Попова Александровна - Пастырь добрый
- Не увлекайся, Бекер, - укоризненно осадил его хозяин. - Что скажут добрые горожане, если увидят, как невменяемого инквизитора прут домой отребыши из старых кварталов?
- Что эти парни решили искупить пару грехов богоугодным делом, - с бледной улыбкой отозвался он, задержав дыхание после очередного глотка. - Не бзди, Бюшель. Обещаю держать себя в руках, не дебоширить и уйти на своих двоих - по первому требованию.
- Ну, - протянул тот оскорбленно. - Отсюда тебя никто не гонит, хоть корни тут пусти... Только все одно не понимаю, отчего ты не пошел нагружаться в приличное место; и питье получше, и к дому поближе.
- Нет у меня дома, - возразил он. - Есть место, куда прихожу спать. Временно. А что же до приличных мест... У студентов чересчур шумно, а в трактиры большого города я никогда особенно не захаживал. Не моя там публика. А сегодня тем паче; все будут коситься, шептаться, выражать соболезнования, а про себя думать - когда ж ты отсюда свалишь...
- Ты инквизитор, Бекер, - пожал плечами тот. - Чего еще ждать. Мы-то тебя сносим лишь потому, что свой, да оттого еще, что мы с вашим братом не пересекаемся - нам делить нечего. Будь ты хоть тыщу раз из наших, но в магистратских должностях... Сам понимаешь.
Он не ответил, скосившись на входную дверь, тяжело скрипнувшую под чьей-то рукой, и приветственно кивнул Финку, остановившемуся на пороге.
- Ты вовремя, - заметил он с невеселой улыбкой. - Как раз к халявной выпивке... Дай ему стакан, Бюшель.
Финк прошел к столу молча, усевшись напротив, и смерил собеседника взглядом долгим и придирчивым, не ответив на приветствие.
- Пей, - подстегнул Курт, приподняв вновь наполненный стакан. - Zum Gedenken[221]. Не зазорно помянуть инквизитора глотком-другим?
- Пошел бы ты, - отозвался тот хмуро, опрокинув налитое в рот целиком. - Ты, как я вижу, уже помянул и другим, и третьим... Жаль, что с твоим приятелем такое дерьмо вышло, Бекер. Ничего так был старикан.
- Этот «старикан» таких, как ты, двоих разом мог в мочало пустить, - возразил он ревниво; Финк усмехнулся:
- «Таких, как я»... А как ты?
- А как я - ни одного, - посерьезнев, откликнулся он. - Вот и не смог...
- Не повезло мужику в жизни, - согласился тот со вздохом и, подумав, пододвинул бутыль к себе. - Или это, получается, его благоверной не повезло. Дважды. Вечно девки страдают больше всего...
- Задумался о тяжкой женской доле? - удивленно уточнил Курт. - Из этого вывод - ты снова поцапался с Эльзой. Я прав?
- Пошел ты к черту со своими дознавательскими выгибонами, Бекер, - огрызнулся тот беззлобно, на мгновение замер, глядя мимо наполненного стакана, и пожал плечами, понизив голос: - Замуж хочет. Хочет уйти отсюда.
- Из Кельна?
Финк покривился, опростав стакан, и тяжело крякнул, зажмурясь.
- Да брось, а то не понимаешь, о чем я, - раздраженно выговорил он. - Из этой помойки хочет вылезти, ясно?.. Да, ты прав, повздорили. Сегодня с утра как с цепи сорвалась. Уж коли так сложилось, что у меня в приятелях инквизитор, я должен ушами не хлопать, а хвататься за возможность с твоей помощью и покровительством «исправить мою поганую жизнь», от которой «два шага до поганой смерти»...
- Может, доля правоты в ее словах и есть.
- Да брось, Бекер, - покривился тот, - даже если мне все мои грешки вдруг забудут; ну, посмотри сам - какой из меня бюргер?.. Чтоб в своем доме, утром встал, ночью лег, горбатиться на кого-то, чтобы на жратву наскрести... Да ну, к черту. Я тут - до вот этого, - он постучал пальцем по вырезанному в столешнице надгробью. - Хреново, конечно, и временами тоскливо делается; что скрывать, сам все знаешь... Только вот такая жизнь, от сна до работы, погрузчиком каким-нибудь, пока спина не переломится - это не для меня. А другое что - а что я еще умею? Кошельки резать, замки ломать... Штаны протирать вот в «Кревинкеле»; только за это не платят.
- Платят, - возразил он тихо и, взявшись за бутыль, налил обоим. - И довольно неплохо.
Финк сидел молча с полминуты, глядя в стол перед собою и стиснув стакан так, что покрытые царапинами и рубцами костяшки побелели, заострившись, точно зубцы шестеренки, а медные бока наполненного сосуда чуть смялись под пальцами; наконец, неспешно переведя взгляд на собеседника, тот усмехнулся - криво и обреченно:
- Время отдавать долги; так, Бекер? Что ж, все верно. Сам тебя позвал, понимал, что за просто так только прыщи вылупляются. Знал, что за свою шкуру придется платить... Чего требовать будешь?
- Нихрена ты мне не должен, - отрезал он. - С тобою и вовсе бы ничего не случилось, если б ты не был со мной знаком. Навряд ли Бюшель или Шерц пришли бы в восторг от такой новости, но никому здесь ты об этом не сказал, посему, выходит, это я у тебя в долгу. Требовать я ничего не намеревался, подписывать тебя быть стукачом - тоже; для чего Друденхаусу или лично мне ваши тайны?.. Живи, как жил.
- Извини, - неловко выговорил тот. - Не то подумал. Сам понимаешь ведь...
- Но в Друденхаус загляни на днях. Разговор есть. Серьезный, не по пьяному делу.
