Чтоб услыхал хоть один человек - Акутагава Рюноскэ

Акутагава Рюноскэ

11 марта 1921 года, Табата

Сусукида Дзюнскэ-сама!

Прежде всего хочу поблагодарить за заботу. Сегодня я получил массу рекомендательных писем. В ближайшее время я не собираюсь в Осаку, но, если у Вас есть ко мне дела, могу приехать на денёк раньше. Жду ответа. Писать о своём путешествии ежедневно я не собираюсь и решил сделать так: разделить свои записки на две части – впечатления о Юге, концентрирующиеся вокруг Шанхая, и впечатления о Севере, концентрирующиеся вокруг Пекина, – и послать их в газету. Выйдет ли из этого что-нибудь путное, не знаю. Позавчера на прощальном вечере в ресторане «Сэйёкэн» Сатоми Тон в своём выступлении заявил: «В древности китайцы были великим народом. И я не думаю, что сейчас эти великие китайцы вдруг перестали быть великими. Оказавшись в Китае и не видя его былого величия, ты должен всё равно это величие Китая обнаружить». Именно так я и собираюсь поступить. Три дня назад Мацуути-сан[258] выдал мне деньги. Если не хватит, попрошу выслать, когда прибуду в Пекин. А до тех пор мне их вполне хватит. Выступая на том же прощальном вечере, Кикути Кан сказал: «Акутагава всегда был счастливчиком. Но нынешней его поездке в Китай я ни капельки не завидую. Без приличного вознаграждения ни за что бы не поехал». Приличным вознаграждением он считает, например, тысячи две иен. Видимо, он спутал поездку в Китай с «Госпожой Жемчужиной». (…) На этом заканчиваю. С нетерпением жду ответа.

Ваш Акутагава Рюноскэ

26 марта 1921 года, Осака

Акутагава Досё-сама!

Надеюсь, вы все здоровы. Не успел я выехать из Токио, как у меня в поезде поднялась температура. Поэтому пришлось сойти в Осаке. Посоветовавшись с Сусукидой, который пришёл на вокзал встретить меня, я решил остановиться в гостинице «Китахама», недалеко от редакции газеты, и ко мне пришёл врач, живущий поблизости. Он вынул из саквояжа огромный термометр, каким, помнится мне, в давние времена ветеринар в нашем доме измерял температуру коровам, вставляя его в задний проход, и другие принадлежности, и я сразу же проникся к нему доверием. Он сказал, что у меня обычная простуда, и дал лекарство на два дня. Но я не стал его пить, достал перекись водорода, приготовил полоскание и, приняв лекарство от простуды, которым меня снабдил Симодзима-сэнсэй, пополоскал горло перекисью водорода. В результате температура, доходившая до тридцати девяти, всего за три дня стала нормальной. Но на «Кумано-мару» я всё же опоздал и подумал, не сесть ли мне на «Оми-мару», судно, отплывающее двадцать пятого из Модзи. Здесь, в Осаке, я вдруг обнаружил, что забыл дома ножницы, пластырь, градусник, блокнот и другие мелочи. Купив всё это, я увидел, что чемодан оказался мал, пришлось купить корзину. От болезни я оправился быстро (сегодня утром у меня тридцать шесть и четыре), так что можете не беспокоиться. Следующее письмо отправлю из Модзи до посадки на судно.

Акутагава

Р. S. (…) Прошу прислать мне в Шанхай адреса писателей и художников, обозначенных в конце новогоднего номера «Син бунгаку».

Р. Р. S. Пока я буду в отъезде, в газетах, возможно, появятся мои путевые заметки. Очень прошу вырезать их.

Р. Р. Р. S. Только что был у меня Сусукида. Решено, я отплываю двадцать восьмого. Выеду из Осаки двадцать шестого или двадцать седьмого. Адреса пришлите в Шанхай. Здесь я их уже не успею получить.

Р. Р. Р. Р. S. Находясь в Осаке, написал для «Осака майнити» (воскресное приложение). Вырежь, пожалуйста.

