Муля, не нервируй… - А. Фонд
Слова Беллы попали прямо в цель, и Лиля зарыдала.
Гриша нахмурился и на его скулах заиграли желваки.
— Ты не будешь тут жить! — зло сказал он и так посмотрел на Орфея, что тот аж побледнел.
Но тем не менее нашел в себе силы возмутиться:
— У меня ордер, товарищи! Я собственную жилплощадь два года ждал!
В коридоре ещё сильнее зашумели, завозмущались.
Конфликт входил в кульминацию.
Мне всё это быстро наскучило. Тем более конфликт был глупый: Орфей по закону имел право здесь жить и все возмущения старых жильцов ни к чему не приведут.
И тут меня кто-то подёргал за рукав. Я оглянулся — Герасим.
— Ты это! — сказал он с упрёком и как-то странно мотнул головой набок.
— Что? — не понял я.
— Ну, ты это… — опять начал кривляться Герасим, но всё-таки собрался и смог сформулировать мысль, — про чекушку-то пошутил, да?
Он так обречённо и печально вздохнул, что мне стало стыдно.
Ведь я пообещал ему. А потом да, забыл.
— Пошли! — сказал я и вернулся в свою комнату.
Обрадованный Герасим резво потрусил следом.
Когда я ещё утром рылся в шкафу, то обнаружил там, в глубине, среди каких-то тряпок, две бутылки портвейна. Зачем Муля хранил их среди одежды, я так и не понял. Но они там были.
Я распахнул шкаф и вытащил оттуда портвейн.
— Вот! — поставил на стол перед Герасимом бутылку. — Как и обещал.
— Ого! — уважительно сказал тот, — портвейн. Я думал, ты чекушку самогона дашь.
— Для хороших людей не жалко, — вежливо сказал я, и Герасим просиял.
— Вот только закусить нечем, — вздохнул я.
— А ничего, мы и так! — усмехнулся Герасим щербатым ртом.
Насколько я понял, уходить пить к себе он явно не собирался. Поэтому вздохнул и сел напротив. Раз уж так, то эту ситуацию нужно использовать для себя. Мне сейчас любая информация пригодится.
Герасим ловко раскупорил бутылку и налил в стакан, который я поставил перед ним.
— А ты? — удивился он.
— Я на таблетках, — сказал я с грустным видом, — врач не велит.
— Ох, врачи — это зло. Но спорить с ними нельзя. Полезное это зло, — довольный тем, что ему достанется вся бутылка целиком, посетовал он и надолго присосался к стакану.
Я терпеливо ждал, пока он утолит первую жажду.
— Цейлон опять сглупил, им надо было резче выступать, авось и выкрутились бы! — крякнув, завёл остро политический разговор Герасим. — А вот Корее теперь каюк! Зря они так.
Но мне положение Бангладеша и Кореи было не интересно, поэтому я сразу же перевёл разговор в более конструктивное русло:
— А почему эта Муза с Софроном живёт? Почему не выгонит его? — спросил я.
— Да как же она его выгонит? — удивился Герасим, — как можно родного брата на улицу выгнать? Хоть и от разных отцов они, но родная кровь чай не водица.
Я с трудом переваривал очередную информацию.
— А почему он у неё всю еду и деньги забирает? Что это за брат такой?
— Дак что ты хочешь от зека! — Герасим набулькал себе полный стакан и с удовольствием сперва понюхал, а затем выпил, — ох и хороший у тебя шмурдяк, Муля, как мёд!
— Он зек? — нахмурился я, перспектива проживать в одной коммуналке с зеком, мягко говоря, не радовала.
— Ага, рецидивист причём, — подтвердил Герасим и хлопнул ещё стакан. — Из зоны откинулся и сразу, значится, к ней заявился. Вот она и терпит. Брат же.
Он уже изрядно захмелел, и я понял, что «клиент дозрел» и можно спрашивать не таясь.
— А за что он сидел?
— Да ясное дело за что, — покачал головой Герасим, — за тунеядство и сидел.
И вдруг зло добавил:
— Пока мы в окопах кровь проливали, он, сука, в тылу отсиживался и по ресторанам гулял. Моя бы воля… иээээх!
Он осекся и вздохнул.
— А Григорий где работает? — решил перевести тему я.
— Дык на заводе так и работает, — махнул рукой Герасим, — как начал фрезеровщиком, так и работает.
— А Лиля? — представить утончённую женщину на заводе за станком как-то не получалось.
— О, Лилька у нас актриса! — пьяненько хихикнул Герасим и вылил остатки портвейна в стакан, — в театре танцует и поёт! Ей даже хлопали, она мне сама говорила…
— А как же она замуж за простого фрезеровщика вышла? — удивился я.
— Да кто ж их, баб, поймёт, — печально вздохнул Герасим и допил остатки портвейна.
— А почему эта баба Варя так себя ведёт? — продолжил допрос я.
— Варвара-то? Ложкина что ль? — икнул Герасим, — дык она в молодости в Севлаге надсмотрщицей среди баб работала. Смурная бабища. Вот с ней никто связываться и не хочет. Только Софрон иногда воюет. Не любит он их.
И тут в коридоре послышался грохот и чей-то вопль.
Мы с Герасимом вскочили одновременно и бросились в коридор.
Глава 4
А в коридоре коммунальный Армагеддон достиг своего апогея. Если вы видели картину «Последний день Помпеи», то примерно можете себе представить весь масштаб бедствия: Григорий выбрасывал из комнаты то раскрытый чемодан, то какие-то шмотки, то коробку Орфея. А тот бегал по проходу и, тоненько причитая, пытался собрать разбросанные вещи. На полу уже образовалась внушительная куча.
— Товарищи! Что здесь происходит? — я понял, что пора вмешаться в ситуацию, пока всё окончательно не вышло из-под контроля.
— Да вот сосед мой съезжает, — язвительно хохотнул Григорий и метко зашвырнул пальто Жасминова в общую свалку.
За спиной ахнула, кажется, Белла.
— Гришенька, успокойся! — запричитала Лиля, пытаясь вразумить мужа.
Муж вразумляться не желал. Он желал метать чужое барахло из своей комнаты.
Тогда она подняла прекрасные глаза печального оленёнка на меня и попросила:
— Муля, ну скажите ему!
Отказать девушке в беде было не красиво, тем более такой, тем более с такими удивительными глазами, и я сказал ему:
— Григорий, прекращай дурить!
— Он тут жить не
