Владимир Свинцов - Жизнь собачья и кошачья. Повести и рассказы

— Хи-хи-хи! — тоненько засмеялась Полина Петровна. — Старый, а все еще дурачок. От вас — кобелей, никто не родится. Рожаем мы — женщины!

— Не хочется тебя тоже обзывать, но скажу, что у таких собак, как наш Ванька… Если от него родится кто, то положено самого лучшего щенка — кобелю. И щенок этот называется алиментным.

— Хи-хи-хи! — опять засмеялась Полина Петровна. — Алименты мужики женщинам платят.

— Это у нас — людей, а у собак наоборот, и это — правильно.

— Ой! — спохватилась Полина Петровна и кинулась на кухню.

Дмитрий Васильевич закурил. Он очень хотел, чтобы у сына сложилась жизнь, и, если честно, Лена ему понравилась. Дай-то бог! Но и с Джоном не хотел расставаться. Привык. Полюбил. А может, еще и ничего… Зачем молодым собака?

Виктор, Лена и Джон пришли через час. Ввалились шумно во двор. Джон, словно извиняясь за предательство, тут же подсел к Дмитрию Васильевичу и положил морду на его колено. Полина Петровна выглянула:

— Руки мойте и за стол!

— Давайте я вам помогу, — Лена заторопилась на кухню.

— Погоди! — попытался остановить ее Виктор. — Мать — сама, ты — гостья!

— Не замай! — строго приказал отец. — Иди сюда, — и когда сын подошел, сказал: — Женщина женщину лучше узнает на кухне. А теперь скажи, у вас с ей серьезно или как?

— Серьезно, отец. И… И Джона мы забираем с собой.

— А как она — Лена?

— Она первая об этом и сказала.

— А ты о нас с матерью подумал?! — повысил голос отец. Джон сразу же переместился к молодому хозяину.

Дмитрий Васильевич глянул в сердитые собачьи глаза и махнул рукой:

— Ладно, мы — деревенские, не все понимаем, делай, как знаешь! Утром следующего дня Виктор и Лена собрались в обратный путь.

Джон, почувствовав дорогу, кидался от Дмитрия Васильевича к Виктору и обратно.

— Может, Ваньку оставите? — заикнулась мать.

Лена, понимая женским сердцем переживания матери, промолчала, зато Виктор отрезал:

— И так зажился он у вас. Дом у него есть. Дома и нужно жить… Проводив за ворота и помахав рукой, Полина Петровна вдруг прижала левую руку к груди.

— Что с тобой? — встревожился Дмитрий Васильевич.

— Как-то… Не так мы расстались… Сердце защемило. Беды бы не вышло?! — и заплакала.

— С чего беда?! — постарался успокоить жену Дмитрий Васильевич. — Погода прекрасная. Лето. Никаких этих… катаклизмов не предвидится.

— Ты бы не ругался, — попросила его Полина Петровна. — Погода, она что-о-о… Люди бы не обидели.

— Ванька с ними, не даст в обиду. Умрет, а не даст.

Около гаража их ждали. Когда Виктор подъехал и остановился, чтобы открыть ворота, трое вылезли из джипа. Демонстративно потянулись, показывая накачанные мышцы.

— Это что такое?! — воскликнул Виктор. Хотя в те времена, даже подростки знали — рэкетиры! Каждый руководитель или владелец прибыльного предприятия платил дань какой-то преступной группировке. Пришла пора и директору кирпичного завода. До этого он как-то избегал этой участи: в городе не появлялся один, а в сопровождении телохранителей, на заводе охрана… Теперь же он был один против троих. Один, если не считать Лены и Джона Эрхарда Копани. Виктор понимал, что ему сейчас будет плохо. Потому и воскликнул:

— Это что такое?

— Витя, не выходи из машины, — попросила Лена.

— Это не поможет, — тяжело вздохнул он. — Попробую договориться. Сиди.

Сам вышел. Джон тут же занял его водительское место. Так он всегда делал.

— Ванечка, иди на место, — попросила его Лена. Но он не послушался. Взгляд его выражал столько злобы, так яростно заклокотало его рычание, так встопорщилась короткая шерсть на загривке, что Лена вздрогнула и поежилась.

Трое подошли к Виктору. Слов не было слышно, так как окна в машине были закрыты, но по выражению лиц, по угрожающим позам Лена поняла: нужно выйти помочь. Хотя бы словами… Один из ожидавших ударил Виктора в живот, тот согнулся. Второй, ударил его по затылку сцепленными руками. Виктор повалился на землю. Третий стал пинать его.

— Что вы делаете? — закричала Лена и открыла дверцу. — Я сейчас вызову милицию!

Она кинулась к недалекому телефону-автомату. Из машины, чуть не сбив ее с ног, выскочил Джон. В три прыжка он очутился около бандита, занесшего ногу для удара, и прыгнул ему на грудь, целясь клыками в горло. Бандит упал, обливаясь кровью. Два оставшихся выхватили оружие. Один пистолет, второй нож.