До сих пор не чувствую вкус табака. Нос заложен. Ужасно.

Вместе с письмом посылаю шанхайскую газету. Посылаю её потому, что в ней моя фотография.

Как простуда тётушки? Если не будет следить за собой, разболеется, как я. Нужно внимательнее относиться к себе. (…)

Заболеть во время поездки малоприятно. (…)

29 марта 1921 года,

борт «Тикуго-мару»

Оана Рюити[260].

Привет!

Благодарю за то, что пришли проводить меня. В поезде у меня вдруг поднялась температура, и мне пришлось сойти в Осаке и неделю прожить в гостинице «Китахама». Двадцать седьмого я выехал из Осаки и двадцать восьмого сел в Модзи на «Тикуго-мару».

В районе Гэнкай началась сильная качка – тарелки на столах стали подпрыгивать, ножи и вилки – падать на пол. У меня столько раз бывала морская болезнь, что и говорить об этом не хочется. Такая противная штука. Голова кружится, тошнит – ужас. Но морская болезнь случилась не у одного меня. Заболели не только пассажиры, это естественно, но даже некоторые члены команды. Среди пассажиров избежал её лишь один американец. Он едет со своей любовницей-японкой. В самый шторм он преспокойно стучал на своей портативной пишущей машинке.

Сегодня распогодилось. Справа по борту показался остров Чечжудо. Он чуть побольше острова Авадзи, на нем живут корейцы, поэтому там одни корейские землянки, и кажется, что остров почти не заселён.

В Шанхай должны прибыть завтра днём, часа в три-четыре. Сегодня морская болезнь прошла, но после вчерашнего голова немного кружится.

Прочитав письмо, передай его, пожалуйста, Оане. На этом заканчиваю.

20 апреля 1921 года, Китай

Нанкинрод – шанхайская Гиндза. Кафе, книжные магазины, куда я захожу, – всё на этой улице, по ней решительно шагают студентки нового Китая с завитыми чёлками, в красных шерстяных шалях на плечах.

Гаки

24 апреля 1921 года, Китай

Мои Дорогие!

Приехал в Шанхай, так и не избавившись от простуды, начался сухой плеврит, и мне пришлось лечь в клинику Сатоми. К счастью, болезнь удалось захватить в самом начале, лечение прошло успешно, и сегодня я выписываюсь. Но всё же больше трёх недель пришлось провести в клинике – это сильно нарушило мои планы. Я решил перенести поездку в Пекин на конец мая. А если и к тому времени окончательно не поправлюсь, вообще откажусь от неё и, ограничившись посещением района к югу от Янцзы, вернусь домой. Находясь в клинике, я всё время собирался написать вам, но так и не написал и заставил беспокоиться. Сейчас уже всё хорошо. А то я уж было заволновался, как бы не умереть в Шанхае. Счастье ещё, что здесь Нисимура Садаёси и Джонс[261]. Кроме них меня навещали и совсем незнакомые люди, палата буквально утопала в цветах. Шанхайские газеты, бедные на сенсации, ежедневно сообщали о моем здоровье. Брат Икавы-куна даже поиздевался: «У тебя тут как в палате Его императорского величества». Ещё с недельку пробуду в Шанхае, затем поеду в Ханчжоу, Нанкин, Суджоу, а потом – в Ханькоу.

На этом заканчиваю.

Шанхай, гостиница «Бандзай». Акутагава Рюноскэ

Р. S. Список адресов и письма отца и Фумико получил. Хорошо бы переслали мне письма Сиро Мураты. Дорогие мои матушки[262], я вас тоже очень прошу писать – так приятно получать весточки вдали от Японии.

Дорогой отец, заклинаю тебя не злоупотреблять сакэ. Вот я после болезни дал себе слово, пока буду в Китае, не выкурю ни одной сигареты, и держусь. Заболев, я с трудом заставил себя не бросить всё и не вернуться домой. Но, связанный поручением газеты, не имею права сделать это. Так соскучился по японцам, что с тоской смотрю на китайские лица.