Фрэнк Синатра простудился и другие истории - Гэй Тализ
Я немедленно отправил ему факс:
Дорогой Норман!
Как я сказал Вам по телефону, мне думается, что отбитый вратарем удар китайской футболистки Лю Ин в финале чемпионата на прошлой неделе может дать нам журналистский угол зрения, благодаря которому мы сумеем сопоставить Китай и Соединенные Штаты в намного более широком плане, нежели спортивные соревнования.
В сегодняшней «The New York Times» помещена фотография: президент Клинтон принимает американок-победительниц в Белом доме. Как встретили китайские власти своих женщин, когда они вернулись на родину? Кто был в аэропорту? … история должна быть рассказана через эту отдельно взятую женщину, Лю Ин, шаг за шагом повествуя о ее жизни после того, как нога подвела ее на стадионе «Роуз Боул».
В пятидесятые я начинал в «The Times» как спортивный журналист, и раздевалка проигравшего всегда была для меня источником чего-то важного и поучительного; я думаю, что поражение китаянок на прошлой неделе в Калифорнии может многое рассказать нам о наших двух обществах так, чтобы мы могли их сравнить.
Я буду счастлив содействовать, если Вы и Ваши коллеги сочтете меня полезным. Я мог бы помочь Вашим корреспондентам в Китае каким угодно образом: интервью, колонка на другую тему или что-либо иное.
Я, безусловно, был бы заинтересован в посещении страны, если Вы решите, что это целесообразно… когда Вы обдумаете это предложение, дайте мне, пожалуйста, знать…
Отправив этот факс, я пожалел, что не убрал два последних абзаца. Я позвонил Перлстайну лишь потому (по крайней мере так я говорил себе), что хотел заинтересовать его своей идеей, предполагая, что он затем поручит развить ее и написать материал своим людям. В определенном смысле я оказывал ему любезность. У меня возник необычный взгляд на событие, пресса явно упустила из виду эту сторону, и я отдавал Перлстайну свой замысел даром.
Но в конце своего факса я беззастенчиво ввел себя в проект, подталкивая Перлстайна к тому, чтобы послать меня (за свой счет) в далекую страну ради «содействия» его корреспондентам в Китае в осуществлении моей журналистской идеи. Как бесконечно глупо с моей стороны было предложить такое! Если его корреспонденты в Китае нуждаются в моей помощи, то они не годятся для этой работы и их надо уволить. Меня ужаснула, кроме того, интонация ложной скромности в последнем абзаце и собственный неприкрытый оппортунизм – попытка извлечь профессиональную выгоду из личного знакомства с журнальным магнатом в «Time Warner». Одно дело – поделиться чем-то, совсем другое – с запозданием попытаться встрять в проект или забрать обратно идею публикации после того, как в телефонном разговоре с Перлстайном я отказался от права собственности на нее, ходатайствуя лишь о помощи в создании и обнародовании интересующего меня материала.
Позже я рассудил, что слишком уж себя накручиваю, Перлстайну, скорее всего, понравился мой факс, и он уже отправил его, сопроводив одобрительной заметкой, в один из своих журналов, и вскоре со мной свяжутся и спросят, как скоро я смогу отправиться в Китай.
Через несколько дней мне позвонил высокопоставленный сотрудник «Time Warner». Норман Перлстайн, сказал он, сейчас в отъезде, но редакторы нашли мою идею очень интересной и благодарны мне за то, что я ею поделился. Реализовывать они ее они не станут, но, заверил он меня, искренне хотят, чтобы я и дальше рассказывал им о своих идеях. Я пообещал, что буду.
Кладя трубку, я был сильно разочарован, но испытал и облегчение. Китай очень далеко. Мне надо было заканчивать книгу, которую я и так уже задержал. Чемпионат мира уже был вчерашней новостью. Лю Ин неделю с лишним владела моими мыслями, но сейчас я был благодарен людям из «Time Warner» за то, что вправили мне мозги. Кто захочет читать про китайскую футболисточку, которая не сумела пробить как следует? На носу двадцать первый век, есть много нового, о чем мне надлежит думать.
Если так, то почему я вскоре оказался на борту самолета, летящего в Китай (я отправился за свой счет, без редакционного задания и понятия не имея, где в огромной стране отыщу Лю Ин), в надежде на встречу с ней?
Храбрые портняжки из Маиды
Как один непростой клиент получил свой пасхальный костюм
Среди тех, кто занимается портновским делом, широко распространен определенный тип легкого душевного расстройства. В психику моего отца это расстройство начало проникать, когда он еще был подмастерьем в Италии, в ателье своенравного мастера Франческо Кристиани, чьи предки по мужской линии были портными четыре поколения подряд и все без исключения проявляли признаки этого профессионального заболевания.
Оно никогда не привлекало внимания специалистов и потому не имеет официального названия; мой отец однажды описал это расстройство как продолжительную меланхолию, изредка сменяющуюся припадками раздражения, – результат, по мнению моего отца, многочасовой медленной, микроскопически кропотливой работы, которая продвигается стежок за стежком, сантиметр за сантиметром, гипнотизируя портного поблескиванием иглы, то ныряющей, то выныривающей из ткани.
Глаз портного должен следить за швом неукоснительно, но его мысль вольна отклоняться куда угодно – погружаться в события его жизни, осмыслять прошлое, сожалеть об упущенных возможностях, творить драмы, раздувать обиды, воображать, преувеличивать; проще говоря, у того, кто шьет, слишком много времени, чтобы думать.
Мой отец, который каждый день до и после школы трудился в ателье в качестве подмастерья, знал, что портные могут тихо сидеть за шитьем час за часом, держа работу между наклоненной головой и скрещенными коленями, и шить без моциона, практически без физической активности, без притока свежего кислорода для прочистки мозгов. И вдруг с необъяснимой внезапностью кто-нибудь из них на глазах у моего отца вскакивал на ноги и обрушивал злую ругань на товарища по работе, оскорбившись из-за невинного замечания, высказанного без всякого провокационного умысла. Частенько мой будущий отец забивался в угол, спасаясь от летающих по мастерской катушек и стальных наперстков; а бывало и так, что обиженный, распалясь из-за бестактности товарищей, хватался за самое устрашающее, что было в пошивочной, – ножницы длиной чуть ли не с меч.
Случались столкновения и в переднем помещении ателье, споры между клиентами и хозяином – низкорослым и тщеславным Франческо Кристиани, который бесконечно гордился своим ремеслом и
