Попова Александровна - Пастырь добрый
- Это неправда, сами же знаете... - почти просительно начал Бруно, и тот рявкнул, развернувшись к нему:
- А твоего мнения, Хоффмайер, никто не спрашивал!
- Не ори в моем присутствии в моей комнате, Густав, - медленно выговорил Керн.
- Отлично, - снизив голос до шепота, вытолкнул Райзе. - Правда в криках не нуждается. А знаешь, в чем правда? Никаких не известных нам с тобой знаний, с которыми он увязывал свои действия, не существует, пойми ты это; он попросту свихнулся на службе. В том правда, что он - псих. Девчонку свою спровадил на костер - не говорю, что зря - но хоть бы вздохнул по этому поводу! А знаешь, отчего ему на всех плевать?
- Густав!
- Это - преданность Конгрегации? Ха! Er hat einen Hammer[220], Вальтер, и он размахивает им направо и налево, круша все подряд. «Увидел - убей»; не пытаясь иначе, не сомневаясь, не думая! Он обчитался Шпренгера, вот и все его тайные знания! Гессе Молот Ведьм; гордишься собой?
- Я велел выйти; ты пьян, Густав. Пьян и не в себе.
- Я не в себе... - повторил тот с кривой ухмылкой. - Я - не в себе... Меня - нет во мне, а? Однако, я ведь разговариваю; вот занятно, кто ж тогда говорит за меня? Наверное, какой-нибудь злобный дух; Гессе, арбалет при тебе? Пристрели меня. Я одержим.
- Довольно, - прервал его Керн - тихо, но камни стен вокруг, казалось, задребезжали. - Выйди немедленно, или от расследования я отрешу тебя. Выйди не из моей комнаты - из Друденхауса. Отправляйся домой. Возвратишься, когда остудишь голову и сможешь держать себя в руках. Работа ждет.
- Я с ним работать не буду, - выговорил тот, отступив к двери. - Это дело закончу, но впредь, Вальтер, или он - или я. Точка.
Когда он хлопнул дверью, Керн поморщился, прикрыв глаза, и ладонью стиснул левое плечо, осторожно дыша сквозь зубы.
- Профессор Штейнбах ведь говорил вам, что ваше сердце нуждается... - начал Бруно, и тот оборвал, не открывая глаз:
- Ты тоже, Хоффмайер. За дверь.
Подопечный скосился на молчаливого Курта неуверенно, переступив с ноги на ногу, и неспешно, неохотно вышел, прикрыв за собою створку чуть слышно и почти бережно.
- Мое сердце нуждается в могиле, вот где ему уж точно ничто не повредит... - тихо произнес Керн, с усилием разлепив веки и подняв взгляд к подчиненному. - Что молчал, Гессе? Отчего не возразил?
- Незачем, - отозвался он хрипло, едва не закашлявшись снова, и перевел дыхание осторожно, словно сам пребывал на пороге сердечного приступа. - Он меня не услышит. Если же и вы полагаете, что я действовал неверно, что попросту не стал искать иных путей, пойдя самым простым, или же вовсе солгал о том, что произошло, я готов отвечать за каждое свое слово и каждый поступок перед Особой Сессией.
- Замолкни, - попросил Керн со вздохом, и Курт замер, глядя в окно мимо глаз начальствующего. - Замолкни, Гессе, - повторил тот болезненно и кивнул на табурет против своего стола. - Присядь-ка.
Он промешкал мгновение, пытаясь по бледному лицу Керна понять, к чему обратится эта беседа, и медленно опустился на деревянное сиденье, стараясь держать себя прямо.
- Ты под моим началом неполный год, - вновь заговорил тот, по-прежнему прижимая правую руку к груди и осторожно массируя плечо. - Исповедями не балуешь, однако - узнать тебя я узнал, и узнал неплохо. Не корчи из себя, в самом деле, несгибаемого и железного... Скребут кошки на душе, Гессе? До крови рвут, верно? - Курт не ответил, лишь устало опершись о столешницу локтем, и прижал ладонь к горячему, как сковорода, лбу; тот кивнул сам себе, сам себе ответив: - Рвут...
- Вы все же думаете... - начал он тихо, и Керн оборвал, не дослушав:
- Нет, Гессе, я не думаю. Не думаю, что, видя иной выход, ты не воспользовался им из лености либо же слабости, а уж тем паче не думаю, что рассказ твой и причины смерти Дитриха - измышлены. Вы с Хоффмайером могли и вовсе не упоминать подробностей, ты мог соврать, что он убит при перестрелке, а твой подопечный - уж он бы тебя поддержал и выгородил... Нет. Что иного выхода не было - верю. Что ты сделал все, что мог - верю.
- Почему?