- Так, - вновь окрепнув голосом, кивнул Финк. - Стало быть, все же будешь вербовать. Честь честью, с бумажками и подписью; подписываться - кровью буду?.. Я-то, грешным делом, заподозрил, что ты впрямь о былой дружбе помнишь; а оно вот как. Работа прежде всего, да, Бекер?
- Напрасно ты так, - отозвался Курт тихо. - Когда я явился к тебе в магистратскую тюрьму - я не знал, что вся эта история завязалась из-за меня, я пришел помочь тебе. И снова приду, если потребуется, позови только. Но прежде, чем меня обвинять в корысти - припомни-ка, Финк, чего ради ты полгода назад влез в мое расследование? Почему информацией поделиться захотел - заметь, сам, первым? Ведь не от избытка сердца и не в память о прежних днях, а для того просто, чтобы и тебя вместе с ней не замели, чтобы, не дай Бог, как сообщника не пришили к делу и на костер не поставили. Не опасайся ты этого - пришел бы? Ведь нет. А тогда - сдал мне все подчистую, и заказчика, и подробности, и денег за это взять не посовестился. Почему?
- Потому что это - другое, - откликнулся тот уверенно. - Потому что одно дело - лавку обнести, а другое - колдовскими штучками людей морить за просто так, от скуки. Я и тогда тебе это сказал.
- Верно, - согласился Курт. - Сказал. И был прав. И сейчас, Финк - сейчас ничто не изменилось. Я ведь ничем другим заниматься не стал, я по-прежнему ловлю тех, кто вот так, от скуки либо еще какой надобности «морит людей колдовскими штучками». Детей режет, чтобы ими накормить какую-то потустороннюю дрянь. Что-то никто здесь, помогая мне в этот раз, не заикнулся о том, что это не по понятию; и ты в том числе.
- И что же - предлагаешь мне впредь помогать?
- А что? Лень? Не зазорно, это мы уже выяснили... В таком случае - что? боишься? Тогда понимаю; эти ребята могут напугать, в их распоряжении многое, от тюрем до вызванных призраков. Если так - заставлять не буду...
- Бекер! - остерегающе повысил голос тот. - Это как понимать - пользуешься тем, что у тебя железяка на шее и клеймо на спине? Что я на тебя руку поднять не могу? брякни только еще слово о том, что я боюсь, и - арестовывай тогда за покушение.
- Не боишься, - кивнул он, наливая снова. - Тогда не понимаю, в чем проблема.
- В том, что сейчас мы оказали услугу - я тебе, ты мне, по доброй воле, Бекер, и от души. По дружбе. Но только попробуй вписать меня в ваши списки стукачей, и дружбе конец. Я не вещь, ясно? Не кобель на псарне, которого при нужде можно заставить работать...
- Да, - усмехнулся Курт, придвинув стакан к нему. - Это верно. Кобель, который работает - это я... Погоди, Финк, ерепениться; я все понял. Выпей-ка лучше, помолчи и послушай теперь меня... Вспомни, каково тебе было, когда ты угодил в магистратскую каталажку. В первые минуты, когда понял, что пойдешь на помост за чужое преступление, что тебя рвать будут за то, чего не делал. Страшно было, говорю с уверенностью и не боясь, что ты начнешь размахивать кулаками. Здесь возразить нечего, верно?..
- Это ты к чему? - нахмурился тот; Курт кивнул:
- Сейчас все разъясню... Итак; магистратская тюрьма. Впереди - безвыходность. И вдруг - спасительная мысль: Бекер. Он обещал помочь. Припомни, какое в этот миг пришло облегчение, как сразу захотелось жить и дышать, потому что появилась надежда, почти уверенность, что все будет в порядке, потому что - Бекер обещал вытащить, если что. Ведь так было, Финк? Молчишь... Так и было. И я пришел. Но сейчас кое-что меняется. Через пару недель меня переведут из Кельна; я не знаю, куда именно. Возможно, навсегда, и я в этот город более не вернусь. Дитрих погиб... Да и сам я едва уцелел; подробностей пока сказать не могу, но - поверь, я выжил в этом расследовании исключительно чудом. Да и вся моя служба такова - я могу распрощаться с белым светом в любой момент. А теперь, Финк, вообрази себе, что ты снова попался. Подставили тебя, как в этот раз, или же взяли за кражу, да и припомнили все прочее; словом, я мог бы тебе помочь. Но - меня нет в Кельне. Или, что вероятно не менее, нет в живых. Нет Дитриха, который знал, кто ты и что тебя со мною связывает. И Райзе - допустим, убит. Керн? Да столько вообще не живут. Он в любую ночь может уснуть навсегда. И что, Финк, кому ты станешь объяснять, если тебе снова понадобится помощь? Что ты когда-то оказал услугу инквизитору Гессе по дружбе? Если в Кельне будут работать другие люди - да они тебя в лучшем случае поднимут на смех, а в худшем - добавят плетей двадцать за клевету на светлую память служителя Конгрегации. Я не настаиваю, это в любом случае твое решение, но - если хочешь в будущем иметь прикрытую спину, ты придешь в Друденхаус и поставишь свое имя под документом, который будет подтверждать твою несомненную ценность для меня, а значит, и покровительство Конгрегации в сложных обстоятельствах. Никто не станет осаждать тебя требованиями подслушивать и доносить, Вернер. Могут спросить совета. Могут выслушать, если тебе самому придет в голову что-то рассказать. И смогут защитить, если снова вляпаешься. Все, как и сейчас, с той лишь разницей, что попросить о помощи ты сможешь не только меня лично, но любого служителя Конгрегации, от курьера до следователя, и тебе обязаны будут помочь.
