что республику-то не объявили?
— Даже не пытались. Слишком уж это дело сейчас стало непопулярно. Только венецианцы и голландцы в Батавии и Капстаде ещё за неё держаться, да и то, слухи ходят, что откажутся.
— Это да. В Испании регентство генерала Куэста, во Франции у власти вовсе не Первый Консул, а император Иоанн, ещё что-то упустил?
— Да, генерал Грин теперь лорд-диктатор.
— Вот! — кивнул Василий Петрович, — Значит, так ему и быть. Эти братья Бэггли — ребята ушлые, но вот королевскую династию основать… Хотя у Кромвеля-то почти получилось…
— Что, твои луддиты чем-то нам помогут?
— Какие они луддиты-то, Алексей Фёдорович? Теперь они лукситане, что значит светоносные — признанная и уважаемая вера. Разберёмся!
— Ну и прекрасно, братец. Давай тогда планы писать для Государя!
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
— Красив ли Петербург, мой дорогой брат? — я прогуливался вместе с императором Франции, Иоанном I, ранее именовавшимся Жан Виктор Мари Моро, Первый Консул Республики. Он был коронован новым Папой Римским Урбаном IX в Реймсе. Пусть половина из католиков вовсе не считала Урбана настоящим Папой, да и тиару он надел в Авиньоне, но всё же коронация была признана даже в самом Риме. Там, Папа Григорий XVI, бывший до интронизации кардиналом Руффо, не мог не признать совершившееся изменение статуса своего влиятельного соседа.
— Очень красив, брат мой! — Моро быстро привыкал к новому положению и вёл себя откровенно нагло, что меня немало веселило, — Мне приятно, что Мирный Конгресс проходит именно в этом городе. Столько мостов и каналов — мы словно в Венеции! Однако здесь так много молодых людей с военной выправкой, Вы, наверное, согнали сюда всю свою армию?
— Вы думаете, что моя армия так мала, мой дорогой брат? — усмехнулся я, — Не надейтесь на это.
— Вы шутите, брат мой? — Моро непонимающе прищурил левый глаз.
— Естественно! — я открыто улыбнулся, — Это не солдаты моей армии, а лишь часть будущих офицеров. Петербург — главное место, где обучаются наши дети.
— Дети? Вы столько сил тратите на детей? — недоверчиво посмотрел на меня француз, — Или Вы всё-таки шутите надо мной? Возможно, что и город — это вовсе не город, а некая декорация…
— Дорогой мой брат! — начал я резким тоном, но не выдержал и засмеялся, — Жан! Вы же разрешите Вас так называть? Петербург — большой порт, в нём бывают тысячи гостей. Неужели никто бы не обратил внимания, что он изменился?
Моро явно растерялся, что стало заметно. Я снова дружески ему улыбнулся.
— Дети, Жан, главное, что есть у страны. Именно им предстоит растратить всё, что мы создали. Шучу-шучу, дорогой мой! Но в этой шутке — только доля шутки. Если детей не воспитывать, не направлять и не увлекать, то они быстро спустят в триктрак любое состояние, сколь сложными запретами мы бы не огораживали наше наследство. Если наши преемники не будут лучше нас, то и нам самим — грош цена. Как Ровоам[1], сын Соломона, погубил царство его, обесчестив наследие мудрого отца, так и наши дети смогут уничтожить наши труды.
Не убедил? Ладно, значит, будем считать это моим капризом, дорогой мой брат.
— Давайте лучше вот о чём, дорогой мой брат Павел, Вы же не будете против, чтобы я Вас так называл?
— Вот наглец-то! — с некоторым даже восхищением подумал я — Значит, слушать меня, дурака, не хочешь, хочешь свои вопросы решать и себя победителем чувствовать… Что же, дерзай, молодец.
— Конечно, Жан, конечно. — безразлично кивнул я.
— Мне непонятно, почему Вы так противитесь моим планам, Павел! Испания лежит у моих ног! Почему же Вы не даёте решить извечный спор? Родные Вашей супруги уже изгнаны из Европы, так что же Вы вмешиваетесь? — вот теперь ему было очень интересно.
— Вы думаете, что мне нужна война в Испании?
— Что? Да я просто заберу то, что мне нужно и…
— Чтобы забрать Барселону и Памплону[2] Вам, Жан, придётся взять Мадрид. Да-да, именно так, Мадрид. Испанцы не дадут вам просто отнять у них их земли.
— И что такого? — не понял он.
— Мне не нужна война в Европе, Жан, не нужна. — последнюю фразу я повторил медленно, с лёгкой улыбкой глядя ему в глаза, — Мне нужен мир и покой.
— Но я могу взять Каталонию и Наварру! Лучшего момента просто не найти!
— Ох, мой дорогой брат, почему Вы так думаете? — я по-прежнему