— Не шуми, — сказал второй. — Я его сейчас по-тихому прикончу! Собачка, иди ко мне…

Он зачмокал губами и наклонился, широко расставив ноги и занеся руку с ножом для удара. Джон не мог рассуждать, как человек, и не мог знать, что бандиты постараются не поднимать шум, что в данном случае большую опасность представляет тот, что с ножом. Он не выбирал, просто первый находился ближе к хозяину. Своим немалым весом он словно тараном сбил его с ног и вгрызся в лицо. Грохнул выстрел! Второй воспользовался занятостью собаки, воткнул ей нож между ребер и замахнулся для второго удара, но Джон повернул к нему измазанную в крови морду. Бандит чуть замешкался, и этого оказалось достаточно, чтобы собака на лету перехватила его руку около локтя. Челюсти стиснулись намертво, дробя кости. Бандит дико закричал и попытался вырвать руку, но чтобы разжать челюсти существовал один способ, который знал только хозяин.

Виктор поднялся с земли, тряхнул головой, проверяя — не сон ли это, и огляделся. К нему подбежала Лена, обняла, сказала:

— Я вызвала милицию. Они сейчас едут. Погоди, у тебя на лице кровь…

Впрочем, крови около гаража хватало. Первый нападающий просто плавал в луже крови из разорванного горла. Второй, стоял на коленях, зажав лицо руками. Сквозь пальцы сочилась кровь на землю. Третий сидел на земле и истошно орал, тщетно пытаясь левой рукой оторвать от себя собаку. Джону тоже было плохо, из раны в боку тонкой струйкой текла кровь.

— Уберите собаку, — прокричал третий бандит. — Мы больше не будем.

И можно было в это верить. Лена сорвала косынку с головы и попыталась перевязать Джона, но он лежал неудобно. Пока Виктор пытался освободить третьего бандита от захвата Джона, подъехала милиция, а за ней «скорая».

— Ванечка, потерпи. Потерпи, маленький, — плакала Лена, прижимая окровавленную косынку к боку собаки. Глаза у Джона стекленели, тело расслабилось, но челюсти остались сомкнутыми.

Третьего бандита от зубов собаки освобождали в больнице. Так погиб Джон Эрхард Копани, став жертвой перестроечных отношений. Он был преданным другом и смелым бойцом.

НЕУЛЫБЧИВАЯ МАРИЯ ВАСИЛЬЕВНА

Мария Васильевна была одинока и от этого глубоко несчастна. Не будем выяснять, кто виноват и по какой причине на склоне лет она осталась одна в однокомнатной приватизированной квартире. Мария Васильевна никогда не улыбалась. По крайней мере, соседи этого не видели. Характер у нее был бескомпромиссный и тяжелый. Даже наитерпеливейшая Ульяна Никитична с девятого этажа, из 117-й квартиры, которую все жильцы многоэтажного и многоподъездного дома уважали за сердечность, не всегда могла ее терпеть.

Если Мария Васильевна с Ульяной Никитичной были в размолвке, а это бывало нередко, и в это время лифт вдруг не работал, что бывало тоже нередко, Мария Васильевна с удовольствием наблюдала с высоты своего третьего этажа, как Ульяна Никитична, опираясь на клюку, стояла у подъезда, набираясь духу перед восхождением на девятый этаж, и тихо злорадствовала, твердя шепотом, как заклинание: «Так тебе и надо! Так тебе и надо!»

В этот день Мария Васильевна с утра была взвинчена до предела. Спала плохо. А тут еще кран на кухне потек. В ЖЭУ слесаря обещали только после обеда. Причем сказали, что слесарь платный.

— Сколько платить?

— По договоренности.

Выдала им Мария Васильевна и про договоренность, и про платную демократию, и про все на свете. А что, скажете, она не права? Права на все сто процентов. Даже на все двести! И выдала бы еще, да в ЖЭУ слушать не стали, бросили трубку.

— Ах, так! Ну, я вам сейчас…

Мария Васильевна набросила куртку (с утра было пасмурно), и пошла в ЖЭУ, на ходу распаляя себя. Во дворе встретила Ульяну Никитичну и, ожидая ее поддержки, рассказала о своем намерении относительно бюрократов-демократов. И что вы думаете? Вместо того, чтобы пойти вместе и задать этим ожиревшим, наглым, Ульяна Никитична еще отговаривать стала:

— Ну, чего ты кипятишься? Откуда в тебе столько злости?

— Да пошла ты…

И послала ее Мария Васильевна. Нехорошо послала. Далеко. И еще больше обозлилась! «Ну, гады…» — Перешла дорогу, тут к ней собачонка прицепилась — рыжая, шерсть короткая, а морда приплюснутая, словно кирпичом ударенная. Подбежала, в глаза заглядывает. Потерялась, что ли…