Владимир Свинцов - Жизнь собачья и кошачья. Повести и рассказы
— Пошла вон! — взвизгнула Мария Васильевна. Не любит она попрошаек. Собак тем более. Развели, понимаешь, демократический зверинец. Пройти нельзя.
— Пошла-а! — замахнулась Мария Васильевна на полном серьезе. Собачонка испугалась, рванулась назад на дорогу и попала под машину.
— Шофер — раззява! Куда смотришь, гад! Все гады, начиная с президента!
Еще пуще распалилась Мария Васильевна. Плюнула в сердцах и хотела продолжить свой путь. Надо же добраться до клятого ЖЭУ. Оглянулась на собачонку, та голову подняла, язык высунула, подняться хочет, а видать — не может. Что-то с задними лапами… Передними скребет по асфальту. И смотрит на Марию Васильевну виновато.
— Ах ты ж, боже мой! Ползи сюда! Сейчас еще какой раздолбай поедет — додавит!
Собака и ползти не может. Только передними лапами скребет и слюну глотает. А слюна катится, катится…
Выскочила Мария Васильевна на дорогу. Чуть «Жигуленка» не сшибла. Едет, понимаешь, зенки залил, не смотрит. Подбежала к собаке, подняла на руки, а та:
— Ма-а! — сказала. Честное слово.
— Ма-а! — и лизнула в щеку.
Ах ты! Развернулась Мария Васильевна от ЖЭУ да домой. Как влетела на третий этаж, не помнит. Положила собаку на коврик и так ей ее жалко стало… Так жалко! А та все слюну глотает и стонет. Как человек. Тяжко так:
— У-ух! У-ух!
Чем помочь? Что делать?
Достала из холодильника Мария Васильевна пакет с молоком, разорвала его, налила в миску. Подвинула к морде. Не пьет! Видать, совсем плохо…
Выскочила Мария Васильевна на лестничную площадку. Ульяна Никитична со своей клюкой этажи приступом берет.
— Что случилось? — спрашивает.
— Подь ты… — в сердцах воскликнула Мария Васильевна и вдруг вспомнила, рассказывала Ульяна Никитична, что сорок лет зоотехником проработала в колхозе. Это сын ее в город перетащил, а сам в тюрьму за пьяную драку сел. Непутевый!
— Ульяна, зайди! Собака тут у меня…
— Щеночка купила?
— Дура! Ох, дура! На кой мне щенок, сама хуже зверя.
— Это точно. Злобы у тебя на весь белый свет…
— Ты меня еще учить?! — задохнулась Мария Васильевна и хотела выдать, да вспомнила, зачем звала. — Зайди, глянь, прошу…
— Иду-иду! — шарашится Ульяна Никитична со своей клюкой. Одна нога у нее с детства короче…
— Быстрее можешь? — не выдержала Мария Васильевна.
— Да иду-иду! Тьфу! Черепаха!
— Что с собакой? — клюку Ульяна Никитична к стене прислонила, наклонилась, затем совсем на пол села.
— Машина сбила. Летят, как оглашенные, ни хрена на дорогу не смотрят. Да и эта… — кивнула Мария Васильевна на собаку. — Лезет ко всем, как падла… — завелась, а потом вспомнила — это же она собаку шуганула. — Посмотри, Ульяна, может, вылечить можно?
— Подержи за голову, чтобы не укусила, — Ульяна Никитична осторожно дотронулась до задних лап собаки. — Лежи, милая. Лежи, хорошая…
Мария Васильевна тоже на пол села. Придвинулась. Собака свою уродливую морду не к Ульяне Никитичне, к ней повернула и руку лизнула, слюнявя.
— Подь ты вся… — ругнулась Мария Васильевна.
— На кого ты? — не поняла Ульяна Никитична, а сама лапу заднюю собачью тихонечко поднимает.
Не стала отвечать Мария Васильевна. Пусть делом занимается. А собака вдруг ка-ак вздрогнет и взвизгнула тонко.
— Осторожней не можешь?! — вскрикнула Мария Васильевна.
— Больно тебе, собачка моя бедненькая, — запричитала Ульяна Никитична и, глянув на Марию Васильевну, сказала: — Обе задние лапы сломаны.
— Ну?! — не поняла та.
— Чья собака? — вопросом на вопрос ответила Ульяна Никитична.
— Хрен ее знает, — закипела злость у Марии Васильевны, теперь на хозяев. — Бросили, понимаешь. Может, сама потерялась, шалавая…
— Тогда давай укол поставим. Усыпим, чтобы не мучилась.
— И долго она спать будет? — поинтересовалась Мария Васильевна, так — бабье любопытство.
— Ты чего?! — удивилась Ульяна Никитична. — От злости совсем плохая стала. Усыпить, это значит — умертвить.
— Умертвить?! — ахнула Мария Васильевна. — Да кто ж тебе позволит?! Живое существо…
— А кто за ней ухаживать будет? Кормить? Поить? Лечить?
— Лечить? А тебя на что государство учило? Деньги тратило? Аль зря деньги палило…
— Ладно-ладно, — не дала ругаться Ульяна Никитична. — Где она жить будет?
