Агапея - Булат Арсал
Мама, ну как дела в краю степей и терриконов?
Я слышал, что пришли враги на нашу землю
и хотят всех
у ничтожить поскорей…
Мама, здесь каждый город с детства мне знакомый.
Дружковка, Славянск, Краматорск теперь
на лентах новостей.
Донбасс, спасай своих детей…
Вставай, Донбасс! Вставай, мой край родной!
Вставай, Донбасс! Прогоним хунту вместе!
Вставай, Донбасс! Россия-Мать с тобой!
Ты станешь новым Брестом!..
Закончив припев после первого куплета, Рагнар откинул ватник со спины прямо на траву и, налив очередную стопку самогона, предложил:
— Давай, Пашка, молча за ушедших пацанов и не чокаясь.
— Давай, Денис. Пусть земля им будет пухом.
Выпили. Закусили. Каждый задумался о своём.
— Вот закончится война, Павлуша, и соберёмся мы с бойцами, которые живыми останутся и до победы дойдут вместе с нами, в Донецке или в Мариуполе и поедем по местам наших боёв и нашей с тобой боевой славы. — Рагнар был уже достаточно пьян, но речь его была ровной и внятной.
Павел за праздничным столом был намного сдержаннее в употреблении и трезво размышлял, что пора бы командира уложить в постель, поэтому, поддержав словами идею Дениса, подхватил того под руки и отвёл в избу. Выйдя во двор, он втянул в себя холодного осеннего воздуха, поднял голову вверх и увидел огромное звёздное небо над селом. Когда-то, разговаривая с Агапеей с передовой по телефону, он сказал ей, что небо у них на двоих одно и что он всегда чувствует её рядом с собой, как под одной крышей. Теперь они были не просто под одним звёздным небосводом, но и под крышей его родного дома вместе с его мамой и сестрёнкой, вместе с его семьёй…
* * *
После свадьбы прошла неделя, насыщенная походами по гостям, гуляньями по окрестностям села, окаймлённым дубравами, и вдоль берегов Усманки, сплошь покрытых плакучими ракитами и зарослями камыша. В один из дней кто-то из местных рыбаков-браконьеров сподвиг Рагнара сходить на рыбалку с ночёвкой. Пашка решил не оставлять боевого товарища и, как потом оказалось, поступил совершенно правильно и даже благоразумно. Короче говоря, если бы не Павел, то ночной поход мог легко перейти в формат многосуточного заплыва по волнам ликёро-водочной регаты, даже без малейшего намёка на ужение представителей речной фауны Усманки. Справедливости ради надо сказать, что рыбу браконьеро-ополченческая артель в дом принесла, однако никто из домашних так и не проведал, что улов был просто обменян на пол-литра самогона у коллег обловщиков, также пьянствовавших недалеко, но достаточно давно, чтобы предоставить жёнам вещественные доказательства своего присутствия именно на рыбалке, а не на обыкновенной пьянке. «А чего там уметь-то рыбу ловить? Наливай да пей!» — говорят в народе.
Наступила пора собираться в обратную дорогу. Кто не знает, как грустно расставаться после доброго времени тесного и дружелюбного общения? Веселье закончилось, начались будни. И маме на работу к своим книгочеям, и Паулинка изрядно пропустила занятий, не ради любопытного якшания, а для оказания должного внимания дорогим гостям из воюющего Донбасса и особенно объявившейся в её жизни старшей сестре Агапее. Да и саму Агапу, надо понимать, также наверняка заждались и на работе, и Оксана Владимировна.
Что уж тут говорить о капитане Рагнаре и гвардии младшем сержанте Костине, которого произвели в новое звание незадолго до отъезда в отпуск? Война не ждёт, она всё громче гремит, и всё больше мужчин уходят на запад, как когда-то эшелоны увозили их дедов и прадедов на жесточайшую, кровопролитную схватку с немецким фашизмом. И вот снова у порога нашей Родины выросла коричневая гидра, пронизав чумной заразой «не Сирию, не Ливию, Ирак или Намибию, а дружественно близкую страну»… Кажется, так поётся в одной из фронтовых песен, написанных уже на этой войне, как принятая эстафета у «Катюши», «Синего платочка» и «Тёмной ночи».
Уезжали рано утром, когда, проводив скотину со двора, соседи потихонечку сходились у ворот дома Прасковьи Костиной. Рагнар уже не знал, куда складывать многочисленные гостинцы, которые несли и несли сельчане. Агапея стояла обнявшись с Паулиной, не перестававшей вытирать заплаканное лицо носовым платочком. Прасковья подошла к девушкам, обняла обеих разом, и тут же все трое зарыдали вслух так, что Павел поспешил к ним. Успокоить сразу не получилось, а всхлипывания и тихий бабий рёв охватил буквально весь пришедший на проводы женский пол. Заиграла гармошка, фальшиво пытаясь изобразить «Прощание славянки».
Рагнар помог сесть в машину супруге. Агапею долго не отпускала Паулина, но Павел всё же усадил жену и закрыл за ней дверцу, а сестрёнка стала гладить окошко, через которое на неё любящими и грустными глазами смотрела старшая сестра. Прасковья крепко обняла сына, потом начала целовать по всему лицу и на прощание выкрикнула: «Сыночек! Только вернись живым! Умоляю тебя и Христом Богом прошу, не погибай!» Рыдания, казалось, захлестнули не только улицу, но и всю округу. А и немудрено, ведь в то утро из села уходила новая партия мобилизованных…
Стоявшая в толпе бабка Лукерья, вытирая глаза краешком головного платка, продолжала крестить отъезжающих. Потом тихо так, будто сама себе, проговорила: «И кто теперь под озимые пашню подымать будет? Кому трактора на посевную выводить? Кто же хлеб для народа растить станет, коли всех мужиков на танки да в окопы? Ох и горе какое! Ох и горе…»
Глава пятая
Ещё не успела Агапея прийти в себя после тяжёлых проводов, как её ждал очередной удар уже на пороге собственного дома, когда сосед дядя Витя передал ей извещение из полиции о необходимости приехать на опознание тела Павлюк Оксаны Владимировны. Прохожие нашли бездыханное тело старушки, обнимавшей могильный холмик сына, обнаружили её документы, записанный адрес проживания и записку следующего содержания: «Крещёная именем Елена. Так и напишите на могилке».
Поминки, как и похороны, прошли скромно, но достойно. Агапея была искренне расстроена смертью первой свекрови, к которой успела привязаться как к родной и близкой. Часто люди оценивают важность и нужность того или иного человека только после его ухода из этой жизни, когда уже ничего не изменишь и никого не вернёшь. А ведь Агапея уже была уверена в том, что не только могла, но и желала украсить старческие годы обиженной судьбой Оксаны Владимировны.
