Владимир Свинцов - Жизнь собачья и кошачья. Повести и рассказы
— Я тоже скучаю, — признался отец хозяина. — Иной раз так защемит… — он оглянулся на дверь. — А Полина, как скучает, — спасу нет. Плачет.
Джон наклонил голову на бок, прислушиваясь к словам человека, потом поднялся на ступеньку крыльца и улегся, положив голову на колено Дмитрия Васильевича. У того дрогнуло сердце, и он, погладив собаку, объяснил:
— Полина первой девочку хотела. Дочка ей нужна была, помощница. Да не вышло, вот она и… — он прижал пальцами окурок, поднялся. — Пошли в хату, только тихо-тихо.
Осторожно ступая, они прошли в спальню.
— Вот тебе место, — шепотом указал Дмитрий Васильевич на коврик у кровати. Джон послушно улегся. — Только чтобы ни-ни…
— Опять курил?! — спросила жена.
— Маленько дернул дымка…
— Вредно это… — сказала со вздохом Полина Петровна.
— Больше не буду, — привычно соврал Дмитрий Васильевич.
3Стук мотора мотоцикла смолк у калитки. Затем калитка распахнулась, и в проеме показалась крупная серая лайка с белым галстуком на груди, а за нею — сам участковый. Был он форме и широко улыбался. Но улыбка его тут же исчезла, когда от крыльца метнулась незнакомая собака и остановилась в угрожающей позе.
— Эт-та еще что такое?! — воскликнул обескураженный участковый.
— Джон! Фу! — крикнул Дмитрий Васильевич собаке, и потом уже другу: — Здравствуй! Меньше отсутствуй на службе, еще и не то будет…
— Так я это… на учебе…
Обнялись крепко. Похлопали друг друга по плечам, спине…
— И все же? Откуда пес? — спросил участковый.
— Тебе какая разница?!
— Стравим?
— Не сейчас и не здесь. Полина меня за Ваньку убьет.
— За какого Ваньку? — не понял участковый.
— За Джона. Так она его называет. Потом как-нибудь… Полины не будет.
Собаки ходили по двору кругами, ощетинившись и присматриваясь друг к другу.
— Как бы не опоздала Полина, — усмехнулся участковый.
И точно! Джон неожиданно сделал выпад, но лайка увернулась, и клыки клацнули в пустую.
— Ого! — восхитился участковый и подзадорил: — Туман, фас! Туман, высокий на лапах, был проворней. Он успевал куснуть Джона и отскочить. Джон явно уступал ему в маневренности и быстроте движений. Но его молчаливая целенаправленность настораживала. Не обращая внимания на раны, на сочащуюся из них кровь, Джон упрямо преследовал по двору Тумана, очевидно, рассчитывая на его оплошность. И Туман оплошал. Рванув противника в очередной раз, он отступил в угол. Выход ему преградил Джон. Туман попытался перепрыгнуть, но Джон на лету схватил его за плечо и повалил на землю.
— Все! — констатировал Дмитрий Васильевич.
— Не все! — возразил участковый.
— Спорим — все!
— Спорим! На ящик! — в запале крикнул участковый.
— Согласен.
— Туман! Вперед! — участковый подбежал к дерущимся.
— Не замай! — сердито крикнул Дмитрий Васильевич.
Туман сопротивлялся изо всех сил. Драл когтями бок Джону. Рвал ему предплечье зубами, но тот навалился всем телом и медленно продвигался к горлу. Движения Тумана стали слабее, судорожнее…
— Все! Сдавайся! — выдохнул Дмитрий Васильевич.
— Нет. Туман! Вперед! — кричал участковый. Туман закатил глаза, из пасти потекла пена.
— Все?
— Надо оторвать твоего от моего… — пробормотал глухо участковый и достал из кобуры пистолет.
Дмитрий Васильевич метнулся к сараю, схватил вилы.
— Ты чего это? — удивился участковый.
— Брось пистолет!
— Да я это… зубы разжать.
— Кто ж так разжимает… — снисходительно усмехнулся Дмитрий Васильевич, и уже победно: — Приличных собак ты никогда не имел, не знаешь, как с ними обращаться. А ну, отвернись!
— Чего-о?
— Отвернись, говорю. Чтобы секрет не видел…
Когда участковый послушался, Дмитрий Васильевич применил прием, подсказанный сыном. Подействовало! Джон разжал зубы и уставился непонимающим взглядом на хозяина — чего это он?!
Участковый поднял Тумана и понес со двора.
— Не забудь про ящик, — напомнил ему Дмитрий Васильевич. — Лучше «Сибирячку», да — не паленую…
И уже Джону:
— Ты меня прости, но нужно было этим зазнайкам нос утереть. Только Полине — ни гу-гу! Пойдем, я тебя зеленкой намажу…
И поглаживая Джона по загривку, сказал восхищенно:
— Как ты Тумана, язви тя…
4Квартиру Виктора Савченко вскоре обворовали. Причем вынесли все, кроме мебели… Жена плакала навзрыд и закатила истерику, обвиняя мужа в несовершенстве замков двери.