— Ей что, здесь места мало?
— Ты же собак не любишь. Ненавидишь! И собак, и людей! — не удержалась, съязвила Ульяна Никитична.
— Людей не люблю, особенно таких, как ты, — парировала Мария Васильевна. — А собак… Чего уж… Только шибко морда у нее уродливая.
— Порода такая. Боксер, — пояснила Ульяна Никитична, тяжело поднимаясь.
— Сильно ударена по морде, — согласилась Мария Васильевна и встревожилась: — Ты куда?
— Домой.
— Эт-та что же получается?! Собака болеет, а ты…
— За бинтом. Шины нужно наложить на переломы. Укол обезболивающий поставить, — пояснила Ульяна Никитична.
— Бинт у меня ест. Полежи, милая, я сейчас, — обратилась Мария Васильевна к собаке и по-молодому поднялась. Не то, что каракатица эта… Глянула, в дверях мужик с чемоданчиком. «Вот он — хозяин! Ну, счас я ему… — задохнулась негодованием Мария Васильевна. — Бросил собаку, а сам поди водку халкает…» — Чего надо?
— Слесаря вызывали?
— Кого? Слесаря? Завтра приходи. Некогда сейчас, — Мария Васильевна вздохнула облегченно и выдвинула ящик тумбочки.
— У меня что, одна ты, что ли…
— Ты мне «тыкать»?! — словно вихрь подхватил Марию Васильевну. — Да я тебя вместе с твоим начальником и со всем ЖЭУ… Сказала — некогда. Значит, некогда. Видишь, собака травмирована. Завтра приходи, — и так решительно пошла на слесаря, что тот поспешно ретировался за дверь.
Целый час возились женщины с раненой собакой. Наложили шины. Сделали укол…
— А чего она не рычит, не кусает? — удивилась Мария Васильевна. — Или не больно ей?
— Как не больно. Терпит, понимает, что добро ей делают, — пояснила Ульяна Никитична.
— Бедненькая, как тебя звать? — погладила собаку по голове Мария Васильевна.
— Ма-а! — открыла та пасть.
— Видела?! Разговаривает, — поразилась Мария Васильевна. — Мамой меня называет.
— Это у нее нервная зевота. От шока еще не отошла. От удара…
— Кого?! Понимала б ты… — фыркнула Мария Васильевна. — Говорит она.
— Собаки не разговаривают, — сердито возразила Ульяна Никитична, с трудом поднимаясь с пола.
— Хоть и ученая ты… — начала Мария Васильевна, но воздержалась, чтобы не обидеть. Все-таки помогла собаке, да и дальше лечить будет, куда денется… — Не уходи, подружка, чайку попьем.
— С удовольствием, — подставила под кран руки Ульяна Никитична. — Я ж у тебя в квартире впервые. Хотя живем по соседству пять лет.
— Заходи, не стесняйся. Сейчас я… — захлопотала у плиты Мария Васильевна.
— Зря ты слесаря так грубо, — с опозданием заметила Ульяна Никитична, усаживаясь за стол.
— Не в себе была. Точно. У него тоже жизнь не сладкая, — Мария Васильевна достала конфеты, варенье, печенье, не замечая удивленного взгляда Ульяны Никитичны. — Если завтра придет, задобрю. Если не придет, и так сойдет. Кран не сильно бежит. Потуже закручивать буду, — и вдруг, заметив, что собака пошевелилась, кинулась к ней: — Больно, милая?
Собака тихонько заскулила.
— Конечно, больно, — подтвердила Ульяна Никитична. — Дня три особенно. Потом полегчает. Через недельки две начнет подниматься. Ты хоть с собаками умеешь обращаться?
— Что ж, у меня детей не было?! — обиделась Мария Васильевна и погладила рыжую голову. — Уродина ты моя горемычная.
— Ма-а! — сказала та.
— Вот! — торжествующе воскликнула Мария Васильевна. — От шока она уже… это… отошла. И не зевает вовсе. «Ма-ма!» говорит, — стала на колени и поцеловала: — Поспи, маленькая, я рядышком посижу. Тебе укольчик сделали. Поспи, доченька.
Хотела Ульяна Никитична сказать, что это не «доченька», а он — кобель, но, пораженная необычной нежностью Марии Васильевны, передумала. Взялась за чайник.
— Наливать тебе чаю? — спросила.
— Пей сама. Я тут посижу. Глазки она закрыла, — прошептала Мария Васильевна еле слышно и улыбнулась неумело. Улыбнулась…
МУДРОЕ РЕШЕНИЕ
1Они оба уходили от нее. Уходили в разные стороны.
У мальчика шаги были неровные. Он то замедлял, то ускорял их. Спину держал прямо, напряженно, а голова круглая, с выгоревшими до бела вихрами и оттопыренными ушами, подергивалась в такт шагам.
Старик уходил тяжелой ровной походкой. Сгорбленная спина его наклонялась при каждом шаге и вновь выпрямлялась. Одной рукой он слабо взмахивал, другую держал на пояснице.