- Потому что знаю тебя, Гессе. Ты не терпишь проступков и ошибок, не прощаешь слабостей и грехов - никому. Ты жесток, как все юнцы; жесток к другим, однако, надо отдать должное, жесток и к себе, и за любую свою оплошность казнишь себя так, как не всякий исполнитель сумеет. Сделай ты что-то не так, останься у тебя хоть малейшее сомнение в собственной правоте - и я бы увидел. Да ты бы этого и не скрывал; рвал бы на себе волосы и бился головою о стену. Я инквизитор с полувековым стажем, в конце концов; полагаешь, мне так сложно различить правду?.. А что до Густава - половина того, что он наплел, не просто не имеет ничего общего с реальностью, он и сам не верит в то, что говорит. Ты ведь знаешь - когда хочешь задеть кого-то, припоминаешь малейшие обиды и промахи, а также измышляешь то, чего нет и не было. Сам когда-то так же изводил Хоффмайера...
- Верно, - согласился он тихо, глядя в стол. - Было. Однако... Однако - он прав. Мы уже не сможем работать вместе, как прежде. Когда все закончится, если меня и впрямь не лишат Знака, я подам прошение о переводе из Кельна; не думаю, что отец Бенедикт станет возражать. Так будет лучше всем.
- Имей в виду, Гессе: я на этом не настаиваю.
- Почему? - спросил Курт еще тише, подняв взгляд к лицу начальника. - Вы - почему так спокойно ко всему отнеслись?
- Холодный расчет, как сказал Густав, - бесцветно улыбнулся Керн, тут же посерьезнев снова. - Да, мне тяжко. Иначе и быть не может. Я их обоих знаю еще со времен, когда они были сосунками, как ты, оба поднялись на моих глазах, здесь, при мне, но... Такая должность, Гессе; случаются обстоятельства, в которых поддаваться чувствам и эмоциям - во вред делу, а я в первую очередь - блюститель этого дела. Кое в чем еще Густав прав: наше время уходит. Вы будете заменять нас, где исподволь, где открыто; постепенно, но неуклонно, вот только я, в отличие от него, понимаю, что это верно. Если ты задумаешь переменить свое решение, если не захочешь покидать Кельн, а он продолжит упираться и выдвигать мне ультиматумы... Я ведь долго думать не стану. Вопрос «он или ты» я решу быстро. Вне личного отношения, вне чувств, исходя из фактов. Факты же таковы. За последний год Друденхаус расследовал два крупных дела, и оба раскрыл ты. Вот факт. Ты толковый следователь с большим будущим, и даже наши противники заметили, что - следователь от Бога. И это тоже факт. Перечислять же его подвиги не стану; они тебе известны. Так кто принесет больше пользы на своем месте - ты или он?
- Не хочу - так, - покривился Курт болезненно. - Вообразите, что станет с Густавом, если он уйдет со службы. Его это убьет. Не хочу.
- Это не проверка, Гессе, - вздохнул тот тяжело, убрав, наконец, ладонь от груди. - Я не провоцирую, не испытываю тебя, я говорю как есть.
- Знаю. Но повторю то же: не хочу. Густав не заслужил того, чтобы его вот так, пинком, как только явилась возможность.
- А он тебя перехвалил - никакой ты не Hammer. Так, молоток для орешков... хотя, надо признать, для весьма твердых орешков...
- Так будет лучше всем, - повторил он настойчиво. - Не только ему. Не только вам. Всем. Лучше для дела. Нельзя, чтобы среди нас зрели распри, зависть и раздоры. Такое время. Пойдем по пути холодного расчета; я толковый следователь? Пусть так. Стало быть, я тем более должен уйти. Подумайте, как это было всегда, как действовали мы или имперские дознавательские и прочие службы? Лучших из провинции - в центры... Практика, в корне порочная. Именно потому в этих самых провинциях нет порядка, потому они и являются местом рождения всевозможных темных делишек, заговоров и ересей; попросту там некому вовремя их пресечь, там некому против них подняться, некому их увидеть. Если те, от кого это зависит, решат, что от меня и впрямь есть прок - меня тем более следует направить куда-нибудь, где вразумительных следователей нет. Вот вам логика и расчет, Вальтер.
- Н-да... - не сразу проронил тот, глядя в сторону. - А я-то полагал, что лет через пять станешь самым молодым обер-инквизитором в истории Кельна...
- О, нет, - невесело усмехнулся Курт. - Избавьте. Этого не дождетесь; лучше в курьеры.
- О, нет, - с той же унылой улыбкой повторил за ним Керн. - Храни Господь курьерскую службу... Ну, что ж, - посерьезнев, вздохнул начальник понуро. - В этом не стану на тебя давить. Твое решение. Думай; лишь напомню снова: если решишь остаться - я на твоей стороне. А сейчас скажу тебе то же, что и Густаву: убирайся из Друденхауса, и до завтрашнего утра чтоб я тебя не видел. В постель, Гессе; ясна моя мысль? Думаю, в арсенале твоих хозяек наверняка найдутся какие-нибудь средства для твоего излечения. Одно, по крайней мере. Весьма старинное, весьма действенное - в распоряжении одной из них.
- От вас ли это слышу? - уточнил Курт с преувеличенным удивлением, и тот пожал плечами:
- Для пользы дела, как уже говорилось... гм... Свободен.