— Собаку не нужно было выгонять из дома… — в свое оправдание сказал он.
— Ладно, вези свою противную собаку… Вези… — сквозь рыдания дала согласие жена.
Виктор съездил к родителям и забрал Джона в город. Джон отвык от тесной, по деревенским меркам, квартиры, ему не хватало простора двора, пятнадцати соток огорода, не хватало коврика у кровати отца хозяина… Поэтому он выл. Выл, когда никого не было в квартире. Выл, иногда ночью… Голос его был громкий, вой жуткий…
— Увози его в деревню! — шептала жена Виктору, вцепившись в его руку, когда тот «учил» Джона тапком, чтобы тот вел себя прилично и тихо.
— А воры? — аргументировал Виктор свое нежелание мотаться в деревню. Да и неудобно перед родителями.
— Не в собаке дело. Навел кто-то… — шепнула жена и стала ласкаться.
Это решило судьбу Джона.
Утром, позвонив на работу и сообщив, что задержится до обеда, Виктор повез Джона в деревню.
— Ванечка приехал, — ахнула мать. — Надолго?!
— Насовсем, — решительно сказал Виктор, потом поправился. — Пока опять не обворуют…
Обворовали через две недели. Открыли новейшие импортные замки. Жена рассердилась, ушла к матери и подала на развод.
Виктор Джона домой не забрал, посчитал, что у родителей ему будет лучше. А квартира?! В ней ничего не осталось кроме мебели…
Прошло полгода. Как-то в полдень за воротами раздался автомобильный сигнал.
— Витя! — вскрикнула Полина Петровна и, вытирая руки о фартук, заторопилась к воротам.
Джон соскочил с крыльца и в три прыжка опередил ее. Калитка распахнулась, в ней показался Виктор. Не успела мать подойти к сыну, как Джон, радостно визжа, кинулся своему хозяину на грудь.
Дмитрий Васильевич выглянул из дверей сарая:
— Что за шум?
— Витя приехал! — всхлипнула мать.
— А зачем слезы? — ласково прогудел Дмитрий Васильевич.
— Да как же… Опять один…
— Нет, не один, — Виктор, обняв одной рукой Джона за шею, другой распахнул калитку:
— Лена, заходи.
Молодая женщина, смущенно потупясь зашла во двор. Подняла глаза, на порозовевшем лице, и сказала просто:
— Я — Лена.
Дмитрий Васильевич развел руками. Полина Петровна прямотаки впилась глазами в лицо новой пассии сына. Джон выпростался из-под руки хозяина и потянулся к гостье.
— Ой, какая красивая собачка! — искренне воскликнула та и, присев перед Джоном, протянула руку к его голове.
— Осторожно! — крикнул Виктор, но Лена уже трепала за уши Джона, а тот вместо того, чтобы наказать безрассудную, усиленно вилял своим куцым хвостом.
— Ну, дела-а! — протянул Дмитрий Васильевич.
— Проходите, гости дорогие, — радостно пропела Полина Петровна. — Умывайтесь с дороги, и за стол…
— Погоди, мама, я Лене обещал показать речку. Мы скоро, — Виктор подхватил Лену под руку, но Джон втиснулся между ними.
— Эй, друг! — воскликнул Виктор. — Это моя женщина, — и перешел на другую сторону. Джон последовал за ним и тут же вклинился между ними.
Так они и вышли за ворота втроем. Счастливые!
— Вот это женщина! Как она твоего Ваньку сразу обратала?! — усмехнулся Дмитрий Васильевич.
— А твоего сына! — парировала Полина Петровна. — Только будет ли от этого толк?
— Да ты что, мать! Такая красивая… И глаза, как у тебя в молодости, и голос…
— Ой-ей-ей! — засмеялась Полина Петровна. — Когда я была красивой?
— Не оговаривай себя. Если бы ты не была самой красивой, я бы на тебе не женился. Ты и сейчас самая красивая…
— А Лена?
— Она не красивей, она — моложе… Полина Петровна погрозила пальцем:
— Врешь ты все…
— Не вру. И еще тебе скажу, скоро нам придется с Ванькой расставаться. Навсегда!
— Как так?!
— Видала, как он к хозяину липнет, да и к ей — тоже…
— Что ты, Митя, если у них по-серьезному, то некогда им собакой заниматься. Медовый месяц!
— Ха! — воскликнул Дмитрий Васильевич. — Они что — пчелы?! Да и чем собака мешает? Вот посмотришь! Единственно, что я сделаю, так попрошу у Виктора, как только родится… это… первого щенка от Джона… от Ваньки — нам.
— Хи-хи-хи! — тоненько засмеялась Полина Петровна. — Старый, а все еще дурачок. От вас — кобелей, никто не родится. Рожаем мы — женщины!
