Леонид. Время исканий - Виктор Коллингвуд
— Выйдем на воздух, Леонид Ильич? Душновато тут у вас от праздника. Водяное отопление — вещь!
Мы вышли на балкон, в объятия сырого мартовского ветра. Внизу, под нами, изгибалась ночная Москва. Я молчал, давая ему возможность начать разговор, ради которого он, очевидно, и задержался. Каждый его жест был выверен, как ход в шахматной партии.
— Хватка у тебя хорошая, Леонид, — начал он издалека, выпуская в темноту облачко дыма. — Деловая. Без пустой болтовни. Я смотрю, как ты станкостроение на ноги поставил, как с авиацией Маленкову помог… Вижу, что человек на своем месте.
Он сделал паузу, посмотрев на меня в упор.
— У меня к тебе просьба, Леонид. Не как к работнику ЦК, а… как к человеку, который разбирается в технике.
Я молчал, ожидая продолжения.
— Есть у меня брат младший, Артем. В Военно-воздушной академии Жуковского сейчас учится. Инженер из него, говорят, выйдет толковый, голова варит — дай бог каждому. Все самолетами бредит, чертит что-то по ночам. Ты бы… присмотрелся к нему, а? Может, посоветуешь что, направишь. Сейчас время такое… Талантам надо помогать, иначе их или не заметят, или затопчут.
В этот миг вся картина восстановилась. Дорогой американский примус, неожиданный визит, отеческие похвалы — все это было лишь прелюдией к этой минутной, почти брошенной вскользь просьбе. Я смотрел на темные воды реки, на дальние огни, и с ледяной ясностью осознавал, что только что произошло. Член Политбюро, один из самых влиятельных людей в стране, просил меня, вчерашнего студента, о покровительстве для своего брата. Не о должности, не о квартире, а о самом ценном в нашей системе — о профессиональной опеке, о введении в круг тех, кто создает будущее.
Значит, мой авторитет в этой узкой, но ключевой сфере — в сфере технологий и конструкторской мысли — вырос до такой степени, что стал представлять собой величину, расположение которой ищут даже такие люди, как Микоян!
— Конечно, Анастас Иванович, — ответил я ровным голосом, в котором, надеюсь, не прозвучало ни грамма торжества. — Считайте, что мы уже договорились. Пусть зайдет ко мне в любое время. Поговорим. Талантливые инженеры нам сейчас нужны как воздух.
Он кивнул, удовлетворенный, и его лицо снова приобрело добродушно-хитрое выражение. Мы докурили. Холодный ветер пробирал до костей, но я его не чувствовал. В тот вечер я обрел могущественного союзника, причем совершенно бесплатно. Ведь Артем Микоян мне еще пригодится. Ох как пригодится!
Глава 4
Спустя две недели мне предстояла поездка на Московский радиозавод. Едва проснувшись, я бросился к телефону и прямо к подъезду дома вызвал служебную машину ЦК. Надо было поторопиться — сотрудники среднего звена, такие, как я, не имели закрепленного транспорта, и если промедлить — придется вызывать такси или идти на трамвай. К счастью, свободная машина нашлась. Попросив водителя подъехать к 8–30, я успел позавтракать с супругой. Правда, Лида почему-то была задумчива и немного печальна.
— Выше нос, товарищ Брежнева, — попытался я ее подбодрить. — Сейчас поеду решать вопрос с внедрением ваших новомодных «лампочек»!
Лида слабо улыбнулась. Она уже год как работала в научно-исследовательской лаборатории МФТИ. Здесь-то, (разумеется, с моей негласной подачи) и были разработаны первые прототипы «стержневых» радиоламп.
Еще в Харькове, наблюдая за разработкой первых советских портативных радиостанций, наша исследовательская группа пришла к выводу, что существующие вакуумные радиолампы непригодны для военной техники. Крупные, тяжелые, хрупкие, они к тому же плохо работали на высоких частотах. Когда-нибудь эти проблемы решатся с помощью полупроводниковых диодов, но пока это слишком сложная технология. К счастью, выход имелся: у традиционных ламп были заметные резервы для модернизации.А мне задолго до СВО довелось познакомиться с рацией Р-123, построенной именно на такой элементной базе. И вот — первые образцы готовы. Теперь в лабораториях Московского радиозавода их должны довести до серии. А параллельно — завод готовился к их массовому производству. Именно об этом я и хотел поговорить с Мельниковым. Новые цеха должны были строиться в первоочередном порядке и на «высшем уровне» — работа в них будет вестисьневиданной ранее культурой производства.
Наконец, быстро чмокнув супругу, я выскочил на улицу — в солнечное апрельское утро. У подъезда Дома на набережной уже ждала тёмно-синяя «ГАЗ-А» — копия Форда модели 32-го года — из гаража ЦК. Водитель в кожаной фуражке вытянулся, и даже открыл дверцу.
В салоне пахло смесью бензина, пыли и клеёнки. Я сел на жёсткое заднее сиденье, обтянутое грубой серо-коричневой тканью. Машина тронулась, мелко подпрыгивая на московской, дореволюционной еще, брусчатке — асфальтированных улиц в Москве практически не было — и в салоне всё сразу зазвенело: стекло в дверце, пружины сиденья, металлические детали. Я откинулся назад, но жёсткая спинка не давала расслабиться. Дребезг железа и скрип ткани накладывались на мои мысли, превращаясь в назойливый аккомпанемент. При каждом толчке подвеска скрипела, а длинный рычаг передач и непривычно тонкий руль мелко дрожали.
За мутным стеклом проносились серые фасады домов. Я смотрел на них, но думал о другом — о предстоящем разговоре.
Сталинские слова, прозвучавшие в завершении нашей встречи, словно гул далёкого колокола зазвучали в памяти, когда машина поворачивала к проходной Московского радиозавода. «Я бы очень хотел, чтобы вы были избраны кандидатом в члены ЦК…» — этот намёк был равносилен приказу. В конце следующего года грядет очередной, XVII съезд, и к этому времени у меня все должно быть в ажуре. А кое-что может пойти не так!
Нет, конечно, одобрение Сталина — это прям весомо. Это приговор, высеченный в граните. Но я на сегодняшний день слишком хорошо знаю механику власти, чтобы успокаиваться. В этой системе одного благословения мало: каждый кандидат должен пройти через бюрократический лабиринт, где на каждом повороте сидит свой привратник. Орграспредбюро составляет «шахматку», Оргбюро утверждает списки, а Секретариат их визирует. И первым в цепочке стоял Ежов — мелкая, цепкая, злопамятная сволочь. Его перо — острее ножа: достаточно одного мазка, и кандидат исчезает, как будто его и не существовало. А у нас с ним отношения — прямо скажем, так себе. Мягко говоря, холодные.И я совсем не удивлюсь, если Ежов найдет способ затормозить всё на уровне согласований: спрятать «в стол», задержать, сделать «техническую ошибку». И потом уже не докажешь, что это умысел, а не обычная канцелярская случайность.
Так что стоит подстелить соломку. Мне нужно выдвижение от Московской парторганизации — самой влиятельной и авторитетной в Союзе. Такая
